-- Помилуйте-с, с большим удовольствием!
-- И отлично. Значит, вы поступаете в число акционеров нашего "Нептуна"?
-- Дда... то есть нет, пока... Вот мы с доктором пополам возьмем одну акцию.
-- Я, право, еще не знаю, -- отозвался доктор. -- Да и денег свободных нет... Нужно подумать...
-- Чего же тут думать? -- вежливо удивлялся Егор Фомич. -- Помилуйте!.. Дело ясно, как день: государственный банк платит за бессрочные вклады три процента, частные банки -- пять -- семь процентов, а от "Нептуна" вы получите пятнадцать -- двадцать процентов...
Управитель-плантатор выразил сомнение относительно такой смелой пропорции, но "сам" не смутился возражением и заговорил еще мягче и душевнее:
-- Я понимаю, что вас, Алексей Самойлович, смутило. Именно, вы сомневаетесь в таком высоком дивиденде при начале предприятия, когда потребуются усиленные затраты, неизбежные во всяком новом деле. Не правда ли?
-- Да... Мне кажется, что вы преувеличиваете, Егор Фомич, -- возражал Алексей Самойлыч неуверенным тоном. -- Когда предприятие окончательно окрепнет, тогда, я не спорю...
-- Я то же думаю, -- вставил свое слово Парфен Маркыч.
-- Ах, господа... А если я ручаюсь вам головой за верность этих пятнадцати -- двадцати процентов?
-- Но ведь здесь может быть много побочных обстоятельств, -- заметил доктор с своей стороны. -- Один неудачный сплав, и вместо дивидендов получатся дефициты...
-- Совершенно верно и справедливо... если мы будем иметь в виду только один год, -- мягко возражал Егор Фомич, прихлебывая чай. -- Но ведь в промышленных предприятиях сметы приходится делать на известный срок, чтобы такие случайные убытки и прибыли уравновешивали друг друга. Возьмемте, например, десятилетний срок для нашего сплава: средняя цифра убитых барок вычислена почти за целое столетие, средним числом из тридцати барок бьется одна. Следовательно, здесь мы имеем дело с вполне верным расчетом, даже больше, потому что по мере необходимых улучшений в условиях сплава процент крушений постепенно будет понижаться, а вместе с этим будет расти и цифра дивиденда. Только взгляните на дело совершенно беспристрастно и на время позабудьте, что вы намереваетесь записаться в число наших акционеров.
Эта шутка рассмешила всех, даже сам Парфен Маркыч улыбнулся.
-- Пастаки! -- провозгласил за всех немец, выкатывая глаза. -- Барка нэт умер.
Чай незаметно перешел на закуску, а затем в ужин. Будущие промышленные деятели обратили теперь особенное внимание на уху из живых харюзов, а Егор Фомич налег на вина. Шестирублевый шартрез привел станового в умиление, и он даже расцеловал Семена Семеныча, на обязанности которого лежал самый бдительный надзор за рюмками гостей.
-- А Чусовая все еще не прошла? -- спрашивал Егор Фомич в середине ужина, не обращаясь собственно ни к кому.
-- Никак нет-с, -- почтительно отвечал Семен Семеныч.
-- Гм... жаль! Но приходится помириться, как мы миримся с капризами всех хорошеньких женщин. Наша Чусовая самая капризная из красавиц... Не так ли, господа?
За ужином, конечно, все пили, как умеет пить только один русский человек, без толка и смысла, а так, потому что предлагают пить.
-- Урал -- золотое дно для России, -- ораторствовал Егор Фомич, -- но ахиллесова пятка его -- пути сообщения... Не будь Чусовой, пришлось бы очень плохо всем заводчикам и крупным торговым фирмам. Пятьдесят горных заводов сплавляют по Чусовой пять миллионов пудов металлов, да купеческий караван поднимает миллиона три пудов. Получается очень почтенная цифра в восемь миллионов пудов груза... Для нас даже будущая железная дорога* не представляет ни малейшей опасности, потому что конкурировать с Чусовой -- немыслимая вещь.
______________
* Настоящий очерк относится ко времени, предшествовавшему открытию Уральской горнозаводской железной дороги. -- Автор.
-- О, совершенная пастаки! -- подтвердил немец.
-- То есть что пустяки: железная дорога или Чусовая?
-- Дорог пастаки...
Егор Фомич долго распространялся о всех преимуществах, какие представляет сплав грузов по реке Чусовой сравнительно с отправкой по будущей железной дороге, и с уверенностью пророчил этой реке самое блестящее будущее, как "самой живой уральской артерии".
-- Теперь большинство заводов и купечество отправляют грузы в одиночку, -- говорил он, играя массивной золотой цепочкой. -- Всем это обходится дорого, и все несут убытки только оттого, что не хотят соединиться воедино. Другими словами, стоит передать эксплуатацию всей Чусовой в руки одной какой-нибудь компании, и тогда разом все устроится само собой. Что невыгодно теперь, тогда будет давать дивиденды... Компания организует дело на самых рациональных основаниях, по самым последним указаниям науки и опыта, и все неблагоприятные условия сплава по Чусовой в настоящем его виде падут сами собой, а главное -- мы избавимся от разъедающей нас язвы, то есть от необходимости каждый раз нанимать бурлаков из дальних местностей.
-- Да, бурлаки -- совершенная язва, -- почтительно вторил Семен Семеныч.
-- Но как же вы обойдетесь без рабочих? -- спрашивал кто-то.
-- Очень просто: мы заменим сплав на потесях сплавом на лотах, тогда рабочих потребуется в пять раз меньше, то есть как раз настолько, насколько могут дать рабочих чусовские пристани и отчасти заводы. Теперь какая-нибудь лишняя неделя -- бурлаки бегут, и мы каждым раз должны переживать крайние затруднения, а тогда...
-- Но ведь для сплава на лотах потребуется вдвое больше времени, -- заметил доктор, -- а вода спадает через неделю...
-- Мы устроим в верховьях Чусовой громадный водоем и будем сплавлять караван по паводку. На помощь главному водоему устроим несколько побочных... Одним словом, с технической стороны все предприятие не представляет особенных препятствий, а вся суть заключается в том, чтобы добиться согласия всех заводчиков -- передать сплав грузов в одни руки, а затем привлечь к участию в предприятии общество. Теперь частные капиталы лежат непроизводительно, а тогда они будут давать двадцать -- тридцать процентов дивиденда. Все выиграют...
Мы усердно пили шампанское за великую будущность Чусовой, за будущую компанию, за гениальный план Егора Фомича и за него самого.
-- Деньги, деньги и деньги -- вот где главная сила! -- сладко закатывая глаза, говорил Егор Фомич на прощанье. -- С деньгами мы устроим все: очистим Чусовую от подводных камней, взорвем на воздух все бойцы, уничтожим мели, срежем крутые мысы -- словом, сделаем из Чусовой широкую дорогу, по которой можно будет сплавлять не восемь миллионов груза, а все двадцать пять.
Будущие сподвижники и осуществители грандиозных планов Егора Фомича только почтительно мычали или издавали одобрительное кряхтенье, глупо хлопая осовелыми, помутившимися глазами. Становой несколько раз принимался ощупывать себе голову, точно сомневался, его ли это голова...
VI
-- Вам куда? -- спрашивал меня доктор, когда мы выходили из конторы.
-- Я к Осипу Иванычу...
-- У него остановились? Гм... Нам по пути. Мне еще нужно зайти кое к кому из пациентов.
Мы пошли по плотине к селению. Весенняя белая ночь стояла над горами, над лесом, над рекой. Такие ночи бывают только на Урале. Кто не переживал такой ночи, тому трудно понять ее чарующую прелесть. Тихо, тихо везде; прохваченный весенней изморозью воздух дремлет чутким сном. Далекие горы чуть повиты молочной дымкой. Дремлет темный лес на берегу, дремлет пристань с своими избушками на крутом угоре, дремлет все кругом под наплывом весенних грез. Ручейки, которые днем весело бороздили по всем улицам, разъедая "череп"*, тоже заснули, превратившись в грязно-бурые полосы и наплыви. Я люблю такие ночи, когда так легко и вольно дышится здоровому человеку. Чувствуешь, как сам оживаешь вместе с природой и как в душе накопляется что-то такое хорошее, бодрое, счастливое. Не хочется верить, что эти белые ночи уносят вместе с весенними ручейками столько человеческих жизней -- эту неизбежную жертву всякой весны...
______________
* Черепом называется тонкий слой льда, который весной остается на дороге; днем он тает, а ночью замерзает в тонкую ледяную корку, которая хрустит и ломается под ногами. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
Мне доставляет удовольствие присутствие доктора, который шагает рядом со мной; он постоянно спотыкается по своей близорукости, размахивает руками и как-то забавно причмокивает губами. Время от времени он снимает свою баранью шапку и осторожно ощупывает голову, как давеча делал становой.
-- Что, доктор? -- спрашивал я, удерживаясь от желания пощупать свою голову.
-- Это черт знает что такое!.. Мы-то с какой радости пили... а? Вы не акционер "Нептуна"?
-- Нет...
-- Я тоже... Этот Семен Семеныч подсунул за ужином какую-то такую монашескую специю...
-- Шартрез?
-- Нет, шартрез само собой: это еще милостиво.
Доктор засмеялся. Его добродушное старческое лицо покрылось розовыми пятнами, глаза блестели. Это был типичный представитель тех славных стариков докторов, которые сохранились только еще в провинции.
-- Скажите, пожалуйста, доктор, что это за комедия сегодня разыгрывалась в конторе?
-- Это вы насчет Егора Фомича?
-- Да...
-- Гм... Комедия самая обыкновенная: дела "Нептуна" не сегодня-завтра ликвидируются, -- вот Егор Фомич и хватается за соломинку, чтобы выплыть. Акционеров вербует...
-- Это-то понятно, только он едва ли чего-нибудь добьется. Никто ему не верит, и соглашаются с ним только из вежливости, то есть, вернее сказать, из-за угощения. Я уверен, что Егор Фомич не сбудет ни одной акции...
-- Ну, это трудно сказать вперед. Конечно, ему не верят, даже смеются за глаза над ним, а, наверно, кончится дело тем, что все попадут в лапы к этому же самому Егору Фомичу. Такие превращения случаются сплошь и рядом. Меня собственно интересует манера Егора Фомича добывать акционеров: сначала оглушит проектами, а потом навалится с едой... Ведь глупости, кажется, а между тем действует, да еще как действует! Взять теперь хоть Парфена Маркыча -- человек замечательно умный, насквозь видит Егора Фомича со всеми его проектами, а все-таки Егор Фомич слопает Парфена Маркыча... И ведь как просто: сегодня завтрак, завтра ужин, послезавтра обед -- дело и сойдет, как по маслу. Подите вот вы с человеческой природой: против всего человек устоит, а едой его проймут.