Совершенно было ясно, что она никуда не спешит. Опаснее нет таких людей. Тут пришел лифт, и я открыл дверь.
Мало мне было учителей в школе, так теперь на мою бедную голову еще появилась представительница Академии педагогических наук.
- Исправлю двойку, - сказал я.
- Вот видишь, ты же еще и обижаешься. Считаешь, конечно, что с тобой поступили несправедливо, - сказала она. - А ведь ты не знал урока.
Кто-то крикнул сверху, чтобы закрыли дверь лифта, и лифт снова укатил от меня.
- Я правду сказал про Суворова, - возмутился я. - А он ко мне придрался.
- У тебя правда получилась однобокая, - сказала она. - Александр Васильевич Суворов - великий русский полководец и патриот...
В это время Казя высунула свою цыплячью мордочку, увешанную бантами, и пропищала:
- Мамочка, купи мне мороженое за двадцать восемь копеек.
- Подожди, Казя. - Она ждала, что я ей отвечу.
Ловко она меня обошла, я же во всем оказался виноват, хотя каждому дурачку было ясно, что любезнейший Сергей Яковлевич просто придрался ко мне и у меня поэтому отпала охота отвечать урок. А тут получилось, будто я против исторической справедливости.
- Субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, отпрятность, смелость, бодрость, храбрость, победа, слава, солдаты, слава! - протараторил я, чтобы отвязаться от нее и показать, как я отлично изучил литературное наследство Суворова.
Казя смотрела на меня и, по-моему, даже забыла про мороженое за двадцать восемь копеек - так ее потрясла суворовская поговорка в моем исполнении.
- Ты что, вообще против Суворова? - спросила ее почтенная мамаша и улыбнулась.
Когда так улыбаются, мне всегда обидно, и тогда я говорю то, что мог бы и не говорить.
- Нет, я не против, - сказал я. - Но мне не хочется, чтобы из него делали Чапаева. Все-таки он был за царя и крепостник.
- Вот как! - сказала она. - Вот ты какой... - и прикусила язык.
Я открыл дверь лифта: разговор был окончен, но она вдруг сказала мне в спину:
- Между прочим, мы с твоей мамой в детстве были подружки. (Я повернулся к ней: интересно было, что она еще произнесет в свое оправдание.) Может быть, по старой памяти возьмешь опеку над моей Казей?
Хотел ей крикнуть: "Спасибо за доверие!" - но не крикнул.
- Пожалуйста, - сказал я и добавил с угрозой: - Мы ее кое-чему научим.
На этом мы разошлись.
Дома мама и дед пили чай и беседовали. Но в тот момент, когда я вошел в комнату, в передней зазвонил телефон. Мама торопливо встала - видно, она боялась, что я опережу ее, - и выскочила из комнаты. Но там, в передней, она почему-то не сняла трубку, и телефон по-прежнему звонил. Потом он замолчал и вновь затрезвонил.
- Юра! - позвала меня мама. - Если это Геннадий Павлович... меня не подзывай... я ушла и вернусь не скоро...
Она скрылась в комнате, а я снял трубку. Конечно, это был он.
- Ее нет дома, - сказал я. - Она вернется не скоро, - и повесил трубку.
- Иди пить чай, - сказала мама.
Она старалась вести себя так, точно все у нас снова пошло по-старому. И тогда я стал ей рассказывать о Нине Романовне. Может быть, ей это интересно, раз они в детстве были подружками. 11
На следующее утро, в восемь, я уже стоял около дома Кулаковых. Выбрал потайное место, чтобы не бросаться в глаза, и поджидал Ивана. Решил перехватить его до школы, чтобы рассказать ему, как я великолепно выучил историю, и помириться с ним.
Только скорее бы он появился и я сделал бы самое трудное и неприятное: подошел бы к нему и произнес первое слово. А потом все пойдет нормально.
Наконец я увидел, что кто-то открывает дверь подъезда Кулаковых, и медленно пошел вперед. Мне хотелось, чтобы Иван догнал меня на ходу и получилось бы, будто мы встретились случайно. Я слышал, как тяжело хлопнула дверь и этот "кто-то" стал догонять меня, тихо напевая себе под нос песенку.
Все было совершенно ясно: позади меня шла сама Тошка Кулакова. Она всегда ходит с песенкой, что-то там мурлычет под нос. Вроде бы очень тихо, но мне с ее песенкой встречаться было ни к чему. И поэтому я прилип к первой газете, которая висела на моем пути.
Шагов ее не было слышно, потому что рядом затарахтел бульдозер, который сгребал мусор на стройке нового дома.
И тут я почувствовал, что кто-то дышит мне прямо в затылок, и не просто дышит, а нахально так, нарочно пускает струю воздуха в шею. Это, конечно, были ее штучки.
- Что нового пишут в газете? - спросила Тошка.
Видно, ей надоело дуть.
- Большое спасибо за обдувание, - сказал я. - А то мне очень жарко.
- Пожалуйста, - сказала она деланным, хриплым голосом. - Всегда рада помочь товарищу. - Тошка сегодня была какая-то другая, волосы у нее были причесаны, как у мальчишки, на пробор.
Я снова отвернулся. Ну что бы ей уйти, раз от нее отвернулись. Ни за что!
- Что нового пишут в газете? - повторила она.
- А ты что, сама разучилась читать? - спросил я.
- Я люблю, - сказала Тошка, - когда мне читают вслух.
- Отстань, - сказал я и выразительно посмотрел на нее.
Ну и характер, никто из наших девчонок не выдерживает моего взгляда, а она даже не моргнула.
- Между прочим, - сказала Тошка, - зря поджидаете. Иван заболел.
- Как - заболел? - не понял я.
- Очень просто. Ты его вчера расстроил, он и заболел.
Она убежала, а я понуро поплелся следом. Но по мере того как я приближался к школе, настроение у меня улучшалось, потому что никто ведь не знал, кроме Тошки, что я не помирился с Иваном. И я вошел в класс, как всегда, и, помахивая портфелем, стараясь изобразить полную беззаботность, направился к своему месту.
Первым на меня налетел Рябов, эта ехидная Курочка Ряба.
- А-а-а... - Он был в восторге от моего появления. - Пришел бывший друг Кулакова.
Ему бы подружиться с Тошкой. Неплохой бы вышел дуэт.
- Бывшая звезда киноэкрана! - крикнул кто-то мне в спину.
- Бывший верный Санчо Панса! - крикнул какой-то грамотей.
И все, кто был в классе, рассмеялись, и я понял, что после месячного величия, до которого меня подняла дружба с Иваном, я снова превратился в самого обыкновенного человека. Но в следующий момент я по привычке скосил глаза на парту Кулаковых и увидел, что Тошки еще не было на месте.
Я развернулся в сторону Рябова и небрежно произнес:
- Кстати, Иван заболел. Я у него вчера весь вечер просидел. С его отцом познакомился, он мне про свои полеты рассказывал.
- Ах, какой верный Санчо Панса, - уже без энтузиазма повторил, как всегда, чужую остроту Рябов.
Но все было поставлено на свое место, и я снова для всех стал ближайшим другом Ивана Кулакова. 12
Уже целую недолю Иван болел, и я по-прежнему был хозяином положения. Я так ловко устроился, что каждый день выбирал момент, когда его милой сестрички не было в классе, и выкладывал очередную порцию новостей об Иване и о его знаменитом отце.
Для этого я прочел книгу одного летчика-испытателя и теперь вовсю строчил оттуда историю за историей. Неплохо получалось. Когда я рассказывал, все ребята слушали. Настоящие ведь истории, невыдуманные. Даже этот зубрила и вечный "остряк" Рябов и тот уши развесил.
Врал я без запинки, самому противно было слушать. Только по утрам, когда открывал дверь в класс, у меня на секунду замирало сердце - боялся увидеть рядом с Тошкой ее брата.
В этот день вместе со мной из школы вышел Рябов. Мы прошлись немного вместе, а потом я сказал:
- Ну, я пошел. Мне к Ивану надо.
Рябов как-то помялся, поставил на меня свои круглые, испуганные глаза и попросил:
- Возьми меня к Кулаковым.
- Ты что? - сказал я. - Обалдел... К больному? - повернулся и зашагал своей дорогой.
Так плелся потихоньку и думал о своей жизни, о матери, которая теперь всегда была в плохом настроении и все время смотрела на меня, точно я виновник всех ее неудач. И вдруг в переулке Кулаковых я столкнулся носом к носу с Ленкой и Зиной.
Они преспокойно стояли, точно попали сюда совершенно случайно, и ели мороженое. Меньше всего сейчас мне хотелось встречать этих птичек: Зинку, которая обо всем догадывается, и Ленку-расстригу, из-за которой я потерял, может быть, лучшего друга. Но они так обрадовались, как будто мы расстались не двадцать минут назад, а полстолетия.
- Ты не к Ивану идешь? - робко прошептала Ленка.
- К Ивану, - ответил я. - А что?
- Передай ему от меня привет, - сказала она.
Только этого не хватало. Еле убежал от Рябова, а теперь они. Как-то надо было от них тоже отделаться, а то еще скажут: мы тебя подождем, ты нам потом расскажешь, как ты передал привет. К Тошке они не лезут, стесняются.
- Романтика, - сказал я.
- Что? - переспросила Ленка.
- Все тайное станет явным, - сказал я.
И вдруг Ленка взвилась и прямо на меня с кулаками.
- Много ты в этом понимаешь! - закричала она. - Чурбан несчастный.
Это было уже оскорбление, это было мне на руку.
- На каждый удар я отвечу двойным ударом. - Я стал в боксерскую стойку.
- Опять дурачишься, - сказала Зинка. - Опять строишь из себя клоуна. Совсем не смешно.
- Приветик и салютик, - сказал я и прошел мимо них.
Пусть они обо мне думают что хотят. Шел и думал, как выкрутиться из этого положения. Если пройти мимо дома Ивана, то они начнут приставать, почему я к нему не зашел. А если войти, там у них лифтерша дотошная: к кому да зачем и еще может по телефону позвонить к Ивану, предупредить его, как министра, что к нему пожаловали.
И тут меня догнала Ленка. Она немного помялась и сказала:
- Так передашь привет?
Зинка стояла поодаль и делала вид, что не прислушивается к нашему разговору.
- Я чурбан, как вы смели только что заметить, который ничего не понимает в романтике, - сказал я. - Она покраснела, так ей и надо, а я продолжал: - У чурбана деревянная голова. Мне трудно будет запомнить твою просьбу.
- Солнце разогрело твою деревянную голову, и в ней зашевелились мысли. - Ленка на ходу начала нашу игру в слова.
Видно, ей здорово нужно было, чтобы я передал Ивану привет, чтобы он услышал о ней, если она на меня не обиделась.
- Солнце разогрело голову, - ответил я, - но в ней зашевелились злые мысли.