Сократик вышел из магазина и нарочно замедлил шаги у витрины. Их глаза встретились, и Геннадий Павлович торопливо отвернулся. "Совсем как Рябов", - подумал Сократик. Конечно, ему стыдно, нехорошо ведь получается. Он здесь, а дома его ждет жена. Да, да, жена. Сократик узнал о ее существовании в тот вечер, после встречи около кино.
Она пришла к ним домой, и Сократик разговаривал с ней. Она была высокая, круглолицая, похожая на певицу из хора имени Пятницкого. Ее голос до сих пор звучит у него в ушах...
- У вас нет... Геннадия Павловича? - спросила она спокойным голосом. Сократик случайно посмотрел на ее руки и увидел: она прямо разрывала свой платок. Ничего себе спокойная. - А... - начала она.
Но Сократик опередил ее и сказал, что матери нет дома.
- А ты ее сын? - спросила женщина.
Сократик кивнул.
- У нас тоже есть мальчик, твой ровесник. - Она грустно улыбнулась и ушла.
В тот день мать вернулась поздно, но сегодня, как это ни странно, она была дома. Сократик, чтобы опередить ее уход, собрался ей рассказать о той женщине, о "певице" из хора Пятницкого. Пусть знает. Он начал с того, что видел Геннадия Павловича, и заметил, что это известие было для матери неожиданным и взволновало ее. Она минуту поколебалась, потом все же попудрила нос и ушла. Вернулась она скоро и в хорошем настроении, но он после этого весь вечер промолчал...
Сократику стало нестерпимо жалко себя, и он повернулся на другой бок, чтобы заснуть... А дед, как нарочно, говорил громко и мешал ему.
- Ты помнишь его, - долетел до Сократика голос деда. - Он приходил к нам на старую квартиру несколько раз. Сейчас ему под восемьдесят. До революции он работал у купца Мельникова управляющим мыловаренным заводом и занимал весь второй этаж в нашем доме. А в революцию вместе с Мельниковым сбежал на юг, к белым. Только потом Мельников укатил в Париж, а Назаров вернулся. Квартиру его к этому времени разделили на четыре и заселили, и он зашел к нам, поговорил и уехал в неизвестном направлении. Потом он появился перед войной и в последний раз в сорок пятом, когда уже война кончилась.
- Теперь я вспомнила, - услышал Сократик голос матери. - Этот Назаров называл меня барышней.
- Вызывает он меня в больницу... - Голос деда упал до шепота.
Сократик снова задремал, и ему приснилось, будто он идет по Садовому кольцу и замечает на противоположной стороне девушку из трикотажного магазина. Он сложил руки рупором и стал звать ее: "На-та-ша! На-та-ша!" Хорошо получилось, что он узнал ее имя. Но разве возможно перекричать грохот машин. Тогда он бросился к тоннелю, чтобы перехватить ее, однако на противоположной стороне вместо Наташи его ждали Геннадий Павлович и Рябов, который держал в руке фотографию Тошки. И Сократик, вместо того чтобы пробежать мимо них, стал с ними вежливо разговаривать и предлагать им свою дружбу...
И тут он услышал громкий голос деда и забыл про Геннадия Павловича и Рябова.
- Понимаешь, в стене дома, в бывшей квартире Назарова, - сказал дед, - большое богатство... План точный дал. Боится, что дом снесут, пока он в больнице. Вот он и взял меня в долю. - Дед хихикнул. - Не было счастья, так несчастье помогло.
- Да ну, отец... Это рассказы для детей, - сказала мать. Она протяжно зевнула. - Спать хочется... Я сегодня устала...
- Ничего ты не понимаешь. Он, когда прятал это богатство в стену, думал - революция на время. Он поэтому и за границу не уехал. А потом боялся этот клад достать, все ждал подходящего времени... Там золото, драгоценности... Эх, заживем, заживем, заживем! - пропел дед. - Отдыхать будем, пить, есть, по курортам разъезжать. На людей будем смотреть с прищуром: хочу - вижу, а хочу - не вижу. Тебя оденем как куколку. Ты заявишься на работу во всем новом, а они там рты откроют... Эх, заживем, заживем, заживем!
- Я куплю себе кожаную коралловую курточку, - сказала мама, - и такие же коралловые туфли на страшенном, высоченном гвоздике и маленькую шапочку из соболя... Темно-шоколадного цвета.
- Работу бросишь, - снова пропел дед.
- Я люблю свою работу, - сказала мать. - Я печатаю и каждый день узнаю что-нибудь новое.
- Ерунда все это, ерундистика, - сказал дед. - Узнаешь! А сколько можно узнавать новое? Десять, пятнадцать лет или тридцать? Пока станешь старухой.
- Юрке купим самый дорогой велосипед, - сказала мать. - И магнитофон, как у Ивана Кулакова. - Она тихо и счастливо засмеялась.
В соседней комнате погас свет, и откуда-то из темноты раздался голос отца:
"Значит, все предают тебя и меня, а ты их прощаешь?"
- Я никого не прощаю, - ответил Сократик.
"А Рябова, а Геннадия Павловича?.."
16
Утром, как только я вскочил с постели, сразу вспомнил про разговор деда и матери о кладе.
На кухне дед торопливо доедал свой завтрак. Он подозрительно быстро куда-то собрался.
- Далеко ли ты собрался? - спросил я между прочим.
- Приятеля надо проведать, - ответил дед. - В больнице. - Дед хлопнул меня по затылку. Он так всегда делал, когда у него было хорошее настроение.
- А что это за друг у тебя появился? - спросил я.
- Назаров... Когда-то вместе жили, - ответил дед. - Одинокий. Надо уважить.
- Назаров? - переспросил я.
Но дед ничего мне не ответил и вышел. Видно, он был занят собственными мыслями.
Ясно, какие были у него мысли.
- Мама, а ты этого Назарова тоже знаешь?
- Знаю. Он когда-то жил в нашем старом доме... А ты почему вчера был такой мрачный? Что у тебя случилось?
Как она ловко переменила тему разговора. Нет, здесь надо действовать с величайшей осторожностью, а то еще дед на самом деле из-за своей жадности понаделает дел.
- Иван мне рассказывал, что его отец уже пять раз разбивался, а ни за что не бросает своих самолетов. Говорит, ему без самолетов не жить.
- Просто он счастливый человек, - ответила она. - Ему больше всего нужны в жизни самолеты, и они у него есть.
- А тебе что больше всего нужно в жизни? - спросил я.
- Мне? - Мама нажала пальцем на кончик носа, и он стал у нее гармошкой. Она всегда так делает, когда думает. Ногти у нее на пальцах коротко острижены: с длинными, модными ногтями не попечатаешь на машинке. - Не знаю. - Она сказала "не знаю" так, что я почувствовал, что она вот-вот разревется. - Я мечтаю, - она попыталась улыбнуться, - купить тебе велосипед.
- И магнитофон как у Ивана Кулакова? - почти шепотом спросил я.
Она удивленно посмотрела на меня, точно я произнес что-то сверхъестественное, и ничего не ответила.
Я стал собираться в школу, в эту проклятую школу, где меня поджидали одни неприятности.
- Юра, - окликнула она меня.
Я остановился.
- Нет, ничего...
Она хотела сказать мне что-то важное и не решилась. Конечно, она хотела рассказать о затее деда. Я стоял и ждал.
- Понимаешь... - Она помялась и спросила совсем другое, о чем, может быть, и не думала: - Тебе что, не нравится Геннадий Павлович?
- А что в нем хорошего? - сказал я.
- Как ты жестоко судишь о нем, - сказала она. - Хотя совсем не знаешь его.
Это было что-то новое, раньше она его так решительно не защищала.
Я повернулся и молча вышел.
Когда я проходил мимо гастронома, то увидел деда. Он нес в руках мамину хозяйственную сумку. Из сумки торчала бутылка вина. Я остановился, и дед почти налетел на меня.
- Это все Назарову? - Я выразительно посмотрел на сумку, в которой, при ближайшем рассмотрении, увидел пачку печенья и коробку сливочной помадки.
- Ему, - как-то виновато ответил дед, полез в карман, покопался там и протянул мне монету: - На вот тебе, на мороженое, - повернулся и ушел.
Я чуть не упал от неожиданности, чуть не расплакался от восторга: мир не видел подобной доброты! Мой дед жадюга из жадюг, и вдруг так, между прочим отваливает мне полтинник. Дело принимало крутой оборот. Видно, вот-вот этот злополучный клад попадет к нему в руки. И тут у меня настроение резко улучшилось. Не было счастья, так несчастье помогло. Мне стало весело, и я побежал в школу.
Я вбежал в класс и нахально крикнул:
- Приветик!
Я так громко крикнул, что все посмотрели на меня: что это, мол, с ним случилось? При этом я скосил глаза на парту Кулаковых. Иван даже не посмотрел на меня. Ничего, Ванечка, когда ты узнаешь мою тайну, ты на меня посмотришь. Тошка презрительно оглядела меня с ног до головы. И ты, Тошечка, попляшешь вокруг меня.
Я вам всем покажу, и вы все-все узнаете, что я не такой уж пропащий человек.
Я трахнул портфелем по парте так, что Рябов подскочил от неожиданности.
- Ты что, ошалел? - крикнул он мне.
Но ему я ничего не ответил, с ним я просто не разговаривал.
Я тут же решил подойти к Ивану на виду у всех и нашептать ему на ухо про клад. Вот у них у всех вытянутся лица! Но потом передумал, решил до поры подождать, чтобы действовать наверняка. Я уже шел к нему, когда передумал, и поэтому для отвода глаз остановился около Ленки и спросил:
- Ну, как романтика?
Она сделала страшные-страшные глаза и отвернулась от меня. Не желала разговаривать, никто не желал со мной разговаривать из этого знаменитого пятого звена. Они все были очень гордые и принципиальные. Ничего, я завоюю свое место среди них.
Вот так я и досидел до конца уроков и, между прочим, схватил пятерку по истории. 17
После уроков Сократик, торопливо оглянувшись, свернул в переулок рядом со школой, ибо именно в этом переулке находился бывший дом таинственного Назарова, и этот дом для него был как мина с включенным взрывателем, и если эта мина сработает, может быть, многое изменится в жизни Сократика.
И вот он вошел в этот двор...
Двор был как гигантский колодец или как подземный тоннель: с трех сторон три огромных новых дома крупнопанельной кладки. В глубине двора стоял четвертый, замыкающий дом: осколок старого мира.
Сократик долго и внимательно осматривал этот таинственный дом, щурил глаза, надеясь таким нехитрым образом проникнуть через его стены. Потом, поняв тщетность своей затеи, решил подойти к дому поближе. Он только на минуту задержался, чтобы посмотреть на маленькую девочку, которая выгуливала во дворе крохотную собачку в большом наморднике. Чтобы намордник не спадал, девочка привязала его веревочкой к ошейнику.