Автор: Шукшин В.М.
В начале августа в погожий день к Байкаловым приехал сын Игнатий. Большой, красивый, в черном костюме из польского крепа. Пинком распахнул ворота -- в руках по чемодану, -- остановился, оглядел родительский двор и гарк весело:
-- Здорово, родня!
Молодая яркая женщина, стоявшая за ним, сказала с уп:
-- Неужели нельзя потише?.. Что за манера!
-- Ничего-о, -- загудел Игнатий, -- сейчас увидишь, как обрадуются.
Из дому вышел квадратный старик с огромными руками. Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза.
-- Игнашка!.. -- сказал он и пошел навстречу Игнатию. Игнатий бросил чемоданы. Облапали друг друга, триж -- крест-накрест -- поцеловались. Старик опять вытер глаза.
-- Как надумал-то?
-- Надумал.
-- Сколько уж не был? Лет пять, однако. Мать у нас за, знаешь... В спину что-то вступило...
Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О женщине совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
-- А это жена, что ли? -- спросил наконец старик.
-- Жена, -- спохватился Игнатий. -- Познакомься.
Женщина подала старику руку. Тот осторожно пожал ее.
-- Люся.
-- Ничего, -- сказал старик, окинув оценивающим взгля Люсю.
-- А?! -- с дурашливой гордостью воскликнул Игнатий.
-- Пошли в дом, чего мы стоим тут! -- Старик первым двинулся к дому.
-- Как мне называть его? -- тихо спросила Люся мужа.
Игнатий захохотал.
-- Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя!
Старик тоже засмеялся.
-- Отцом вроде довожусь... -- Он молодо взошел на крыльцо, заорал в сенях: -- Мать, кто к нам приехал-то!
В избе на кровати лежала горбоносая старуха, загорелая и жилистая. Увидела Игнатия -- заплакала.
-- Игнаша, сынок... приехал...
Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемоданы. Гулкий сильный голос его сразу заполнил всю избу.
-- Шаль тебе привез... пуховую. А тебе, тять, сапоги. А Маруське -- во!.. А это Ваське... Все тут живы-здоровы?
Отец с матерью, для приличия снисходительно улыбаясь, с интересом наблюдали за движениями сына -- он все доста и доставал из чемоданов.
-- Все здоровы. Мать вон только... -- Отец протянул длинную руку к сапогам, бережно взял один и стал щупать, мять, поглаживать добротный хром. -- Ничего товар... Васька износит. Мне уж теперь ни к чему такие.
-- Сам будешь носить. Вот Маруське еще на платье. -- Игнатий выложил все, присел на табурет. Табурет жалобно скрипнул под ним. -- Ну, рассказывайте, как живете? Соску без вас.
-- Соскучился, так раньше бы приехал.
-- Дела, тятя.
-- Дела... -- Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына. -- Какие уж там дела-то!..
-- Ладно тебе, отец, -- сказала мать. -- Приехал -- и-то слава Богу.
Игнатию не терпелось рассказать о себе, и он воспользо случаем возразить отцу, который, судя по всему, не очень высоко ставил его городские дела. Игнатий был бор в цирке. В городе у него была хорошая квартира, были друзья, деньги, красивая жена...
-- Ты говоришь: "Какие там дела!" -- заговорил Игнатий, положив ногу на ногу и ласково глядя на отца. -- Как тебе объяснить? Вот мы, русские, крепкий ведь народишка! Посмотришь на другого -- черт его знает!.. -- Игнатий встал, прошелся по комнате. -- В плечах сажень, грудь как у жеребц породистого, -- силен! Но чтобы научиться владеть этой силой, освоить технику, выступить где-то на соревновани -- это Боже упаси! Он будет лучше в одиночку на медведя ходить. Дикости еще много в нашем народе. О культуре тела никакого представления. Физкультуры боится как черт ладана. Я же помню, как мы в школе профанировали ее. -- С последними словами Игнатий обратился к жене.
Как-то однажды Игнатий набрел на эту мысль -- о пре нежелании русского народа заниматься физкульту, кому-то высказал ее, его поддержали. С тех пор он так часто распространялся об этом, что, когда сейчас заговорил и все о том же, жена его заскучала и стала смотреть в окно.
-- ... Поэтому, тятя, как ты хошь думай, но дело у меня важное. Может, поважнее Васькиного.
-- Ладно, -- согласился отец. Он слушал невниматель. -- Мать, где там у нас?.. В лавку пойду.
-- Погоди, -- остановил его Игнатий. -- Зачем в лавку?
Вкусив от сладостного плода поучений, он хотел было еще поговорить о том, что надо и эту привычку бросать рус людям: чуть что -- сразу в лавку. Зачем, спрашивается? Но отец так глянул на него, что он сразу отступился, махнул рукой, вытащил из кармана толстый бумажник, шлепнул на стол:
-- На деньга!
Отец обиженно приподнял косматые брови.
-- Ты брось тут, Игнаха!.. Приехал в гости -- значит, сиди помалкивай. Что, у нас своих денег нету?
Игнатий засмеялся.
-- Ладно, понял. Ты все такой же, отец.
Сидели за столом, выпивали.
Старик Байкалов размяк, облапал узловатыми ладонями голову, запел было:
Зачем сидишь до полуночи
У растворенного окна,
Ох, зачем сидишь...
Но замолчал. Некоторое время сидел, опустив на руки голову. Потом сказал с неподдельной грустью:
-- Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается! -- Он руг.
Жена Игнатия покраснела и отвернулась к окну. Игнатий сказал с укором:
-- Тятя!
-- А ты, Игнат, другой стал, -- продолжал отец, не обра никакого внимания на упрек сына. -- Ты, конечно, не замечаешь этого, а мне сразу видно.
Игнатий смотрел трезвыми глазами на отца, внимательно слушал его странные речи.
-- Ты давеча вытащил мне сапоги... Спасибо, сынок! Хо сапоги...
-- Не то говоришь, отец, -- сказал Игнатий. -- При чем тут сапоги?
-- Не обессудь, если не так сказал, -- я старый человек. Ладно, ничего. Васька скоро придет, брат твой... Здоровый он стал! Он тебя враз сомнет, хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Васьки. Куда там!..
Игнатий засмеялся; к нему вернулась его необидная весела снисходительность.
-- Посмотрим, посмотрим, тятя.
-- Давай еще по маленькой? -- предложил отец.
-- Нет, -- твердо сказал Игнатий.
-- А! Вот муж какой у тебя! -- не без гордости заметил старик, обращаясь к жене Игнатия. -- Наша порода -- Байкаловы. Сказал "нет" -- значит все. Гроб! Я такой же был. Вот еще Васька придет. А еще у нас Маруська есть. Та покрасивше тебя будет, хотя она, конечно, не расфуфыренная...
-- Ты, отец, разговорился что-то, -- урезонила жена ста. -- Совсем уж из ума стал выживать. Черт-те чего мелет. Не слушайте вы его, брехуна.
-- Ты лежи, мать, -- беззлобно огрызнулся старик. -- Ле себе, хворай. Я тут с людьми разговариваю, а ты нас пере.
Люся поднялась из-за стола, подошла к комоду и стала разглядыват патефонные пластинки. Ей, видно, было неловко.
Игнатий тоже встал. Завели патефон. Поставили "Грушицу".
Молчали. Слушали.
Старший Байкалов смотрел в окно, о чем-то невесело думал.
Вечерело. Горели розовым нежарким огнем стекла домов. По улице, поднимая пыль, с ревом прошло стадо. Корова Байкаловых подошла к воротам, попробовала поддеть их ро -- не получилось. Она стояла и мычала. Старик смотрел на нее и не двигался. Праздника почему-то не получилось. А он давненько поджидал этого дня -- думал, будет большой праздник. А сейчас сидел и не понимал: почему же не вышло праздника? Сын приехал какой-то не такой. В чем не такой? Сын как сын, подарки привез. И все-таки что-то не то.
Пришла Марья -- рослая девушка, очень похожая на Иг. Увидев брата, просияла радостной сдержанной улыб.
-- Ну здравствуй, здравствуй, красавица! -- забасил Иг, несколько бесцеремонно разглядывая взрослую се. -- Ведь ты же невеста уже!
-- Будет тебе, -- степенно сказала Марья и пошла знако с Люсей.
Старик Байкалов смотрел на все это, грустно сощурив.
-- Сейчас Васька придет, -- сказал он. Он ждал Ваську. Зачем ему нужно было, чтобы скорей пришел его младший сын, он не знал.
Молодые ушли в горницу и унесли с собой патефон. Иг прихватил туда же бутылку красного вина и закуску.
-- Выпью с сестренкой, была не была!
-- Давай, сынок, это ничего. Это полезно, -- миролюби сказал отец.
Начали приходить бывшие друзья и товарищи Игнатия. Тут-то бы и начаться празднику, а праздник все не наступал. Приходили, здоровались со стариком и проходили в горни, заранее улыбаясь. Скоро там стало шумно. Гудел могучий бас Игнатия, смеялись женщины, дребезжал патефон. Двое дружков Игнатия сбегали в лавку и вернулись с бутылками и кульками.
"Сейчас Васька придет", -- ждал старик. Не было у него на душе праздника -- и все тут.
Пришел наконец Васька -- огромный парень с открытым крепким лицом, загорелый, грязный. Васька походил на отца, смотрел так же -- вроде угрюмо, а глаза добрые.
-- Игнашка приехал, -- встретил его отец.
-- Я уж слышал, -- сказал Васька, улыбнулся и тряхнул русыми спутанными волосами. Сложил в угол какие-то же, выпрямился.
Старик поднялся из-за стола, хотел идти в горницу, но сын остановил его:
-- Погоди, тять, дай я хоть маленько ополоснусь. А то не даже.
-- Ну, давай, -- согласился отец. -- А то верно -- он на весь, как этот... как артист.
И тут из горницы вышел Игнатий с женой.
-- Брательник! -- заревел Игнатий, растопырив руки. -- Васька! -- И пошел на него.
Васька покраснел, как девица, засмеялся, переступил с ноги на ногу.
Игнатий обнял его.
-- Замараю, слушай. -- Васька пытался высвободиться из объятий брата, но тот не отпускал.
-- Ничего-о!.. Это трудовая грязь, братка. Дай поцелую тебя, окаянная душа! Соскучился без вас.
Братья поцеловались.
Отец смотрел на сыновей, и по щекам его катились слезы. Он вытер их и громко высморкался.
-- Он тебе подарки привез, Васька, -- громко сказал отец, направляясь к чемоданам.
-- Брось, тятя, какие подарки! Ну давай, что ты должен делать-то? Умываться? Умывайся скорей. Выпьем сейчас с тобой. Вот! Видела Байкаловых? -- Игнатий легонько под жену к брату. -- Знакомьтесь.
Васька покраснел пуще прежнего -- не знал: подавать яркой женщине грязную руку или нет. Люся сама взяла его руку и крепко пожала.
-- Он у нас стеснительный, -- пояснил отец.
Васька осторожно кашлянул в кулак, негромко, коротко засмеялся; он готов был провалиться сквозь землю от таких объяснений отца.
-- Тятя... скажет тоже.
-- Иди умывайся, -- сказал отец.
-- Да, пойду маленько... того...