Встреча
Школа стояла в Крутом переулке между улицами Парковой и Мира. До Иркиного дома и до Журкиного от школы было три с половиной квартала. Только Иринке в одну сторону, а Журке - в другую.
В школу Журка шел с Горькой, с Митькой Буриным и братьями Лавенковыми. Иринка - со Светой Гарановой и Димой Телегиным. А школы Иринка и Журка выходили вместе. Шли по Крутому переулку до троллейбусной остановки. Была у Иринки причуда: школы домой добираться только на троллейбусе. Тут и пешком-то пять минут, но Иринка говорила с капрной ноткой:
- Я так с первого класса привыкла. Трудно тебе что ли проводить?
Журке было нетрудно. К тому же он знал, что у человека могут быть всякие свои привычки и приметы. Например, сам он, шагая по асфальту, старался не наступать на трещины. А если встречался на улице очень большой пес, надо было тихонько свистнуть и посмотреть на него через колечко, сложенное пальцев. Чтобы не было какой-нибудь неприятности. Конечно, Журка понимал, что все это ерунда. Но, может быть, не совсем ерунда. Может быть, это осталось в крови от далеких предков, которые ходили в шкурах по скалам и ледникам и старались приручить диких животных. Тогда каждая трещинка могла оказаться опасной, а зверя нужно было заранее остановить взглядом. И почему теперь не вспомнить старый обычай, если это нужно для спокойствия души?
Может быть, и у Иринки есть какая-то примета, и троллейбус ей необходим для хорошего настроения...
Никакой приметы насчет троллейбуса у Иринки не было. Просто ей нравилось идти с Журкой. Хотя бы до остановки. В троллейбусе Иринка прилипала носом к заднему стеклу и смотрела, как Журка машет ей портфелем, а потом убегает, прыгая через черные трещины на желтом от солнца асфальте.
Она знала, что Журка сейчас прибежит домой, кинет в угол портфель, торопливо переоденется, проглотит оставленный мамой обед, покормит Федота и тут же опять помчится к ней, к Иринке. Потому что папа хочет закончить картину, пока сентябрь дарит последние летние деньки.
Через дверь Журка выходить не станет, а вылетит квартиры через окно - на веревке с поясом. Мамы у него дома нет, и никто не будет вздыхать и говорить о глупом риске. Журка перелетит на тополь, съедет по стволу на землю, за несколько минут промчится конца в конец Парковой улицы - и вот он. Стоит в дверях, весело морщит переносицу.
- Здрасте! Быстро я, да?
- Ну, молодчина! - обрадуется папа. - Давайте начнем. Я тут и без вас кое-что сделал, а теперь - вместе...
Вместе - это хорошо. Казалось бы, что интересного сидеть целый час на подвешенной доске? А на самом деле - весело. Потому что сидишь и о чем угодно разговариваешь. Разные истории рассказываешь. Папа - о том, как смотрел в детстве трофейные фильмы про пиратов и дикаря Тарзана. Иринка - про то, как брат Виктор учил ее стрелять лука и возил на велосипеде в лес (и как они там один раз надолго заблудились). Журка - про "витязей", про то, как в раннем детстве сочинял стихи и как был канатоходцем в цирке, который ребята устроили у них во дворе, в Картинске (два дня голова гудела, думали, что сотрясение). Он так весело всегда рассказывал! Переносицу сморщит и сам над собой посмеивается...
Но, если даже все молчали, все равно было хорошо. Просто потому, что тут Журка... Иногда, застеснявшись таких мыслей, Иринка говорила капрно:
- Папа, ты нас совсем замучил! Эта доска мне уже в кошмарах снится.
- Ришка, не кокетничай, - добродушно отзывался папа. Она вскакивала.
- Кто кокетничает? Не могу я больше. Все!
- Ну, началось. Характер показываем, - спокойно говорил папа. Журка, ты устал?
- Ни чуточки. И она тоже... Просто у нее сегодня "пфыкательное" настроение.
- Какое, какое?! - взвивалась Иринка. А папа говорил с удовольствием:
- "Пфыкательное"! Прекрасный термин.
Иринка пфыкала и садилась на доску, надув губы. А Журка смеялся. Тогда она тоже начинала смеяться, но сперва говорила Журке:
- Двое на одну! Эх ты, а еще витязь...
В субботу, когда шли к остановке, Журка вдруг замолчал на полуслове. Остановился. Иринка даже испугалась: он с непонятным лицом смотрел куда-то в сторону. Потом бросил у ее ног свой портфель и закричал:
- Лидия Сергеевна!
И побежал за женщиной, которая сошла с троллейбуса.
Та обернулась.
А Журка мчался к ней, раскинув руки, будто хотел обнять с разбега. Так бегут к маме, которая вернулась домой долгой поездки. Правда, он все же не стал обнимать, в последний момент затормозил, остановился перед женщиной, сказал с радостным придыханием:
- Лидия Сергеевна... Правда, вы...
Она обрадовалась так же сильно:
- Журавин! Юрик!.. Надо же! Откуда ты здесь, Журавлик?
- Я переехал... недавно... А вы?
- А я еще в прошлом году. Сразу, как с вами попрощалась. Мужа перевели, вот и я... Теперь я опять студентка.
- Как студентка?
- Очень просто. Я же раньше педучилище кончила, а сейчас учусь в институте. А то ведь что получалось! Три года проучила вас, а потом отбирают, потому что после училища можно работать только в начальной школе... А я больше так не хочу. Пускай с первого класса по десятый... Ох, Журавлик ты мой, как я рада тебя видеть!
Она притянула его за плечи, прижала к себе. И он, кажется, чуть не замурлыкал от удовольствия. В самом деле!
Иринка, подобрав Журкин портфель, подошла и теперь стояла в трех шагах. Журка наконец оглянулся на нее.
- Лидия Сергеевна! Это Иринка! Моя... мой товарищ. Мы на одной парте... Иринка, это Лидия Сергеевна. Ты знаешь, я рассказывал.
- Я догадалась. Здравствуйте, - сказала Иринка, стараясь не очень показывать досаду. А досада была оттого, что Журка так стремительно забыл про все на свете (и про нее, про Иринку), бросил портфель, кинулся как сумасшедший. И еще оттого, что Лидия Сергеевна была совсем не такой, какой представляла ее Иринка. Невысокая, даже ненькая, толстоватая, с несовременной прической - какие-то рыжеватые кудряшки.
- Пойдемте ко мне в гости, - тут же предложила Лидия Сергеевна. Я недалеко живу, на улице Кирова.
Иринка бросила на Журку быстрый взгляд. Он, кажется, понял. Сказал огорченно:
- Ой, сейчас нельзя, Лидия Сергеевна, у нас дело важное. Но я обязательно! Скоро!
"Я," - опять ревниво подумала Иринка. И отвернулась. Журка, все еще светясь от радости, записал адрес, и они распрощались.
Стали ждать троллейбуса. Иринка молчала. Журка наконец спросил:
- Ты чего надутая?
- Я? - сказала она. - Ничуть... Просто я испугалась: ты так сорвался куда-то...
- Но это же Лидия Сергеевна...
- Да поняла я, поняла... Только я удивилась.
- Почему?
- Ну... - Иринка замялась, но удержаться не смогла: - Я думала, что она красавица, а она...
- Что "она"? - слегка насторожился Журка.
- Да ничего. Но... обыкновенная.
Журка не обиделся.
- Не все ли равно, красавица или нет, - сказал он задумчиво, будто что-то хорошее вспомнил. - Тут даже глупо так говорить...
- Почему же глупо? Для женщины внешность - это очень важно.
Журка подумал и серьезно разъяснил:
- Ты же про свою маму не думаешь, красавица она или нет. Просто она есть, вот и все...
- Сравнил! Мама у каждого одна, а учителей вон сколько.
- Лидия Сергеевна тоже одна, - отозвался Журка. - Ты просто не понимаешь...
Иринка хотела сказать, что где уж ей понимать такие сложности, но Журка перебил:
- Вон "шестерка" идет... Ну, пока. Через час я приду.
Будто ничего не случилось...
Журка не понял, отчего Иринка надулась, и не очень на это обратил внимание. Он слишком радовался встрече с Лидией Сергеевной. В самом прекрасном настроении он прибежал домой и с таким же настроением через час отправился к Иринке.
Она встретила его вну, у подъезда. Глядя мимо Журки, хмуро сказала:
- Не получится сегодня работа...
Журка наконец сообразил:
- Слушай! Ты на меня разозлилась, что ли? За что? Ничего я не понимаю!
Иринка посмотрела виновато, почти со слезами.
- Разве в этом дело? У папы неприятности...
- А что случилось?
- Да... все то же... - горько сказала Иринка, и Журка вдруг подумал, что ее голос очень похож на голос Веры Вячеславовны. - Опять у него с выставкой... Совсем уже назначили, а теперь переносят на будущий год... Ну, он расстроился. Сидит, ругает киношников. Если уж он начал про киношников, значит, не до работы ему. Как бы опять сердце не заболело. Зимой и так целый месяц в больнице лежал...
- А что за киношники? - скованно спросил Журка.
- Так он их называет... двух своих врагов. Он говорит, что они свои картины с экрана срисовывают.
- Прямо в кино? - удивился Журка.
- Нет. Возьмут киножурнал, где строители или сталевары показаны, выберут подходящий кадр - и у себя в мастерской на экран через фильмоскоп. А потом обводят, раскрашивают. Раз, два - и картина готова. Можно хоть во всю стену...
- Разве так бывает? - недоверчиво сказал Журка.
- Значит, бывает... Папа горячий, несдержанный, но он никогда не обманывает. И всегда говорит, что думает. Как с размаха... Мама его за это сколько раз ругала...
Журка подавленно молчал. Как он мог помочь Иринке и ее отцу? И кто тут может помочь?
Журка и раньше знал, что бывают дома у Иринки грустные дни. Но у кого их не бывает? К тому же слышал об этом он лишь намеками и не очень тревожился.
При Журке Игорь Дмитриевич всегда был веселый, бодрый, готовый к работе. И не верилось, что когда-то он бывает не таким.
Журке Иринкин папа очень нравился. Стройный, похожий на дирижера, который вот-вот взмахнет палочкой и начнет озорную музыку. Он и кистью взмахивал, как дирижерской палочкой. У него были длинные пальцы и узкие загорелые запястья. И была в этих тонких руках большая сила. Однажды Игорь Дмитриевич взметнул в воздух Журку, чтобы поставить на качели, и Журка зажмурился от неожиданного ощущения: показалось, что его подхватили руки деда.