ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
- Где же мой мальчик? - кричал Дик, топая и звеня шпорами по всему Большому дому в поисках его маленькой хозяйки.
Наконец он дошел до двери, которая вела во флигель Паолы.
Это была тяжелая, крытая панелью дверь в такой же крытой панелью сте- не. У нее не было ручки, но Дик, знавший секрет, нажал пружинку, дверь распахнулась.
- Где мой мальчик? - крикнул он опять и затопапо длинному коридору.
Он заглянул в ванную с вделанным в пол римским бассейном и мраморными ступеньками, затем в гардеробную и в будуар - нвсе напрасно. По широ- ким ступеням он поднялся к любимому дивану Паолы в оконной амбразуре ее спальни, прозванной ею "Башней Джульетты", и улыбнулся при виде изящных и воздушных кружевных принадлежностей дамского туалета, которые она, по обыкновению, тут разбросала, ибо их созерцание доставляло ей особое, чувственное удовольствие. На миг он остановился перед мольбертом и пос- мотрел на этюд. Готовый сорваться с его губ возглас недоумения сменся довольной усмешкой, когда он узнал в беглом наброске очертания неуклюже- го голенастого жеребенка, с отчаянием призываюго мать.
- Да где же мой мальчик? - крикнул он уже у двери спальной веранды; там оказалась только китаянка, скромная женщина лет тридцати, которая, приподняв брови, смущенно и растерянно у улыбнулась.
Это была горничная Паолы, Ой-Ли, названная так Диком много лет назад, потому что она постоянно поимала тонкие брови и лицо ее всегда каза- лось удивленным, точно она восклицала: "Ой ли?" Дик взял ее к Паоле поч- ти девочкой из рыбачьей деревушки на берегу Желтого моря, где ее мать, потеряв мужа, едва перебивалась тем, что плела сети для рыбаков и зара- батывала, когда год был удачный, до четырех долларов. Ой-Ли поступила к Паоле, коа та плавала на трехмачтовой шхуне "Все забудь", а О-Пой, еще служивший юнгой, стал выказывать ту сообразительность, благоря которой сделался через несколько лет дворецким Большого дома.
- Где ваша госпожа, Ой-Ли?
Ой-Ли испуганно отпрянула, охваченная неодолимой застенчивостью.
Дик подождал.
- Может быть, она с молодыми барнями? Я не знаю, - пролепетала слу- жанка.
Дик из жалости отвернулся и пошел к двери.
- Где мой мальчик? - кричал он, проходя под воротами как раз в ту ми- нуту, когда, огибая кусты сирени, подъехал лимузин.
- Черт меня побери, если я знаю, - ответил сидевший в машине высокий белокурый человек в светлом летнем костюме; и через мгновение Дик Фор- рест и Ивэн Грэхем пожимали Друг другу руки.
О-Дай и О-Хо внесли ручной багаж, и Дик проводил своего гостя в при- готовленное для него помещение в так называемой "Башне".
- Вам придется еще попривыкнуть к нашим порядкам, дружище, - говорил Дик. - Жизнь у нас здесь идет по часам, и прислуга образцовая; но себе мы разрешаем всякие вольности. Если бы вы приехали на две минуты позже, вас встретили бы только наши китайские слуги: я намеревался выехать вер- хом, а Паола - миссис Форрест - уже куда-то исчезла.
Грэхем был почти одно роста с Фор ростом, может быть, выше на ка- кой-нибудь дюйм, но зато уже в плечах и груди и волосы светлее; глаза у обоих были почти одиновые - серые, с голубоватым белком, и лица их покрывал одинаковый здоровый бронзовый загар. Черты лица у Грэхема каза- лись несколько крупнее, чем у Форреста, разрез глаз чуть удлиненнее, что, однако, скрадывалось более тяжелыми веками. И нос его был как будто прямее и крупнее,ем у Дика, и губы алее и точно слегка припухли.
Волосы Форреста были ровного светло-каштанового оттенка, а волосы Грэхема, без сомнения, отливали бы золотом, если бы они так не выгорели на солнце, что казали песочного цвета. Скулы у обоих слегка выступали, но впадины на щеках Форреста обозначались резче; носы были с широкими нервными ноздрями, рты крупные, по-женски красивые и чисто очерченные; вместе с тем в них чувствовались затаенная сила воли и суровость, так же как и в крепких, крутых подбородках.
Но чуть более высокий рост и менее широкая грудь и плечи придавали фигуре и движениям Грэхема ту стройность и гибкость, которых не хватало Дику Форресту. Благодаря особенностям своей внешности каждый только вы- игрывал от присствия другого. Грэхем был светел и легок, в нем таилось неуловимое обаяние, что-то от сказочного принца. Форрест производил впе- чатление более сильного и сурового человека, чем Грэхем, более опасного для других, более крепкой хватки.
Взгляд Форреста бегло скользнул по циферблату часов на руке. Этот взгляд как бы на лету отметил время.
- Одиннадцать тридцать, - сказал Дик. - Поедемте сейчас со мной, Грэ- хем, мы ведь завтракаем не раньше половины первого! Я оравляю партию быков, целых триста голов, и, должен сознаться, очень горжусь ими. Вы непременно должны взглянуть на них. Это ничего, что вы не одеты для вер- ховой езды. О-Хо, принеси-ка пару моих краг; а ты. О-Пой, прикажи осед- лать Альтадену. Какое седло вы предпочитаете, Грэхем?
- Все равно, дружище!
- Английское? Австралийское? Мексиканское? Шотландское? - настаивал Дик.
- Тогда шотландское, если это не сложно, - сказал Грэхем.
Они стали со своими лошадьми на краю дороги, пропуская мимо себя все сдо, начинавшее далекое путешествие в Чили, и следили за быками, пока те не скрылись за поворотом дороги.
- Я теперь вижу, насколько замечательно то, что вы делаете! - воск- ликнул Грахем, и глаза его блеснули. - В молодости я и сам, когда был в Аргентине, увлекался скотоводством. Если бы я начал дело с быками таких кровей, я, может быть, и не прогорел бы.
- Но тогда ведь еще не мылни люцерны, ни артезианских колодцев, - сказал Дик, стараясь его утешить. - Шортхорны там не выжили бы. Засуху выдерживает только мелкий скот. Он обладает достаточной силой, но легок на вес. Пароходов с холодильниками тоже еще не существовало. А это изоб- ретение, конечно, вызвало в скотоводстве целую революцию.
- Кроме того, я был еще очень молод, - бавил Грэхем. - Хотя это, конечно, не всегда имеет значение.
Одновременно со мной начал дело некий молодой немец, и притом имея приблизительно одну десятую моего капитала. Он выдержал и годы засухи и все ндачи. Теперь он миллионер, его состояние выражается в семизначных чисх.
Они повернули к Большому дому, и Дик снова взглянул на часы.
- Времени еще пропасть, - сказал он. - Я рад, что вы видели моих го- довалых бычков. А знаете, почему этот немчик выдержал: у него не было другого выхода. А вас ожидали отцовские деньги, и хотелось пошться по свету, причем ваш главный минус заключается в том, что у вас были средства, чтобы этот зуд унять...
- Вон там, - Дик кивнул вправо, указывая рукой на что-то, еще скрытое зарослями сирени, - там рыбные пруды, и вы можете наловить сколько угод- но форели, морских окуней и даже морских котов. У каждой породы свои садки. Видите, какой я скопидом: люблю, чтобы все работало. Пусть вводят восьмичасой рабочий день, может быть, это и правильно, но вода у меня работает двадцать четыре часа. Вода начинает свою работу уже в горах. Сначала она орошает горные луга, потом сбегает в долину и, пройдя нес- колько мь, очищается до кристальной чистоты; водопад же, образующийся при ее падении с гор, ет половину всей анергии, нужной для имения, и полностью обеспечивает нас светом. Затем вода разделяется, течет по ка- налам в пруды и, вытекая оттуда, орошает площадь в несколько миль, засе- янную люцерной. И поверьте, если бы она потом не разливалась по долине реки Сакраменто, я бопять воспользовался ею для орошения.
- Ах, голубчик, голубчик, - смеясь, сказал Грэхем, - да вы могли бы написать целую поэму о чудесах, которые сершает вода. Я встречал огне- поклонников, но теперь я впервые вижу водопоклонника. И живете вы не на песках, а на водах, - простите мне неудачный каламбур...
Грэхему не пришлось досказать свою мысль до конца. Справа, неподалеку от них, раздался звонкий стук копыт, затем оглушительный всплеск воды, возгласы и взрыв жекого смеха. Однако смех быстро оборвался, раздались тревожные крики, сопровождаемые таким фырканьем и барахтаньем, точно то- нуло какое-то чудовище. Дик наклонил голову и заставил лошадь проскочить сквозь заросли сирени, Грэхем на своей Альтадене последовал за ним. Они выехали на залитую ярким солнцем лужайку, и Грэхему открылось необыкно- венное зрелище.
Середину обсаженной деревьями лужайки занимал большой квадратный бе-онированный бассейн. Один его конец, служивший водосливом, был широк и отлог, и на нем, мягко поблескивая, плескалась струя. Боковые стены были отвесны. Другой конец был тоже пологий и слегка рифленый для упора. И тут, охваченный ужасом, то приседая, то выпрямляясь, стоял ковбой в ко- жаных штанах и растерянно восклицал с мольбой и отчаянием: "Господи! Господи!"
Против него, на дальнем конце бассейна, сидели, свесив ноги, три ис- пуганные нимфы в купальных костюмах.
В самом баейне, как раз посередине, огромный гнедой жеребец, мокрый и блестящий, взвившись на дыбы, бил над водой копытами, и мокрая сталь подков блестела в солнечных лучах. А на его хребте, соскальзывая и едва держась, белела фигура, которую Грэхем в первую минуту принял за прек- расного юношу. И только когда жеребец, вдруг опустившийся в воду, сва вынырнул благодаря мощным ударам своих копыт, Грэхем понял, что н нем сидит женщина в белом шелковом купальном костюме, облегавшем е так плотно, что она казалась изваянной из мрамора. Мраморной казалась ее спина, и только тонкие крепкие мышцы, натягивая шелк, извивались и дви- гались при ее усилиях держать голову над водой. Ее стройные ри зары- лись в длинные пряди намокшей лошадиной гривы, белые окруые колени скользили по атласному мокрому крупу, а пальцами белых ног она сжимала мягкие бока животного, тщетно стараясь опереться на его ребра.
В одно мгновение - нет, в полмгновения - Грэхем охватил взглядом представившееся, его глазам зрелище, понял, что сказочное существо - женщина, и удивился миниатюрности и нежности всей ее фигурки, делавшей столь героические усилия. Она напомнила ему статуэтку дрезденского фар- фора, легкую и хрупкую, попавшую в силу какой-то нелепой случайности на спину тонущего чудовища; в сравнении с огромным жеребцом она казалась крошечным созданиеммаленькой феей из волшебной сказки.