Они с Аароном отчаянно спорят, - впрочем, только на философские темы. Ну вот, - Паола вздохнула и тотчас улыбнулась своей плестной улыбкой, - теперь я вам, кажется, все рассказала, и вы со всеми знакомы. Да, на случай, если вы сойдетесь поближе с нашими "мудрецами", особенно если встретитесь с ними в их холостой компании, имейте в виду, что ДарХиал - абсолютный трезвенник; Теодор Мэлкен иногда в поэтическом экстазе напи- вается, причем пьянеет от одного коктейля; Аарон Хэок - большой знаток по части спиртного, а Терренс Мак-Фейн, наоборот, в винах ничего не смыслит, но в тех случаях, когда девяносто девятьужчин из ста свалятся под стол, он будет все так же ясно и последоватьно излагать свой эпи- курейский анархизм.
В течение обеда Грэхемаметил, что "мудрецы" называют хозяина по имени, Паолу же неизменно "миссис Форрест", хотя она и звала их по име- нам. И это казалось впое естественным. Эти люди, почитавшие в мире весьма немногое - оние уважали даже труд, - бессознательно чувствовали в жене Форреста какое-то превосходство, и называть ее просто по имени было для них невозможно. Грэхем вскоре убедился, что у Паолы действи- тельно особая манердержаться и что самый непринужденный демократизм сочетается в ней с не менее естественной недосягаемостью принцессы.
То же он заметил и после обеда, когда общество сошлось в большой ком- нате, заменявшей гостиную. Паола позволяла себе смелые выходки, и никто не удивлялся, словно так и быть должно. Пока общество размещалось и уса- живалось, ей сразу удалось всех оживить и превзойти своей веселостью.о здесь, то там звенел ее смех. И этот смех очаровывал Грэхема. В нем была особая трепетная певучесть, которая отличала его от смеха всех других женщин, он никогда такого не слышал. Из-за этого смеха он вдруг потерял нить разговора с молодым мистером Уомболдом, утверждшим, что Калифор- ния нуждается не в законе об изгнании японцев, а в законе о ввозе по крайней мере двухсот тысяч японских кули и в отмене восьмичасового рабо- чего дня для сельскохозяйственных рабочих. Молодой Уомболд был, нас- колько понял Грэхем, потомственным крупным землевладельцем в Уикен- бергском округе и хвастался тем, что он не поддается духу времени и не превращается в помещика только по названию. Возле рояля, вокруг Эдди Мэ- зон, столпилась молодежь, оттуда доносилась синкопированная музыка и об- рывки модных песенок. Терренс Мак-Фейн и Аарон Хэнкок завели яростный спор о футуристической музыке. Грэхема избавил от японского вопроса Дар-Хиал, провозгласивший, что "Азия для азиатов, а Калифорния для кали- форнийцев".
Вдруг Паола, шаловливо подобрав юбки, пробежала по комнате, спасаясь от Дика, и была настигнута им в ту минуту, когда пыталась спрятаться за группу гостей, собравшихся вокруг Уомболда.
- Вот злюка! - упрекнул ее Дик с притворным гневом; а через минуту уже вместе с ней упрашивал индуса, чтобы тот протанцевал танго.
И Дар-Хиал након уступил, забыв Азию и азиатов, и исполнил, вывер- тывая руки и ноги, пародию на танго, назвав эту импровизацию "циническим апофеозом соеменных танцев".
- А теперь. Багряное Облако, спой мистеру Грэхему свою песенку про желудь, - приказала Паола.
Форрест, все еще обнимший Паолу за талию, чтобы предупредить нака- зание, которое ему угроло, мрачно покачал головой.
- Песнь о желуде! - крикнула Эрнестиназ-за рояля; и ее требование подхватили Эдди Мэзон и остальные девушки.
- Ну, пожалуйста. Дик, спой, - настаивала Паола, - мистер Грэхем ведь еще не слышал ее.
Дик опять покачал головой.
- Тогда спой ему песню о золотой рыбке.
- Я спою ему песнь нашего Горца, - упрямо заявил Дик, и в глазах его блеснуло лукавство; он затопал ногами, сделал вид, что встает на дыбы, заржал, довольно удачно подражая жеребцу, потряс воображаемой гривойи начал: - "Внемлите! Я - Эрос! Я попираю холмы!.."
- Нет. Песнь оелуде! - тут же спокойно прервала его Паола, причем в звуке ее голосауть зазвенела сталь.
Дик послушно прекратил песнь Горца, но все же замотал головой, как упрямый ребенок.
- Ну хорошо, я знаю новую пею, - заявил он торжественно. - Она о нас с тобой, Паола. Меня научили ей нишинамы.
- Нишинамы - это вымшие первобытные племена Калифорнии, - быстро проговорила, обернувшись к Грэхему, Паола.
Дик сделал несколько па, не сгибая колен, как танцуют индейцы, хлоп- нул себя ладонями по бедрам и, не отпуская жену, начал новую песню.
- "Я - Ай-Кут, перй человек из племени нишинамов. Ай-Кут - сокра- щенное Адам. Отцом е был койот, матерью - луна. А это Йо-то-то-ви, моя жена, первая женщина из племени нишинамов. Отцом ей был кузнечик, а ма- терью - мексиканская дикая кошка. После моих они были самыми лучшими ро- дителями. Койот очень мудр, а луна очень стара: но никто не слышал ниче- го хорошего про кузнечика и дикую кошку. Нишинамы правы всегда. Должно быть, матерью всех женщин была дикая кошка - маленькая, мудрая, грустная и хитрая кошка с полосатым хвостом".
На этом песня о первых мужчине и женщине прервалась, так как женщины возмутились, а мужчины шумно выразили свое одобрение.
- "Йо-то-то-ви - сокращенное Ева, - запел Дик опять, грубо прижав к себе Паолу и изобрая дикаря. - Ио-то-то-ви у меня невелика. Но не бра- ните ее за это. Виноваты кузнечик и дикая кошка. Я - Ай-Кут, первый че- ловек, не браните меня за мой дурной вкус. Я был первым мужчиной и уви- дел ее - первую женщину. Когда выбора нет, берешь то, что есть. Так было с Адамом, - он выбрал Еву! Ио-то-то-ви была для меня единственной женщи- ной на свете, - и я выбрал Ио-тото-ви".
Ивэн Грэхем, прислушиваь к этой песне и не сводя глаз с руки Фор- реста, властно обнимавшей Паолу, почувствовал какую-то боль и обиду; у него даже мелькнула мысл которую он тотчас с негодованием подавил: "Дику Форресту везет, слишком везет".
- "Я - Ай-Кут, - распевал Дик. - Это моя жена, моя роска, моя мед- вяная роса. Я вам солгал. Ее отец и мать не кузнечик и не кошка. Это бы- ли заря Сьерры и летний восточный ветер с гор. Они любили друг друга и пили всю сладость земля и воздуха, пока имглы, в которой они любили, на листья вечнозеленого кустарника и мааниты не упали капли медвяной росы.
Ио-то-то-ви - моя медвяная роса. Внемлите мне! Я - Ай-Кут. Ио-то-то-ви - моя жена, моя перепелка, моя лань, пьяная теплым дождем и соками плодоносной земли. Она родилась из нежного света звезд и первых лучей зари".
И вот, - добавил Форрест, заканчивая свою импровизацию и возвращаясь к обычному тону, - если вы еще воображаете, что старый, милый, синеокий Соломон лучше меня сочинил "Песнь Песней подпишитесь немедленно на из- дание моей.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Миссис Мэзон одна из первых попросила Паолу сыграть. Тогда Терре Мак-Фейн и Аарон Хэнкок разогнали веселую группу у рояля, а смущеый Теодор Мэлкен был послан пригласить Паолу.
- Прошу вас сыграть для просвещения этого язычника "Размышления на воде", - услышал Грэхем голос Терренса.
- А потом, пожалуйста, "Девушку с льняными косами", - попросил Хэн- кок, которого назвали язычником. - Сейчас моя точка зрения блестяще подтвердится. Этот дикий кельт проповедует идиотскую теорию музыки пе- щерного человека и настолько туп, что еще считает себя сверхсовременным.
- А-а, Дебюсси! - засмеялась Паола. - Все еще спорито нем? Да? Хо- рошо, я доберусь и до него, только не знаю, с чего начать.
Дар-Хиал присоединился к трем мудрецам, усаживавшим Паолу за большой концертный рояль, не казавшийся, впрочем, слишком большим в этой огром- ной комнат Но едва она уселась, как три мудреца скользнули прочь и за- няли, вимо, свои любимые места. Молодой поэт растянулся на пушистой медвежьей шкуре, шагах в сорока от рояля, и запустил обе руки в волосы. Террени Аарон уютно, устроились на подушках широкого дивана под окном, впрочем, так, чтобы иметь возможность подталкивать друг друга локтем, когдтот или другой находил в исполнении Паолы оттенки, подтверждавшие именно его понимание.
Девушки расположились живописными группами, по две и по три, на широ- ких диван и в глубоких креслах из дерева коа, кое-кто даже на ручках.
Ивэн Грэхем хотел было подойти к роялю, чтобы иметь честь переверты- вать Паоле ноты, но вовремя заметил, что Дар-Хиал предупредил его. Нето- ропливо и с любопытством окинул он взглядом комнату. Концертный рояль стоял на возвышении в самом дальнем ее конце; низкая арка придавала ему вид сцены. Шутки и смех азу прекратились: видимо, маленькая хозяйка Большого дома требовала, чтобы к ней относились, как к настоящей, серьезной пианистке. Гхем решил заранее, что ничего исключительного не услышит.
Эрнестина, сидевшая рядом, наклонилась к нему и прошептала:
- Когда она хочет, она может всего добиться. А ведь она почти не ра- ботает... Вы знаете, она училась у Лешетицкого и у мадам Карреньо, и у нее до сих пор остался их стиль игры. И она играет совсем не поженски. Вот послушайте!
Грэхем продолжал относиться скептически к ее игре, даже когда уверен- ные руки Паолы забегали по клавишам и звучали пассажи и аккорды, про- тив чистоты которых он ничего не мог возразить; как часто слышал он их у пианистов, обладавших блестящей техникой и совершенно лишенных музы- кальной выразительности! Он ждал услышать от нее все что угодно, но не мужественную прелюдию Рахманинова, которую, по мнению Грэхема, мог хоро- шо исполнять только мужчина.
С первых же двух тактоПаола уверенно, по-мужски, овладела роялем; она словно поднимала егклавиатуру и поющие струны обеими руками, вкла- дывая в свою игру зрею силу и твердость. А затем, как это делали только мужчины, соскользнула, или перекинулась - он не мог найти более точного определенияля этого перехода - в уверенно-чистое, несказанно нежное анданте.