Она продолжала играть со спокойствием и силой, которых меньше всего можно было ожидать от такой маленькой, хрупкой женщины; и он с удивлени- ем смотресквозь полузакрытые веки на нее и на огромный рояль, которым она владела так же, как владела собой и замыслом композитора. Прислуши- ваясь к замирающим аккордам прелюдии, в которых еще жила, как далекое эхо, только что прозвучавшаяощь, Грэхем вынужден был признать, что удар у Паолы точен, чист иверд.
В то время как Терренс и Аарон взволнованно спорили шепотом своем подоконнике, а Дар-Хиал искал для Паолы ноты, она взглянула на Дика, и он начал один за другим гасить свет в матовых шарах под потолком, так что в конце концов на Паола осталась как бы среди оазиса мягкого све- та, в котором особенно заметно поблескивало золото ее волос и золотое шитье на платье.
Грэхем наблюдал, как высокая комната становится от набегающих теней как дто еще выше. Она была длиной в восемьдесят футов и высотой в два с половиной этажа. Точно хоры под потолком была перекинута галерея, с которой свешивались шкуры диких зверей, домотканые покрывала, привезен- ные из Окаки и Эквадора, циновки с острова Океании, сплетенные женщи- нами и врашенные растительными красками. И Грэхем понял, что напомина- ет ему эта комната: праздничный зал в средневековом замке; и он вдруг пожалел, что в ней нет длинного стола с оловянной посудой, солью в се- ребряной солонке и огромных собак, дерущихся тут же из-за брошенных им костей.
Позднее, когда Паола сыграла Дебюсси, чтобы дать Терренсу и Аарону материал для новых споров, Грэхему удалось в течение нескольких волную- щих минут поговорить с ней о музыке. И она обнаружила такое понимание философии музыки, что Грэхем, сам того не замечая, принялся излагать, ей свою любимую теорию.
- Итак, - закончил , - понадобилось почти три тысячи лет, чтобы му- зыка оказала свое иснное воздействие на душу западного человека. Де- бюсси больше чем кто-либо из его предшественников достиг той высокой со- зерцательной ясности, порождающей великие идеи, которая предощущалась, скажем, во времена Пифагора...
Тут Паола прервала его, подозвав сражавшихся у окна Терренса и Ааро- на.
- Ну и что же? - продолжал Терренс, когда оба подошли. - Попробуйте, Аарон, попробуйте найти у Бергсона суждение о музыке более ясное, чем в его "Философии смеха" [6], которая тоже, как известно, ясностью не отли- чается.
- О, послушайте! - воскликнула Паола, и глаза ее заблестели. - У нас появился новый пророк - мистер Грэхем. Он стоит вашей шпаги, обеих ваших шпаг. Он согласен с вами, что музыка - это отдых от железа, крови и буд- ничной прозы. Что слабые, чувствительные и возвышенные души бегут от тя- желой и грубой земной жизни в сверхчувственный мир ритмов и звучаний...
- Атавизм! - фыркнул Аарон Хэнкок. - Пещерные люди, полуобезьяны и все гнусные предки Терренса делали то же самое.
-озвольте, - остановила его Паола. - Но ведь к этим выводам мистер Грем пришел на основании собственных переживаний и умозаключений. А кроме того, он коренным образом расходится с вашей точкой зрения, Аарон. Он опирается на положение Патера: "Все искусства тяготеют к музыке..."
- Все это относится к предыстории, к химии микроорганизма, - опять вмешался Аарон. - Все эти народные песни иинкопированные ритмы - прос- тое реагирование клетки на световые волнсолнечного луча. Терренс попа- дает в заколдованный круг и сам сводита нет свои заумные рассуждения. А теперь послушайте, что я вам скажу...
- Да подождите же! - остановила его Паола. - Мистер Грэхем говор, что английский пуританизм сковал музыку - настоящую музыку - на многие века...
- Верно... - согласился Терренс.
- И что Англия вернась к эстетическому наслаждению музыкой только через ритмы Мильтона Шелли...
- Который был метафизиком, - прервал ее Аарон.
- Лирическим метафиком, - тотчас же ввернул Терренс. - Это-то уж вы должны признать, Аарон.
- А Суинберн? - спросил Аарон, очевидно, возвращаясь еще к одной теме из давнишних споров.
- Аарон уверяет, что Оффенбах - предшественник Артура Сюлливена, - вызывающе воскликнула Паола, - и что Обер - предшественник Оффенбаха. А относительно Вагнера... Нет, спросите-ка его, спросите, что он думает о Вагнере... Она ускользнула, предоставив Грэхема его судьбе. А он не спускал с нее глаз, любуясь пластичными движениями ее стройных колен, приподнимав- ших тяжелые складки платья, когда она шла через всю комнату к миссис Мэ- зон, чтобы устроить для нее партию в бридж; он едва м заставить себя вслушаться в то, что опять бубнил Терренс.
- Устовлено, что все искусства Греции родились из духа музыки...
Много позднее, когда оба мудреца самозабвенно углубились в жаркий спор о том, кто выказал в своих произведениях более возвышенный интел- лект - Берлиоз или Бетховен, Грэхему удалось улизнуть. Ему опять хоте- лось побеседовать с хозяйкой. Но она подсела к двум девушкам, забравшим- ся в большое кресло, и шаловливо шепталась с ними;ольшая часть гостей была погружена в бридж, и Грэхем попал в группу, состоявшую из Дика Фор- реста, мистера Уомболда, Дар-Хиала и корреспондента "Газеты скотовода".
- Жаль, что вы не можете съездить туда со мной, - говорил Дик коррес- понденту. - Это задержало бы вас только на один день. Я завтра же и по- вез бы вас. - Очень сожалею, - ответил тот. - Но я должен быть в Санта-Роса. Бер- банк обещал посвятить мне целое ро, а вы понимаете, что это значит. С другой стороны, для нашей газеты было бы очень важно получить материал о вашем опыте. Вы не могли бы изложить его... кратко... ну совсем кратко? Вот и мистера Грэхема, я думаю, это заинтересует.
- Опять что-то по части орошения? - осведомился Грем.
- Нет, нелепая попытка превратить безнадежно бедных фермеров в бога- тых, - отвечал Уомболд за Форреста. - А я утверждаю, что если фермеру не хватает земли, то это доказывает, что он плохой фермер.
- Наоборот, - возразил Дар-Хиал, взмахнув для большей убедительности своими прекрасными азиатскими руками. - Как раз наоборот. Времена изме- нились. Успех больше не зависит от капитала. Попытка Дика - замеча- тельная, героичеся попытка. И вы увидите, что она удастся.
- А в чем дело. Дик? - спросил Грэхем. - Расскажите нам.
- Да ничего особенного. Так, одна затейка, - ответил Дик небрежно. - Может быть, из этого ничего и не выйдет, хотя я все же надеюсь...
- Затейка! - воскликнул Уомболд. - Пять тысяч акров лучшей земли в плодороднейшей долине! И он хочет посадить на нее кучу неудачников - по- жалуйстахозяйничайте! - платить им да еще питать.
- Только тем хлебом, котый вырастет на этой же земле, - поправил его Форрест. - Придется объяснить вам всем, в чем дело. Я выделил пять тысяч акров между усадьбой и долиной реки Сакраменто...
- Подумайте, сколько там может вырасти церны, которая вам так нуж- на... - прервал его опять Уомболд.
- Мои машины осушили в прошлом году вдвое большую площадь, - продол- жал Дик. - Я, видите ли, убежден, что наш Запад, да и весь мир, должен стать на путь интсивного хозяйства, и я хочу быть одним из первых, прокладывающих дорогу. Я разделил эти пять тысяч акров на участки по двадцати акров и считаю, что каждый такой участок может не только сво- бодно прокормить одно семейство, но и приносить по меньшей мере шесть процентов чисто дохода.
- Это значит, - высчитывал корреспондент, - что, когда участки будут розданы, землю получат двести пятьдесят семейств, или, считав среднем по пять человек на семью, тысяча двести пятьдесят душ.
- Не совсем так, - возразил Дик. - Все участки уже заняты, а у нас только около тысячи ста человек. Но надежды на будущее... надежды на бу- дущее большие, - добродушно улыбнулся он. - Несколько урожайных лет - и в каждой семье окажется в среднем по шесть человек.
- А кто это "мы"? Почему "у нас"? - спросил Грэхем.
- У меня есть комитет, состоящий из сельскохозяйственных экспертов, - все свои же служащие, кроме профессора Либа, которого мне уступило на время федеральное правительство. Дело в том, что фермеры будут хозяйни- чать на свой страх и риск, пользуясь передовыми методами, рекомендован- ными в наших инструкциях. Земля на всех участках совершенно одинаковая. Эти участки, как горошины в стручке, один к одному. И плоды работы на каждом участке через некоторое время должны сказаться. А когда мы срав- ним между собой результаты, полученные на двухстах пятидесяти участках, то фермер, отстающий от среднего уровня из-за тупости или лени, должен будет уйти.
Условия созданы вполне блаприятные. Фермер, взяв такой участок, ни- чем не рискует. Кроме того, что он соберет со своей земли и что пойдет на пищу ему и его семье, он получит еще тысячу долларов в год деньгами; поэтому все равно - умен онли глуп, урожайный год или неурожайный - около ста долларов в месяц ему обеспечено. Лентяи и глупцы будут естест- венным образом вытеснены теми, кто умен и трудолюбив. Вот и все. И это послужит особенно очевидным доказательством всех преимуществ интенсивно- го хозяйства. Впрочем, этим людям обеспечено не только жалованье. После его выплаты мне как владельцу должно очиститься еще шесть процентов. А если доход окажется больше, то фермеру поступает и весь излишек.
- И поэтому, - сказал корреспондент, - каждый сколько-нибудь дельный фермер будет работь день и ночь - это понятно. Сто долларов на улице не валяются. В Соединенных Штатах средний фермер на собственной земле не вырабатывает и пятидесяти, в особенности если вычесть плату за надзор и за его личный труд. Конечно, способные люди уцепятся руками и ногами за такое предложение и постараются, чтобы так же поступили и члены их семьи.
- У мя есть возражение, - заявил Терренс МакФейн, подходя к ним. - Везде и всюду только и слышишь: работа, труд... А меня просто зло берет, когда я представлю себе, что каждый такой фмер на своих двадцати акрах весь день с утра до вечера будет гнуть спину, и ради чего? Неужели кусок хлеба да мяса и, может быть, немного джем- это и есть смысл жизни, цель нашего существования? Ведь человек этот все равно умрет, как рабо- чая кляча, которая только и знала, что удиться! Что же сделано таким человеком? Он обеспечил себя хлебом и мясом? Чтобы брюхо было сыто и крыша была над головой? А потом его тело будет гнить в темной, сырой мо- гиле!