- А какие имена у нас уже есть? - спросил он.
- О-й, Ой-Ой, Ой-Ли, потом я - О-Дай, - перечислял китаец скорого- воркой. - О-Рай говорит, надо назвать нового боя...
Он смолк и лукаво посмотрел на своего хозяина.
Форрест кивнул.
- О-Рай говорит, пусть новый бой будет О-Черт!
- Охо! Здорово! - расхохотался Форрест. - Я вижу, О-Рай шутник! Имя хорошее, только оно не подойдет. А что скажет миссис? Надо придумать что-нибудь другое.
- О-Хо тоже очень хорошее имя.
В ушах у Форреста все еще стояло его собственное восклицание, и он понял, откуда китаец взял это имя.
- Хорошо. Пусть называется О-Хо.
О-Дай наклонил голову, неслышно выскользнул в дверь и тут же вернулся с остальной одеждой своего хозяина, помог ему надеть нижнюю и верхнюю сороч, набросил на шею галстук, который тот завязывал сам, и, опустив- шись на колени, затянул краги и нацепил шпоры; затем подал широкополую фетровую шляпу и хлыст.
Хлыст был особый, индейского плетения, - он состоял из узких полосок сыромятной кожи, в его рукоятку было вделано десять унций свинца, и он висел на ременной петле, которую Дик надел на руку.
Однако Форрест еще не мог уйти из своей комнаты: О-Дай протянул ему несколько писем, - их привезли со станции вчера вечером, когда хозяин уже лег. Надорвав правую сторону конвертов, Форрест быстро просмотрел письма и задержался только на одном. Он постоял, насупившись, потом бысо подошел к диктофону, отвел его от стены, нажал кнопку, поворачи- вавшую цилиндр, и поспешно начал диктовать, не делая никаких пауз, чтобы подыскать нужное слово или точнее выразить свою мысль:
"В ответ на ваше письмо от четырнадцатого марта тысяча девятьсот че-ырнадцатого года должен сообщить, что я весьма огорчен известием о раз- разившейся у вас свиной холере. Огорчен я тем, что вы сочли возможн возложить на меня ответственность за это. А также тем, что боров, кото- рого мы прислали вам, околел.
Могу вас заверить, что холеры у нас здесь не наблюдается, эта болезнь не появлялась уже в течение восьми лет, за исключением двух случв, когда два года тому назад ее завезли к нам с Востока; но, согласно наше- му правилу, заболевшие свиньи тут же были изолированы и уничтожены раньше, чем зараза перекинулась на наши ада.
Должен заявить вам, что ни в том, ни в другом случае я не могу возло- жить на продавцов вину за присылку мне больного скота. Как вам известно, инкубационный период свиной холеры продолжается девять дней; проверив дату их погрузки, я убедился в том, что при отправке они были совершенно оровы.
Разве вам никогда не приходило в голову, что железные дороги чрезвы- чайно способствуют распространению холеры? Слыхали вы когда-будь об окуривании или дезинфекции вагона, в котором ехал больной ст? Сопос- тавьте даты: во-первых, дату отправки борова мной; во-вторых, время дос- тавки борова вам; и, в-третьих, дату появления первых признаков болезни. Вы сообщаете, что по случаю весенних размывов боров был пути пять дней. Первые симптомы появились только на седьмой день после его достав- ки вам. Следовательно, прошло двенадцать дней после того, как он был мною отправлен.
Нет. Я с вами не согласен: я не могу нести отвственность за бедствие, постигшее ваши стада. Кроме того, можете справиться в ветери- нарном управлении штата, есть ли в моем имении холера.
С уважением..."
ГЛАВА ВТОРАЯ
Покинув свою спальню-веранду, Форрест прошел чере комфортабельную гардеробную с диванами в оконных нишах, большими лари и огромным ками- ном, возле которого была дверь в ванную, и направился в комнату, служив- шую конторой и обставленную соответствующим образом: письменные столы, диктофоны, картотеки и книжные шкафы, а также полки, доходящие до самого потолка и разделенные клетки и отделения.
Подойдя к книжным полкам, Форрест нажал кнопку; несколько полок по- вернулось, и открылась узенькая винтовая лестни; он стал осторожно спускаться, стараясь не зацепить шпорами за полки, автоматически возвра- щавшиеся на место позади него.
Под лестницей другая кнопка и поворот других полок открыли перед ним вход в длинную низкую комнату, уставленную кними от пола до потолка. Форрест прямо направился к одной из полок и азу опустил руку на коре- шок книги, которая ему понадобилась. Полистав ее, он тут же отыскал нуж- ное место, удовлетворенно кивнул, как бы найдя то, что подтверждало его мыи, и поставил книгу обратно.
Отсюда дверь вела в крытый ход из квадратных бетонных столбов, соеди- ненных поперечными брусьями из калифорнийской секвойи вперемежку с более тонкими брусьями из того же дерева, покрытыми шероховатой, морщинистой корой, похожей на красноватый бархат.
Судя по тому, что он сделал несколько сот футов, огибая бесконечные стены огромного бетонного дома, было ясн что путь он выбрал не самый короткий. Под старыми дубами, у длинноизглоданной коновязи, где вытоп- танный копытами гравий свидетельствовал о множестве побывавших здесь ло- шадей, он увидел кобылу гнедой, верн, золотисто-коричневой масти. В косых лучах солнца, падавших под навес из листьев, ее холеная шерсть от- ливала атласным блеском. Все ее суство, казалось, было полно огня и жизни. Сложением она напоминала жеребца, а бежавшая вдоль спинного хреб- та узенькая темная полоска говорила о многих поколениях мустангов.
- Ну, как сегодня настроение у Фурии? - спросил Форрест, снимая с ее шеи уздечку.
Лошадь заложила назад свои ушки, самые маленькие, какие только могут быть у лошади, показывавшие, что она - дитя любви горячих чистокровных жеребцов и диких горных кобылиц, и сердито оскалила зубы, сверкая злыми глазами.
Когда Форрест вскочил в седлоона метнулась в сторону и попыталась сбросить седока, а потом заплясала по усыпанной гравием дорожке. Вероят- но, ей удалось бы подняться на дыбы, если бы не мартингал, - этот ремень удерживал лошадь от слишком резких движений и вместе с тем предохранял нос седока от сердитых взмахов ее головы.
Дик настолько привык к этой кобыле, что почти не замечал ее выходок. То чуть прикасаясь поводьями к ее выгнутой шее, то слегка щекоча ей бока шпорами или нажимая шенкелем, он почти бессознательно заставлял ее идти в нужном направлении. Один разкогда она опять завертелась и заплясала, он на миг увидел Большой дом. Да, дом был велик, но благодаря своей ар- хитектуре казался больше, чем на самом деле. Он вытянулся по фасаду на восемьдесят футов в длину, оако в нем немало места занимали галереи с бетонными стенами и черепиыми крышами, соединявшие между собой от- дельные части здания. Табыли внутренние дворики, крытые ходы и перехо- ды, и вся постройка, со своими стенами, прямоугольными выступами и ниша- ми как бы вырастала из гущи зелени и цветов.
Большой дом, несомнно, носил на себе отпечаток испанского стиля, но не принадлежал к томиспанокалифорнийскому типу зданий, который был за- несен сюда через Мексику лет сто тому назад и на основе которого позд- нейшие архитекторы создали так называемый испано-калифорнийский стиль. Архитектуру Большо дома при всей ее разнородности скорее можно было определить как испано-мавританскую, хотя находились зноки, горячо воз- ражавшие и против такого определения.
Просторен, не суров, красив, но не претенциозен - таково было об- щее впечатление, которое производил Большой дом. Его длинные горизон- тальные линии, прерываемые лишь вертикальными линиями выступов и ниш, всегда прямоугольных, придавали ему почти монастырскую простоту; и токо ломаная линия крыши оживляла некоторое его однообразие.
Однако а низкая, словно расползшаяся постройка не казалась призе- мистой: множество нагроможденных друг на друга квадратных башен и баше- нок дела ее в достаточной мере высокой, хотя и не устремленной ввысь. Основной чертой Большого дома была прочность. Его хозяева могли не бо- яться млетрясений. Казалось, он должен выстоять тысячу лет. Добротный бетон его стен был покрыт слоем не менее добротной штукатурки, выкрашен- ной кремовой краской. Такое однообразие окраски могло быть утомительным для глаз, если бы оно не нашалось теплыми красными тонами плоских крыш из испанской черепицы.
В тот миг, когда горячая лошадь заплясала под ним и Дик Форрест охва- тиодним взглядом весь Большой дом, его глаза озабоченно задержались на длинном флигеле по ту сторону двора в двести футов шириной; громоздивши- еся друг над другом башенки флигеля казались розовыми в лучах утреннего солнца, а спущеые шторы на окнах спальни под ними показывали, что его жена еще спит Вокруг усадьбы с трех сторон тянулись низкие, покатые, мягко очерчен- ные холмы с короткой травой и оградами: там были пастбища. Холмы посте- пенно переходили в более высокое предгорье с покрытыми лесом склонами, а за ним следовала еще более крутая гряда величественных гор. С четвертой стороны горизонт не заслоняли ни горы, ни холмы. Там, в туманной дали, местность переходила в необозримые низменности, конца краю которым не было видно даже в этом прозрачном и морозном утреннем воздухе.
Фурия под Форрестом захрапела. Он сжал ей шенкелями бока и застал отойти к самому краю дороги, так как навстречу ему, топоча копытцам по гравию, текла река серебристо поблескивающего шелка. Он сразу узнал ста- до своих премированных ангорских коз, у каждой икоторых была своя ро- дословная и своя характеристика. Их было около двухсот.
Благодаря тому, что этих породистых коз осенью не стригли, исверка- ющая шерсть, ниспадавшая волной даже с самых молодых животных, была тоньше, чем волосы новорожденного дитяти, белее, чем волосы человеческо- го альбиноса, и длиннее обычных двенадцати дюймов, а шерсть лучших из них, доходившая до двадцати дюймов, красилась в любые цвета и служила преимущественно для женских париков; за нее платили баснословные деньги. Форреста пленяла красота идущего ему навстречу стада. Дорога казалась лентой жидкого серебра, и в нем драгоценными камнями блестелиохожие на глаза кошек желтые козьи глаза, следившие с боязливым любопытством за ним и его нервной лошадью. Два пастуха-баска шли за стадом. Это были ко- ренастые, плечистые и смуглые люди с черными глазами и выразительными лицами, на которых лежал отпечаток задумчивой созерцательнти. Увидев хозяина, пастухи сняли шапки и поклонились. Форрест поднял правую руку, на которой, покачиваясь, висел хлыст, и прикоснулся к краю своей широко- полой тровой шляпы.