- Но ведь и вы, Терренс, умрете, - заметил Дик.
- Зато я живу волшебной жизнью бродяги, - последов быстрый ответ. - Эти часы наедине со звездами и цветами, под сенью деревьев, с легким ветром и шорохом трав! А мои книги! Мои любимые философы и их думы! А красота, музыка, радости всех искусств! Когда я сойду в могилу, я буду знать по крайней мере, что пожил и взял от жизни все, что она могла мне дать. А эти ваши двуногие вьючные животные на своих двадцати акрах так и будут ковырять весь день землю, пока рубашка на спине не взмокнет от по- та, а потом присохнет коркой, - ради одного знания, что живот набит хлебом и мясом и крыша не протекает; народят выводок сыновей, которые тоже будут жить, как рабочий скот, набивать желудок хлебом и мясом, гнуть спины в заскорузлых от пота рубашках - и наконец уйдут в небытие, только и получив от жизни, что хлеб да мяси, может быть, немного дже- ма?..
- Но ведь кто-то должен же работать, чтобы вы могли лодырничать? - с негодованием возразил Уомболд.
- Да, это верно. Печально, но верно, - мрачно согласился Терренс; за- тем его лицо вдруг просияло. - И я благода господа за то, что есть на свете рабочий скот, - одни таскают плуг по полям, другие - незримые кро- ты - проводят жизнь в шахтах, добывая уголь и золото; благодарю за то, что есть дураки крестьяне, - иначе разве меня были бы такие мягкие ру- ки; и за то, что такой славный парень, как Дик, улыбается мне и делится со мной своим добром, покупает мне новые книги и дает местечко у своего стола, заставленного пищей, добытой двуногим рабочим скотом, и своего очага, построенного тем же рабочим скотом, и хижину в лесу под землянич- ными деревьями, куда труд не смеет сунуть свое чудовищное рыло...
Иван Грэхем долго не ложился в тот вечер. Большой дом и его маленькая хозяйка невольно взволновали его. Сидя на краю кровати, полураздеты и куря трубку, он видел в своем воображении Паолу в разных обличьях и настроениях - такой, какой она прошла перед ним в течение этого первого дня. То она говорила с ним о музыке и восхищала его своим исполнием, чтобы затем, втянув в спор "мудрецов", ускользнуть и занятя уст- ройством бриджа; то сидела, свернувшись калачиком, в кресле, такая же юная и шаловливая, как примостившиеся рядом с нею девушки; о со стальными нотками в голосе укрощала мужа, когда он непремен хотел спеть песнь Горца, или бесстрашно правила тонущим жеребцом, - а нес- колько часов спустя выхола в столовую, к гостям своего мужа, напоминая платьем и осанкой принцессу из сказки.
Паола Форрест занимала его воображение не меньше, чем Большой дом со всеми его чудесами и довинками. Все вновь и вновь мелькали перед Грэ- хемом выразительные ки Дар-Хиала, черные бакенбарды Аарона Хэнкока, вещавшего об откровениях Бергсона, потертая куртка Терренса Мак-Фейна, благодарившего бога за то, что двуногий рабочий скот дает ему возмож- ность бездельничать, сидеть за столом у Дика Форреста и мечтать под его земляничными деревьями.
Грэхем наконец вытряхнул трубку, еще раз окинул взглядом эту странную комнату, обставленную со всем возможным комфортом, погасил свет и вытя- нулся между прохладными простынями. Однако сон не иходил к нему. Опять он слышал смех Паолы; опять у него возникало впетление серебра, стали и силы; опять он видел в темноте, как ее стройное колено неподражаемо пластичным джением приподнимает тяжелые складки платья. От этого обра- за Грэхем никак не мог отделаться: он преследовал его неотступно, точно наваждение. Образ этот, сотканный из света и красок, как бы горел перед ним, неизмно возвращаясь, и хотя Грэхем сознавал его иллюзорность, ви- дение все вновь и вновь вставало перед ним в своей обманчивой реальнос- ти.
И опять видел он коня и всадницу, которые то погружались в воду, то снова выплывали на поверхность; видел мелькающие среди пены копыта лоша- ди; дел лицо женщины: она смеялась, а пряди ее золотистых волос переп- летались с темной гривой животного.
Снова слышал он первые аккорды прелюдии, и те же руки, которые прави- ли жеребцом, теперь извлекали из инструмента всю полноту хрустальных и блистательных рахманиновских гармоний.
Когда он наконец стал засыпать, его последняя мысль была о том, како- вы те чудесные и загадочные зоны развития, которые могли из первона- чального ила и праха создать на вершине эволюции сияющее и торжествующее женское тело и женскую душу
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
На следующее утро Грэхем продолжал знакиться с порядками Большого дома. О-Дай многое сообщил ему еще накануне и узнал от гостя, что тот, выпив при пробуждении чашку кофе, предпочитает завтракать не в постели, а за общим столом. О-Дай предупредил Грэхема, чтоля этой трапезы нет установленного времени и что завтракают от семи до десяти, кто когда же- лает; а если ему понадобится лошадь, или автомоль, или он захочет ку- паться, то достаточно сказать об этом.
Войдя в столовую в половине восьмого, Грэхем застал там корреспонден- та и покупателя из Айдахо, которые только что позавтракали и спешили поймать здешнюю машину, чтобы попасть в Эльдорадо к утреннему поезду в Сан-Франциско. Грэхем простился с ними и сел за стол один. Безукоризнен- но вежливый слугакитаец предложил ему заказать завтрак по своему вкусу и тотчас исполнил его желание, подав ледяной грейпфрут в хересе, причем с гордостью яснил, что это "свой", из "имения". Отклонив предложенные ему разлные блюда - каши и овощи, Грэхем попросил дать ему яйца всмят- ку и ветчину; и только что принялся за еду, как вошел Берт Уэйнрайт с рассеянным видом, который, однако, обманул Грэхема. И действительно, не прошло и пяти минут, как появись Эрнестина Дестен в очаровательном халатике и утреннем чепчике и очень удилась, найдя в столовой столько любителей раннего вставания.
Поздн, когда все трое уже поднимались из-за стола, пришли Льют Дес- тен и Рита Уэйнрайт. За бильярдом Грэхем узнал от Берта, что Дик Форрест никогда не завтракает со всеми, а просыпается чуть свет, работает в пос- тели, пьет в шесть часов кофе и только в исключительных случаях появля- ется среди гостей раньше второго завтрака, который бывает в половине первого.
Что касается Паолы, продолжал Берт, то спит она плохо, встает поздно, а жив в той части дома, куда ведет дверь без ручки; это огромный фли- гель с собственным внутренним двориком, в котором даже он был всего только раз; она тоже приходит лишь ко второму завтраку, да и то не всег- да.
- Паола на редкость здоровая и сильная женщина, - сказал он, - но бессонница у нее врожденная. Ей всегда не спалось, даже когда она была совсем маленькая. И это ей не во вред, так как у нее большая сила ли и она изумительно владеет собой. У нее нервы всегда напряжены, но,вместо того чтобы приходить в отчаяние и метаться, когда сон не идет к ней, она приказывает себе отдыхать - и отдыхает. Она называет это своим "белыми ночами". Иногда она засыпает только на заре или даже в девять-десять ча- сов утра, и тогда спит чуть не двенадцать часов подряд, и выходит к обе- ду свежая и бодрая.
- Должно быть, это действительно врожденное, -аметил Грэхем.
Берт кивнул.
- Из ста девяносто девять женщин соем бы раскисли, а она держит се- бя в руках. Если ей не спится ночью,на спит днем и наверстывает поте- рянное.
Еще многое рассказывал Берт о хозяйке дома, и Грэхем скоро догадывал- ся, что молодой человек, несмотря на долгое знакомство, все же ее побаи- вается.
- Она с кем угодно справится, стоит ей только захотеть, - заметил Берт. - Мужчина, женщина, слуга - все равно, какого бы возрастапола и положения они ни были, - стоит ей только заговорить своим полительным тоном, и результат всегда один. Я не понимаю, чем она этого достигает. Может быть, в глазах ее вспыхивает что-то, может быть, губы складываются как-то по-особенному, не знаю, но только все ее слушаются и ей подчиня- ются.
- Да, - согласился Грэхем, - в ней есть что-то особенное.
- Вот именно! - обрадовался Берт. - Что-то особенное! Достаточно ей захотеть! Даже почему-то жутко становится. Может быть, она так научилась владеть собой во время бессонных ночей, когда она постоянно напрягает волю, чты оставаться спокойной и бодрой. Вот и сегодня - она, верно, глаз не сомкнула после всех вчерашних событий: понимаете - волнение, лю- ди, тонущая лошадь и все прочее. Хотя Дик говорит, что то, от чего дру- гие женщины потеряли бы сон, действует на нее совсем наоборот: она может спать, как младенец, в городе, который бомбардируют, или на тонущем ко- рабле. Несомненно, она - чудо. Поиграйте-ка с ней на бильярде, тогда увидите.
Немного позднее Грэхем и Берт встретились с девушками в той комнате, где те обычно проводили утро, но, несмотря на пение модных песенок, тан- цы и болтовню, Грэхема все время не покидало чувство одиночества, ка- кая-то тоска и томительное желание, чтобы к ним вошла Паола в каком-ни- будь новом, неожиданном обличье и настроении.
Затем Грэхем на Альтадене и Берт на великолепной чистокровной кобыле Молли два часа разъезжали по имению, осматривали мочное хозяйство и едва поспели вовремя на теннисную площадку, где их поджидала Эрнестина.
Грэхему не терпелось пойти завтракать - конечно, не только из-за выз- ванного прогулкой аппетита, - но его постигло болье разочарование: Па- ола не явилась.
- Опять "белая ночь", - сказал Дик, обращаясь к другу, и прибавил несколько слов к тому, что рассказывал Берт относительно неспособности Паолы спать нормально. - Представьте, мы были женаты уже несколько лет, когда я впервые увидел ее спящей. Я знал, что в какие-то часы она спит, но никогда не видел. Однажды она, к моему ужасу, трое суток провела без сна, притом все время оставалась ласковой и веселой, и уснула наконец от изнеможения. Это случилось, когда наша яхта стала на мель возле Каро- линских островов и все население помогало нам спихнуть ее. Дело было не в опасности - никакая опасность нам не угрожала, - а в непрерывном шуме, возбуждении. Паола перевала это приключение слишком непосредственно. А когда все кончилось, она впервые у меня на глазах заснула.