Дик засадил часть гостей за игру в карты, которую он называл "роковой пятеркой"; игроками овладел страшный азарт, хотя их высший проигрыш был не выше десяти центов, а банкомет мог в крайнем случае за десять минут проиграть или выиать девяносто центов.
Играли за большим столом в дальнем конце комнаты, и оттуда то и дело доносились шумные возгласы: одни просили одолжи им мелких денег, дру- гие - разменять крупные.
В игре участвовало девять человек, и за столом было тесно, поэтому Грэхем не столько играл сам, сколько ставил на карты Эрнестины, все вре- мя поглядывая в друг конец длинной комнаты, где Паола Форрест и скри- пач занялись сонатами Бетховена и балетами Делиба. Брэкстон просил повы- сить максимальный выигрыш до двадцати центов, а Дик, которому отчаянно не везло, - он уверял, что ухитрился проигратьцелых четыре доллара шестьдесят центов, - жалобно молил кого-нибудь сорвать банк, чтобы было чем заплатить завтра утром за освещение и уборку комнаты. Грэхем, проиг- рав с глубоким вздохом свою последнюю мелочь, заявил Эрнесте, что пройдется по комнате "для перемены счастья".
- Я же вам прсказывала... - вполголоса заметила Эрнестина.
- Что? - спросил он.
Она бросила многозначительный взгляд в сторону Паолы.
- В таком слае я тем более пойду туда, - ответил он.
- Не можете отказаться отызова? - подтрунила она.
- Если бы это был вызов, я бы не посмел пнять его.
- В таком случае считайте это вызовом! - заявила она.
Он покачал головой.
- Я еще раньше решил пойти туда и столкнуть его с беговой дорожки. Ваш вызов уже не может удержать меня. Кроме того, мистер О'Хэй ждет ва- шей ставки.
Эрнестина спешно поставила десять ценв и даже не заметила, проигра- ла она или выиграла, с таким волнением следила она за Грэхемом, когда он шел в другой конец комнаты, хотя отлично видела, что Берт Уэйнрайт пе- рехватил ее взгляд и, в свою очередь, едит за ней. Однако ни она, ни Берт, да и никто из играющих не заметил, что и от Дика, который, весело блестя глазами, нес всякий вздор и вызывал непрерывн смех гостей, не укрылась ни одна деталь этой сцены.
Эрнестина, чуть выше ростом, чем Паола, но обещавшая в будущем рас- полнеть, была етущей светлой блондинкой с тонкой кожей, окрашенной нежным румянм, какой бывает только у восемнадцатилетних девушек. Блед- но-розовая кожа на пальцах, ладонях, запястьях, на шее и щеках казалась прозрачной. И Дик не мог не заметить, что, когда девушка смотрела на пробиравшегося в конец комнаты Грэхема, она вдруг залилась жарким румян- цем. Дик заметил, что в ней словно вспыхнула какая-то мечта, но какая именно, он догадаться не мог.
А Эрнестина, глядя на то, как этот высокий, стройный человек с гордо откинутой головой и небрежнзачесанными, выжженными солнцем золотисто- песочными волосами идет по комнате, как ей казалось, поступью принца, - впервые почувствовала нестерпимое до боли желание ласкать шелковистые пряди его воло
Но и Паола, спорившая со скрипачом и упорно возражавшая против нев- но появившейся в печати оценки Гарольда Бауэра, не спускала глаз с иду- щего к ней Грэхема. Она тоже с радостью отметила особое изящество его движений, гордую посадку головы, волнистые волосы, нежный бронзовый за- гар щек, великолепный лоб и удлиненные серые глаза, чуть прикрытые века- ми и по-мальчишески сердитые, причем это выражение тут же растаяло, ког- да он, улыбаясь, приветствовал ее. С тех покак они встретились, она не раз замечала эту улыбку: в ней было какое-то неотразимое очарование, - дружеская, приветливая, она отражалась особым блеском в его глазах, а в уголках рта появлялись веселые добрые морщинки. На эту улыбку нельзя бы- ло не ответить, и Паола молча улыбнулась ему, продолжая излагать Уэйру свои возражения против слишком снисходительной рецензии О'Хэя на музыку Бауэра. Затем, исполняя, по-видимому, просьбу Уэйра, она заиграла вен- герские танцы, снова вызвав восхищение Грэхема, усевшегося с папиросой в амбразурокна.
Он дивился ее многоликости, восхищался этими тонкими пальчиками, ко- торые то укрощали Франта, то рассекали подводные глубины, то лели по воздуху, как лебеди, с сорокаметровой высоты, смыкаясь уже у мой вод- ной поверхности над головой купальщицы, чтобы защитить ее от удара о во- ду.
Из приличия он только несколько минут посидел около Паолы, затем возвратился к гостям и вызвал их шумный восторг, непрерывно проигрывая пятаки счастливому и гордому директору из Мексики, превосходно при этом имитируя жадность и отчаяние скряги-еврея.
Позднее, когда игра кончилась, Берт и Ль испортили Паоле адажио из "Патетической сонаты" Бетховена, иллюстрируя его каким-то гротескным фокстротом, который Дик тут же назвал "Любовь на буксире", и довели Пао- лу до того, что и она наконец расхохоталась и бросила играть.
Составились новые группы, Вейл, Рита, Бип и Дик засели за бридж. Доналду Уэйру пришлось уступить свою монолию на Паолу молодежи, явив- шейся к ней под предводительством Джереми Брэкстона. Грэхем и О'Хэй усе- лись в оконной нише и затеяли разговор критике.
Молодежь хором спела гавайские песни под аккомпанемент Плы, потом стала петь Паола, под собственный аккомпанемент. Она исполла несколько немецких романсов. Пела она, видимо, только для окружавшей ее молодежи, а не для всего общества, и Грэхем почти с радостью решилчто, кажется, наконец-то отыскал в ней несовершенство: пусть она замечательная пиа- нистка, прекрасная наездница, отлично ныряет и плавает, но, - невзирая на свою лебединую шею, она не бог весть какая певица. нако ему скоро пришлось изменить свое мнение. Она все-таки оказалась певицей, настоящей певицей. Правда, в голосе у нее не было мощи и блеск но он был нежен и гибок, с тем же теплым трепетом, который пленял и в ее смехе. И если ему не хватало силы, то это искупалось точностью звука, выразительностью и пониманием, художественным мастерством.
Да, голос небольшой. А вот прелестью тембра он захватывает, тут ниче- го не скажешь. Это был голос настоящей женщины, он звучал всей полтой страсти, всем зноем пылкого темперамента, хотя и укрощенного непреклон- ной волей. Восхитило его также умение певицы, хорошо понимающей особен- ности своего голоса, искусно пользоваться им, не напрягая его, - тут она выказала настоящее мастерство.
И в то время как Грэхем рассеянно кивал О'Хэю, читавшему целую лекцию о состоянии современной оперы, он спрашивал себя: владеет ли Паола и в сфере более глубоких чувств и страстей своим темпераментом с таким же совершенств, как в искусстве? Этот вопрос занимал его "из любо- пытства",ак он твердил себе, - но здесь говорило не одно любопытство: в Грэхеме было затронуто нечто большее, чем любопытство, нечто более стихийное, заложенное с незапамятх времен в существе мужчины.
Внезапное желание получить ответ на свой вопрос заставило его аду- маться и окинуть взглядом эту длинную комнату с высоким потолкомз ог- ромных балок, висячую галерею, украшенную трофеями, собранными со всех концов света, и наконец самого Дика Форреста - хозяина всех эт матери- альных благ, мужа этой женщины, который сейчас играл так же, как он ра- ботал, - от всего сердца, и весело смеялся над Ритой, пойманй в плу- товстве: она не сдала карту в масть, - ведь Грэхем никогда не закрывал глаза на суровую правду. А за всеми эти вопросами и абстрактными рас- суждениями стояла живая женщина - Пао Форрест, блестящая, прелестная, необыкновенная, воплощение подлинноженственности. С той минуты, когда он увидел Паолу впервые и был поражен образом всадницы на нущем жереб- це, она словно заворожила его мужское воображение. Ведь он меньше всего был новичком в отношении женщин и обычно держал себя, как человек, утом- ленный их огим однообразием. Встретить незаурядную женщину было все равно, что найти великолепную жемчужину в лагуне, опустошенной многими поколениями искателей жемчуга.
- Рада видеть, что вы еще живы, - засмеялась Паола, через некоторое время обратившись к нему.
Она и Льют уходили спать. Между тем составился новый бридж: Эрнести- на, Берт, Джереми Брэкстон и Грэхем, а О'Хэй и Бишоп уже склонились над шашками.
- Наш ирландец в самом делечарователен, только ему нельзя садиться на своего конька, - продолжала Паола.
- А конек, видимо, музыка? - спросил Грэхем.
- Когда дело касается музыки, он становится несносным, - заметила Льют. - Это единственное, в чем он действительно ничего не понимает. Он может прямо с ума свести...
- Успокойся, - засмеялась Паола грудным смехом, - вы все будете отом- щены. Дик сейчас шепнул мне, чтобы я на завтрашний вечер позвала филосо- фов. А вы знаете, как они любят поговорить о музыке! Музыкальный критик - это их законная добыча.
- Терренс сказал как-то, что на эту дичь охота разрешена в любое вре- мя года, - давила Льют.
- Терренс и Аарон доведут его до того, что он запьет, - смеясь, про- должала Паола, - не говоря уже о Дар-Хиале с его цинической теорией ис- кусства, которую он, конечно, в опровержение всего, что будет сказано, ухитрится применить к музыке. Сам-то он не верит ни на грош в свою цини- ческую теорию и относся к ней так же несерьезно, как - помните? - к своему танцу. Просто это его манера веселиться. Он такой глубокомыслен- ный философ, что надо же ему когда-нибудь и пошутить.
- Но если О'Хэй опять сцепится с Терренсом, - зловещим тоном провозг- ласила Льют, - я уже заранее вижу, какерренс берет его под руку, спус- кается с ним в бильярдную и там подкрепляет свои аргументы самой невооб- разимой смесью напитков.
- В резутате чего О'Хэй будет на другой день совсем болен, - подх- ватила, посмеиваясь, Паола.
- Я ему непременно скажу, чтобы он так и сделал! - воскликнула Льют.