Большой дом продолжал пустеть. Тетка Паолы, миссис Тюлли, к досаде Грэхема (он надеялся узнать от нее многое о Паоле), уехала, погостив всего несколько ей. Говорили, что она, может быть, приедет опять, на более продолжильное время. Но она только что вернулась из Европы, и ей, по ее словам, необходимо было сделать сначала множество обязательных визитов, а зем уже думать о собственных удовольствиях.
Критик О'Хэй намеревался пробыть еще с неделю, чтобы оправиться от поражения, нанесенного ему во время атаки философов. Вся эта история бы- ла задумана и подстроена Диком. Битва началась ранним вечером: как будто случайное замечание Эрнестины дало повод Аарону Хэнкоку бросить первую бомбу в чащу глубочайших убеждений О'Хэя. Дар-Хиал, его горячий и нетер- пеливый союзник, обошел его с фланга своей цинической теорией музыки и открыл по критику огонь с тыла. Бой продолжался до тех пор, пока вспыльчивый ирландец, вне себя от наносимых ему искусными спорщиками словесных ударов, не принял, облегченно вздохнув, предложение Терренса Мак-Фейна отдохнуть и спуститьсс ним в бильярдную - тихий приют, где они были бы вдали от этих варваров подкрепить себя смесью соответствую- щих напков и в самом деле поговорить по душам о музыке. В два часа ут- ра неуязвимый для вина и все еще шествующий твердой поступью Терренс уложил совершенно пьяного и осоловевшего О'Хэя в постель.
- Ничего, - сказала на другой день Эрнестина О'Хэю с задорным блеском в глазах, выдававшим ее участие в заговоре. - Этого следовало ожидать: от наших горе-философов и святой запьет!
- Я думал, что с Терренсом вы в полной безопасности, - насмешливо до- бавил Дик. - Вы же оба ирндцы. Я и забыл, что Терренса ничем не прой- мешь. Знаете, простившись с вами, он еще забрел ко мне поболтать. И - ни в одном глазу. Так, мимоходом, он упомянул о том, что вы оба опрокинули по стаканчику. И я... м в голову не могло прийти... что он... так вас подвел...
Когда Льют и Эрнестина уехали в Санта-Барбара, Берт и Рита тоже вспомнили свой давно забытый очаг в Сакраменто. Правда, в тот же день прибыло несколькоудожников, которым покровительствовала Паола. Но их почти не было вно, ибо они проводили целые дни в горах, разъезжая в маленьком экипаже с кучером, или курили длинные трубки в бильярдной.
Жизнь в Большодоме, чуждая условностям, текла своим чередом. Дик работал. Грэхемаботал. Паола продолжала уединяться в своем флигеле. Мудрецы из "Мадроньевой рощи" приходили пообедать и поговорить и, если Паола не играла, порой разглагольствовали целый вечер. По-прежнему сва- ливались как снег на голову гости из Сакраменто, Уикенберга и других го- родов, расположенных волине, но О-Чай и остальные слуги не терялись, и Грэхем был не раз свидетелем того, как целую толпу нежданных гостей че- рез двадцать минут после их приезда уже угощали пвосходным обедом. Все же случалось - правда, редко, - что за стол садились только Дик с Паолой и Грэхем; и когда после обеда мужчины болтали часок перед ранним отходом ко сну, она играла для себя мягкую и тихую музыку и исчезала раньше, чем они.
Но однажды в лунный вечер неожиданно нагрянули и Уатсоны, и Мэзоны, Уомболды, и составилось несколько партий в бридж. Грэхем как-то не пал ни в одну. Пасла сидела у рояля. Когда он приблизился к ней, то уловил в ее глазах мгновенно вспыхнувшее выражение радости, но оно так же стро исчезло. Она сделала легкое движение, точно желая встать ему натречу, - это так же не ускользнуло от него, как и мгновенное усилие воли, кото- рым она заставила себя спокойно остаться на месте.
И вот она опять такая же, какой он привык ее видеть. "Хотя, в сущнос- ти, много ли я ее видел?" - думал Грэхем, болтая всякий вздор и роясь вместе с ней в куче нот. Он пробовал с ней то один, то другой романс, и его высокий баритон сливался с ее мягким сопрано, и притом так удачно, что игравшие в бридж не раз кричали им "бис".
- Да, - сказала она в перерыве между двумя романсами, - меня прямо тоска берет, так мне хочется опять побродить с Диком по свету. Если б можно было уехать завтра же! Но Дику пока нельзя. Он слишком связан сво- ими опытами и изобретениями. Как вы думаете, чем он занят теперь? Ему мало всех этих затей. Он еще намерен совершить переворот в торговле - по крайней мере здесь, в Калифорнии и на Тихоокеанском побережье - и заста- вить закупщиков приезжать к нему в имение.
- Они уже и так приезют, - сказал Грэхем. - Первый, кого я здесь встретил, был покупате из Айдахо.
- Да, но Дик хочет, чтобы это вошло в обычай: пусть попатели явля- ются сюда скопом, в определенное время, и пусть это будут не просто тор- ги - хотя для возбуждения интереса он устроит и торги, - а настоящая ежегодная ярмарка, которая должна продолжаться три дня на которой бу- дут продаваться только его товары. Он теперь чуть не все утра просижива- ет с мистером Эгером и мистером Питтсом. Это его торговый агент и агент по выставкам скота.
Паола вздохнула, и ее пальцы пробежали по клавишам.
- Ах, если бы только можно было уехать - в Тимбукту, Мокпхо, на край света!
- Не уверяйте меня, что вы побывали в Мокпхо, - смеясь, заметил Грэ- хем.
Она кивнула головой.
- Честное слово, были. Провалиться мне на этом самом месте! С Диком, на его яхте, давным-давно. Мы, можно сказать, провели в Мокпхо наш медо- вый месяц.
Грэхем, беседуя с нею о Мокпхо, старался отгадать: умышленно она то и дело упоминает о муже или нет?
- Мне казалось, о вы считаете эту усадьбу прямо раем.
- Конечно, конечно! - поспешила она его заверить. - Но не знаю, что на меня нашло за последнее время. Я чувствую, что мне почему-то непре- менно надо уехать. Может быть, сна действует... Колдуют боги красноко- жих... Если бы только Дик не работал до потери сознания и не связывался с этими проектами! Знаете, за все время, что мы женаты, моей единствен- ной серьезной соперницей была земля, сельское хозяйство. Дик очень пос- тоянен, а имение действительно его первая любовь. Он все здесь создал и наладил задолго до того, как мы встретились, когда он и не подозревал о моем существовании.
- Давайте попробуеэтот дуэт, - вдруг сказал Грэхем, ставя перед ней на пюпитр какие-то ноты.
- О нет, - запротестовала она, - ведь эта песня называется "Тпою цыган", она меня еще больше расстроит. - И Паола стала напевать первую строфу:
За паттераном цыган плывем,
Где зори гаснут - туда...
Пусть ветер шумит, пусть джонка летит -
Не все ли равно куда?
- Кстати, что такое цыганский паттен? - спросила она, вдруг оборвав песню. - Я всегда думала, что это особое наречие, цыганское наречие - ну, вроде французского patoi [12]; и мне казалось нелепым, как можно следовать по миру за наречием, точното филологическая экскурсия.
- В известном смысле паттеран и есть наречие, - ответил он. - Но оно значит всегда одно и то же:Я здесь проходил". Паттеран - это два пру- тика, перекрещенные особым образом и оставленные на дороге; но оба пру- тика непременно должны быть взяты у деревьев или кустарников разной по- роды. Здесь, в имении, паттеран можно было бы сделать из веток мансаниты и мадроньо, дуба и сосны, бука и ольхи, лавра и ели, черники и сирени. Это знак, который цыгане оставляют друг другу: товарищ - товарищу, воз- любленный - возлюбленной. - И он, в свою очередь, стал напевать:
И опять, опять дорогой морей,
Знакомой тропой плывем -
Тропою цыган, за тобой, паттеран,
Весь шар земной обойдем.
Паола качала в такт головой, потом ее затуманенный взгляд скользнул по комнате и задержался на играющих; но она сейчас же стряхнула с себя мечтательную рассеянность и поспешно сказала:
- Одному богу известно, сколько в иных из нас этой цыганской стихии. Во мне ее хоть отбавляй. Несмотря на свои буколические наклонности, Дик - прирожденный цыган. Судя по тому, что он е о вас рассказывал, и в вас это сидит очень крепко.
- В сущнос, - заметил Грэхем, - настоящий цыган - именно белый че- ловек; он, так сказать, цыганский король. Он был всегда гораздо более отважным и неугомонн кочевником, и снаряжение у него было хуже, чем у любого цыгана. Цыгане шли по его следам, а не он по их. Давайте попробу- ем спеть...
И в то время как они пели смелые слова беззаботновеселой песенки, Грэхем смотрел на Паолу и дивился - дивился и ей и себе. Разве ему место здесь, подле этой женщины, под крышей ее мужа? И все-таки он здесь, хотя должен был бы уже давно уехать. После стольких лет он, оказывается, не знал себя. Эткакое-то наваждение, безумие. Нужно немедленно вырваться отсюда. Он и раньше испытывал такие состояния, словно он околдован, обе- зумел, и всегда ему удавалось вырваться на свободу. "Неужели я с годами размяк?" - спрашивал себя Грэхем. Или это безумие сильнее и глубже все- го, что было до сих пор? Ведь это же посягательство на его святыни, столь дорог ему, столь ревниво и благоговейно оберегаемые в тайниках души: он еще ни разу не изменял им.
Однако он не вырвался из плена. Он стоял рядом с ней и смотрел на ве- нец ее каштановых волос, где вспыхивали золотисто-бронзовые искры, на прелестные завитки возле ушей. Пел вместе с нею песню, воспламеняющую его и, наверное, ее, - иначе и быть не могло при ее натуре и тех проб- лесках чувства, которое она нечаянно и невольно ему выдала.
"Она - чародейка, и голос - одно из ее очарований", - думал он, слу- шая, как этот голос, такой женственный и выразительный и такой непохожий на голоса всех других жщин на свете, льется ему в душу. Да, он чувствовал, он был глубоко уверенчто частица его безумия передалась и ей; что они оба испытывают одно то же; что это - встреча мужчины и женщины.
Не только он, оба они пели с тайным волнением - да, несомненно; и эта мысль еще сильнее опьяняла его. А когда они дошли до последних строк и их голоса, сливсь, затрепетали, в его голосе прозвучало особое тепло и страсть:
Дикому соколу - ветер да небо,
Чащи оленю даны,
А сердце мужчины - жскому сердцу,