Но Паола испортила им все удовольствие. Как только они поженились. Дик снарядил свою шхуну "Все забудь", и эта милая парочка отплыла на ней, решив провести свой медовый месяц между Бордо и Гонконгом.
- А кабачок закрылся, и философы остались без пристанища и диспу- тов... - заметил Грэхем.
Миссис Тюлли добродушно рассмеялась и покачала голов.
- Да нет... Дик обеспечил существование кабачка, - сказала она, ста- раясь отдышаться и прижимая руку к сердцу. - Навсегда или на время - не скажу вам. Но через месяц полиция его закрыла, заподоив, что там на самом деле клуб анархистов.
Хоть Грэхем и знал, к разносторонни интересы и дарования Паолы, он все же удивился, найдя ее однажды одиноко сидящей на диване в оконной нише и поглощенной каким-то вышиванием.
- Я очень это люблю, - пояснила она. - И не сравню никакие дорогие вышивки магазинов с моими собственными работами по моим собственным рисунк. Дика одно время возмущало, что я вышиваю. Ведь он требует, чтобы во всем была целесообразность, чтобы люди не тратили понапрасну свои силы. Он считал, что мне браться за иглу - пустая трата времени: крестьянки отлично могут за гроши делать то же самое. Но мне наконец удаль убедить его, что я права.
Это все равно, что игра на рояле. Конечно, я могу купить музыку лучше моей, но сесть самой за инструмент и самой исполнить вещи - какое это наслаждение! Соревнуешься ли с другим, принимая его толкование, и вкладываешь что-то свое - неважно: и то и другое дает душе творческую радость.
Возьмите хотя бы эту узенькую кайму из лилий на оборке - второй такой вы не найдете нигде. Здесь все мое: и идея, и исполнение, и удовольствие от того, что я даю этой идее форму и жизнь. Конечно, бывают в магазинах замыслы интереснее и мастерство выше, но это не то. Здесь все мое. Я увидела узор в своем воображении и воспроизвела его. Кто посмеет утверж- дать после этого, что вышивание не искусство?
Она умолкла, глядя на него смеющимися глазами.
- Не говоря уже о том, что украшение прекрасной женщины - самое дос- тойное и вместе с тем самое увлекательное искусство, - подхватил Грэхем.
- отношусь с большим уважением к хорошей модистке или портнихе, - серьезно ответила Паола. - Это настоящие художницы. Дик сказал бы, что они занимают чрезвычайно важное место в мировой экономике.
В другой раз, отыскивая в библиотеке какие-то справки об Андах, Грэ- хем натолкнулся на Паолу, грациозно склонившуюся над листом плотной бу- маги, прикрепленным кнопками к столу; вокруг были разложены огромные папки, набитые архитектурными проектами: она чертила план деревянного бгало для мудрецов из "Мадроньевой рощи".
- Очень трудно, - вздохнула она. - Дик уверяет, что если уж строить, так надо строить на семерых. Пока у нас четверо, но ему хочется, чтобы непременно было семь. Он говорит, что нечего заботиться о душах, ваннах и других удобствах, - разве философы купаются? И он пресерьезно настаи- вает на том,тобы поставить семь плит и сделать семь кухонь: будто бы именно из-за столь низменных предметов они вечно ссорятся.
- Кажется, Вольтер ссился с королем из-за свечных огарков? - спро- сил Грэхем, любуясь ее грациозн и непринужденной позой. Тридцать во- семь лет? Невероятно! Она казась просто школьницей, раскрасневшейся над трудной задачей. Затем ему вспомнилось замечание миссис Тюлли о том, что Паола - взрослое дитя.
И он изумлялся: неужели это она тогда, у коновязи под дубами, показа- ла двумя фразами, что отлично понимает; насколько грозно создавшееся по- ложение? "Я понимаю", - сказала она. Что она понимала? Может ть, она сказала это случайно, не придавая своим словам особого значения? Но ведь она же вся трепетала и тянулась к нему, когда они пели вместе цыганскую песню. Уж это-то он знал наверняка. А с другой стороны, разве он не ви- дел, с каким увлечением она слушала игру Доналда Уэйра? Однако сердце тут же подсказало ему, что со скрипачом было совсем другое При этой мысли он невольно улыбнулся.
- Чему вы смеетесь? - спросила Паола. - Конечно, я знаю, что я не ар- хитектор! Но хотела бы я виде, как вы построите дом для семи философов и выполните все нелепые требования Дика!
Вернувшись в свою башню и положив перед собой, не раскрывая их, книги об Андах, Грэхем, покусывая губы, предался размышлениям. Нет, это не женщина, это все-таки дитя... Или... она притворяется наивной? Понимает ли она действительно, в чем дело? Должна бы понимать. Как же иначе? Ведь она знает людей, знает жизнь. И она очень мудра. Каждый взгляд ее серых глаз говор о самообладании и силе. Вот именно - о внутренней силе! Он вспомнилервый вечер, когда в ней время от времени словно вспыхивали отблески стали, драгоценной, чудесной стали. И он вспомнил, как сравни- вал тогда ее силу со слоновой костью, резной перламутровой раковиной, с плетеной сеткой из девичьих волос...
А теперь, после короткого разговора у коновязи и цыганской песни, всякий раз, как их взоры встречаются, оба они чают в глазах друг друга невысказанную тайну.
Тщетно перелистывал он лежавшие перед ним книги в поисках нужных ему сведений, потом сделал попытку продолжать без них, но не мог написать ни слова... Нестерпимое бескойство овладело им. Грэхем схватил расписа- ние, ища подходящий поезд, отшвырнул его, схватил трубку внутреннего - телефона и позвонил в нюшни, прося оседлать Альтадену.
Стояло чудесное утро; калифорнийское лето только начиналось. Надремлющими полями не проносилось ни дуновения; раздавались лишь крики перепелов и звонкие трели жаворонков. Воздух был напоен благоуханием си- рени, и, когда Грэхем проезжал сквозь ее душистые заросли, он услыл гортанный призыв Горца и ответное серебристое ржание Принцессы Фозринг- тонской.
Почему он здесь и под ним лошадь Дика Форреста, спрашив себя Грэ- хем, почему он все еще не едет на станцию, чтобы сесть вервый же по- езд, найденный им сегодня в расписании? И он ответил себе с горечью, что эти колебания, эта странная нерешительность в мыслях и поступках - ля него новость. А впрочем, - и тут он весь как бы загорелся, - ему дана одна только жизнь, и есть одна только такая женщина на свете!
Он отъехал в сторону, чтобы пропустить стадо ангорских коз. Здесь бы- ли самки, несколько с; пастухи-баски медленно гнали их перед собой и часто давали им отдыхать, ибо рядом с каждой самкой бежал козленок. За оградой загона он увидел маток с новорожденными жеребятами, а услышав предостерегающий волас, мгновенно свернул на боковую дорожку, чтобы не столкнуться с табуном из тридцати годовалых жеребят, которых куда-то пе- регоняли. Их возбуждением заразились все обитатели этой части имения, воздух наполнилсяронзительным ржанием, призывным и ответным. Взбешен- ный присутствиеи голосами стольких соперников, Горец носился взад и вперед по загону и все вновь издавал свой трубный призыв, словно желая всех убедить,то он самый сильный и замечательный жеребец, когда-либо существовавший на земле.
К Грэхему неожиданно подъехал Дик Форрест на
Капризнице. Он сиял от восторга, что среди подвластных ему созданий разыгралась такая буря.
- Природа зовет! Природа, - проговорил он нараспев, здороваясь с Грэ- хемом, и остановил свою лошадь, хотя это едва ли можно было назвать ос- тановкой: золотисто-рыжая красавица кобыла, не переставая, плясала под ним, тянулась зубами то к его ноге, то к ноге Грэхема и, разгневанная неудачей, бешено рыла копытом землю и брыкась - раз, два раза, десять раз.
- Эта молодежь, конечно, ужасно злит Горца, - сказал Дик, смеясь. - Вы знаете его песню? "Внемлите мне! - Эрос. Я попираю холмы. Моим зо- вом полны широкие долины. Кобылицы слышат меня на мирных пастбищах и вздрагивают, ибо они знают меня. Земля жирна, и соков полны деревья. Это весна. Весна - моя. Я царь в моем рстве весны. Кобылицы помнят мой го- лос, - он жил в крови их матерей. Внемлите! Я - Эрос. Я попираю холмы, и, словно герольды, долины разносят мой голос, возвещая о моем приближе- нии".
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
После отъезда тетки Паола исполнила свою угрозу, и дом наводнили гос- ти. Казалось, она вспомнила обо всех, кто давно ожидал приглашения, и лимузин, встречавший гостей на станции за восемь миль от усадьбы, редко возвращался пустым. Среди приехавших были певцы, музыканты и всякая ар- тистическая публика, а также стайка молодых девушек с неизбежной свитой молодыхюдей; все комнаты и коридоры Большого дома были набиты мамаша- ми, тетками и пожилыми трезвенниками, а на прогулках они занимали нес- колько машин.
Грэхем спрашивал себя: не нарочно ли Паола окружает себя всей этой толпой? Сам он окончательно забросил свою книгу, купался с самыми рети- выми купальщиками перед завтраком, принимал участие в прогулках верхом по окртностям и во всех прочих развлечениях, которые затевались и в доме вне Лома.
Вставали рано и ложились поздно. Дик, который обычно незменял свое- му правилу появляться среди гостей не раньше полудня, просидел однажды целую ночь напролет за покером в бильярдной. Грэхем тож участвовал в игре и был вознагражден за бессонную ночь, когда на рассвете к ним нео- жиданно вошла Паола - тоже после "белой ночи", как она выразилась, хотя бессонница ничуть не повлияла ни на ее цвет лица, и на самочувствие. И Грэхему приходилось держать себя в руках, чтобы не смотреть на нее слиш- ком часто, когда она составляла золотистые шипучие смеси для подкрепле- ния усталых игроков с ввалившимися, посовелыми глазами. Она заставляла их бросать карты и посылала выкупаться перед работой или новыми развле- чениями.