Вдруг ее губы задрожали, она стиснула руки и пыталась заговорить.
- Мистер Форрест, - начала она, задыхаясь. - Может ть, вы подумае- те, я с ума сошла, но я хочу кое-что сказать вам. Вы очень добрый хозя- ин. Вы очень добры к моей старой матери. Вы всегда, всегда были добры ко мне...
Она запнулась, облизнула пересохшие губы, потом заставила себя под- нять на него глаза и продолжала:
- Миссис Форрест, мне кажется,на... она...
Но лицо Дика стало вдруг таким строгим, что она смутилась, умолкла и покраснела; и Дик подумал: она стыдится того, что собиралась сказать.
- Хорошую картину пишет миссис Форрест, правда? - замети он, чтобы дать ей прийти в себя.
Китаянка вздохнула, и, когда обратила взор на портрет Дика, в ее гла- зах опять мелькнуло сострадание.
Она снова вздохнула, но он не мог не заметить внезапной холодности ее тона, когда она ответила:
- Да, миссис Форрест рисует очень хорошую карну.
Она вдруг взглянула на него проницательным и пристальным взглядом, как бы изучая его лицо, затем опять повернулась к портрету и, показывая на его глаза, сказала:
- Нехорошо.
Ее голос звучал резко и сердито.
- Нехорошо, - бросила она опять через плечо, еще громче, еще резче, и скрылась в спальне Паолы.
Дик невольно выпрямился, как бы готовясь мужественно встретить то, что должно было скоро обрушиться на него. Что ж, это начало конца. Ой-Ли знает. Скоро узнают и другие, узнают все. В известном смысле он был даже рад ому, - рад, что мука ожидания продлится теперь недолго.
Все же, уходя из комнаты, он уже насвистывал веселый мотив, давая по- нять китаянке, что с его точки зрения все пока обстоит благополучно.
В тот же день, пользуясь тем, что Дик уехал на прогулку с Фрейлигом, Мартинесом и Грэхемом, Паола, в свою очередь, предприняла тайное палом- ничество на половину мужа. Выйдя на веранду, служившую Дику спальней, она окинула взглядом кнопки, телефон над постелью, соединявший Дика с его служащими и почти со всей Калифорнией, диктофон на вращающейся подс- тавке, аккуратно разложенные книги, журналы и сельскохозяйственные бюл- летени, ожидавшие просмотра, пепельниц папиросы, блокноты, термос.
Внимание Паолы привлекла ее собственн фотография - единственное ук- рашение этой комнаты. Фотография висела над барометром и термометрами, которые, как она знала, всего чаще привлекали взор Дика. По какой-то странной фантазии она перевернула смеющийся портрет лицом к стене, уви- дела пустой прямоугольник рамки, перевела взгляд на постель и снова на стену - и вдруг, точно испугавшись, торопливо весила смеющийся портрет опять лицом к комнате. "Да, он тут на месте, подумала Паола. - На мес- те".
Потом ее глаза остановились на большом автоматическом револьвере в кобуре, висевшем так близко от постели Дика, что достаточно было протя- нуть руку, чтобы вытащить его. Она взялась за рукоятку. Да, как и следо- вало ожидать, курок не на предохранителе, таков уж у Дика обычай: как бы долго револьвер ни оставался без употребления, он не дает ему залежи- ваться в кобуре.
Вернувшись в рабочий кабинет, Паола медленно обошла его, задумчиво разглядывая огромные картотеки, шкафы с картами и чертежами на синьке, вращающиеся полки со справочниками и длинные ряды тщательно переплетен- ных племенных реестров. В конце концов она дошла и до библиотеки, - там было мнество брошюр, переплетенных журнальных статей и с десяток ка- ких-то толст научных книг. Она добросовестно прочла заглавия: "Кукуру- за в Калифорнии", "Силосование кормов", "Организация фермы", "Курс сельскохозяйственного счетоводства", "Ширы в Америке", "Истощение черно- зе", "Люцерна в Калифорнии", "Почвообразование", "Высокие урожаи в Ка- лифорнии", "Американские шортхорны". Прочтя последнее название, она лас- во улыбнулась, вспомнив ту оживленную полемику, которую Дик вел, отс- таивая необходимость делать различие между дойной коровой и убойной, против тех, кто доказывал, что надо выращивать коров, отвечающих однов- ременно обоим назначениям.
Она погладила ладонью корешки книг, прижалась к ним щекой и закрыла глаза. О Дик! Какая-то мысль зародиласв ней и тут же угасла, оставив в сердце смутную печаль, ибо Паола не решилась додумать ее до конца.
Как этот письменный стол типичен для Ди! Никакого беспорядка, ника- ких следов неоконченной работы. Только проволочный лоток с отстуканными на пишущей машинке, ожидающими его подписи письмами да непривычно большая стопка желтых телеграмм, принятыпо телефону из Эльдорадо и пе- репечатанных секретарями на бланки. Она рассеянно скользнула взглядом по первым строкам лежавшей сверху телеграы и наткнулась на чрезвычайно заинтересовавшее ее сообщение. Паола, сдвинув брови, вчиталась в него, затем начала рыться в куче телеграммпока не нашла подтверждения пора- зившего ее известия. Погиб Джереми Брэкстон - это рослый, веселый и добрый челоовек. Шайка пьяных мексиканских пеонов убила его в горах, ког он хотел бежать с рудников Харвест в Аризону. Телеграмма пришла два дня тому назад, и Дик знал об этом уже в течение двух дней, но не горил, чтобы ее не расстраивать. Был в этом и другой смысл: смерть Брэкстона знаменовала большие денежные потери: дела на рудниках Харвест идут, видимо, все хуже. Да, таков Дик!
Итак, Брэкстон погиб. Ей показалось, что в комнате вдруг стало холод- нее. Она почувствовала озноб. Така жизнь - в конце пути каждого из нас ждет смерть. И опять ее охватил тот же смутный страх и ужас. Вреди ей рисовалась гибель. Но чья? Она не искала разгадки. Достаточно того, что это была гибель. Ужас придавил ей душу, и самый воздух в этой спокойной комнатеоказался ей гнетущим. Она медленно вышла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Наша маленькая хозяйка чувствительна, как птичка, - говорил Терренс, беря с подноса коктейль, которым А-Ха обносил присутствующих.
Время было предобеденное, и Грэхем, Лео и Терренс Мак-Фейн случайно сошлись в бильярдной.
Нет, Лео, - остановил ирландец молодого поэта. - Хватит с вас одно- го. У вас и так горят щеки. Еще коктейль - и вас совсем развезет. В ва- шей юной голове идеи о красоте не должны затуманиваться винными парами. Пусть пьют старшие. Чтобы пить, требуется особый талант. У вас его нет. Что же касается меня...
Он опорожнил свой стакан и замолчал, смакуя коктейль.
- Бабье питье, - презрительно покачал он головой. - Не нравится. Не жжет. И букета никакого. Ни черта. А-Ха, мой друг, - подозвал он китай- ца, - устройка мне смесь из виски с содовой в таком длинномдлинном бока- ле и, знаешь, настоящую - вот столько. - Он вытул горизонтально четыре пальца, показывая, сколько ему надо налить виски; и, когда А-Ха спросил, какого виски он желает, Терренс ответил: - Шотландского или ирландского, бурбонского или ржаного - все равно, какой под руку попадется.
Грэхем только кивнул китайцу и, смеясь, обратился к ирландцу:
- Меня, Терренс, вам ни за что не напоить. Я не забыл, каких хлопот вы наделали О'Хэю.
- Ну что вы! Что вы! Это была чистейшая случайность, - ответил тот. - Говорят, что если у человека скверно на душе, так его может свалить с ног одна капля.
- Ас вами это бывает? - спросил Грэхем.
- Никогда этого со мной не случалось. Мой жизненный опыт весьма огра- ничен.
- Вы начали, Терренс, насчет... миссис Форрест, - просящим тоном на- помнил Лео. - И как будто хотели сказать что-то очень хорошее...
- Разве о ней можно сказать что-нибудь другое, - возразил Терренс. - Я сказал, что у нее чувствительность птички, но не чувствительность тря- согузки или томно воркующей горлицы, а как у веселых птиц, например, у диких канареек, которые купаются в здешних фонтанах, разбрасывая солнеч- ные брызги, всегда поют и щебечут, и их сердечко точно пылает на золотой грудке. Вот маленькая хозяйка такая же. Я много за ней наблюдал.
Все, что на земле, под землей и на небе, радует ее и украшает ее жизнь: цветок ли мирта, который не по правуарядился в пурпур, когда ему нельзя быть красочнее бледной лавандыили яркая роза - знаете, эта- кая роскошная роза "Дюшес": ее чуть покачивает ветер, а она только что распустилась под жаркими лучами солнца... Про такую розу Паола мне ска- зала однажды: "У нее цвет зари, Терренс, и форма поцелуя". Для менькой хозяйки все радость: серебристое ржание Принцессы, звон колокольчиков в морозное утро, прелестные шелковистые ангорские козы, которые бродят жи- вописными группами по горным склонам, багряные лучины вдоль изгородей, высокая жаркая трава на склонах и вдоль дороги или выжженные летним зно- ем бурые горы, похожие нльвов, приготовившихся к прыжку. А с каким почти чувственным наслаждением она подставляет шею и руки лучам благо- датного солнца!
- Она душа красоты, - пролепетал Лео. - За такую женщину можно уме- реть; это вполне понимаю.
- Но можно и жить для них и любить эти восхитительные создания, - до- бавил Терренс. - Послушайте-ка, мистер Грэхем, я открою вам один секрет. Мы, философы из "Мадроньевой рощи", люди, потерпевшие крушение в житейс- ком море, заброшенные сюда, в эту тихую заводь, где мы живем щедротами Дика, мы составляем братство влюбленных. И у всех у нас одна дама сердца - маленькая хозяйка. Мы беспечно теряем дни в мечтах и беседах, мы не признаем ни бога, ни черта, ни родины, но мы все - рыцари маленькой хо- зяйки и дали обет верности ей.
- Мы готовы умереть за нее, - подтвердил Лео, медленно склоняя голо- ву.
- Нет, мальчик, мы готовы жить для нее и сражаться за нее. Умереть - дело несложное.
Грэхем не пропустил ни слова из этого разговора. Юноша, конечно, ни- чего не поним, но по глазам кельта, пристально смотревшим на Грэхема из-под копнседых волос, он понял, что тот все знает.
На лестнице раздались мужские голоса шаги; в ту минуту, как входили Мартинес и Дар-Хиал, Терренс сказал: