В школе он был просто учеником среди прочих учеников, и все миллионы отца не могли изменить того факта, что не он, а сын подносчика кирпича Пэтси Хэллорэна показал себя вундеркиндом в математике, а Мона Сангви- нетти, мать которой содержала зеленную, была рекордсменкой по части пра- вописания. Не помогли ему также ни отцовские миллионы, ни дворец на Ноб-Хилле, когда он, сбросив куртку, голыми кулаками, без всяких раундов и правил, ался из последних сил то с Джимми Батсом, то с Джаном Шоияс- ким и дрими мальчиками, представителями того мужественного и крепкого поколея, которое могло вырасти только в Сан-Франциско в период его бурн и воинственной, мощной и здоровой юности, - того поколения, из которого вышло затем столько боксеров, рассеявшихся по свету в поисках славы и денег.
Самым умным, что "Счастливчик" Форрест мог сделать для сына, было дать ему эту демократическую закваску. В глубине души Дик никогда не за- бывал того, что он живет во дворце с десятками слуг и что отец его - мо- гуществный и влиятельный миллионер, но вместе с тем он научился ува- жать мократию и людей, которые должны рассчитывать только на самих се- бя и на свои руки. Он научился этому тогда, когда на классном состязании по фографии победила Мона Сангвинетти, а Берни Миллер обогнал его на состязаниях в беге.
И когда Тим Хэгэн в сотый раз разбил ему нос и губам и после ряда ударов под ложечку повалил его, ослепленного, задыхающегося, и Дик сопел и не мог пошевелить распухшими губами, то никакие дворцы и чековые книж- ки не могли ему помочь. Он сам, своими кулаками, должен был отстоять се- бя. Именно тут, весв поту и в крови. Дик научился упорной борьбе и умению не сдавать, даже когда битва проиграна. Удары, которые ему на- носил Тим, были ужасны, но Дик выдержал. Он крепился до тех пор, пока они не решили, о одному другого не побороть. Но к этому решению они пришли, только когда оба в изнеможении лежали на земле, всхлипывая от боли и тошноты, от бешенства и упрямства. После этого они подружились и вместе верховодили на школьном оре.
"Счастливчик" Ричард Форрест умер в том же месяце, в каком Дик окон- чил школу. Дику исполнилось тринадцать лет; у него было двадцать миллио- нов и ни одного родственника, который бы мог вмешиваться в его жизнь. У него были, кроме того, дворцы, толпа слуг, паровая яхта, конюшни и лет- няя вилла у моря, на южном конце полуострова, в Мэнло, колонии набобов. Один только стеснительный придаток ко всему этому получил он, - и это были его опекуны.
И вот в летний день в большой библиотеке Диприсутствовал на их пер- вом совещании. Их было трое, все пожилые, богатые, юристы и дельцы; все - бывшие компаньоны его отца. Когда они изложили Дику положение дел, он почувствовал, что, несмотря на их самые благие намерения, у него нет с ними решительно ни одной точки соприкосновения. Ведь их юность была уже так далека от них. Кроме того, ему стало совершенно ясно, что именно его, вот этого мальчика, судьбой которого они так озабочены, эти пожилые мужчины совершенно не понимают. Поэтому Дик с присущей ему категорич- ностью решил, что только он один в целом мире знает, что для него самое лучшее.
Мистер Крокетт произнес длинную речь, и Дик выслушал ее с подобающим и нтороженным вниманием, кивая головой всякий раз, когда говоривший обращался пря к нему. Мистер Дэвидсон и мистер Слокум также высказали свои соображения, и он отнесся к ним не менее почтительно. Между прочим. Дик узнал иих слов, какой прекрасный и благородный человек был его отец, а также, какую программу выработали его опекуны, чтобы сделать из него столь же прекрасного и благородного человека.
Когда они кончили свои объясненияслово взял Дик.
- Я все обдумал, - заявил он, - и прежде всего - я отправлюсь путе- шествовать.
- Путешествия - это потом, мой мальчик, - мягко пояснил мистер Сло- кум. - Когда... ну... когда вы приготовить в университет... вам будет очень полезно - да, да, чрезвычайно полезно... провести годик за грани- цей.
- Разумеется, - торопливо вмешался мистер Дэвидсон, заметив, что в глазах мальчика вспыхнуло недовольство и он с бессознательным упорством сжал губы, - разумеется, можно будет и до этого совершать небольшие по- ездки, например, во время каникул... Мои коллеги, наверное, согласятся, что подобные поездки - разумеется, при соответствующем рукодстве и должном надзоре, - что такие поездки во время каникул могут быть поучи- тельны и даже желательны.
- А сколько, вы сказали, у меня денег? - спросил Дик ни с того ни с сего.
- Двадцать миллионов по самому скромному подсчету... да, примерно эта сумма, - не задумываясь, ответил мистер Крокетт.
- А если я скажу вам, что мне сейчас нужно сто долларов? - продолжал Дик.
- Но... это... гм... - и мистер Слокум вопросительно посмотрел на своих коллег.
- Мы были бы поставлены в необходимость спросить вас, на что вам нуж- ны эти деньги, - ответил мистер Крокетт.
- А что, если я... - очень медленно проговорил Дик, глядя в упор на мистера Крокетта, - если я отвечу вам, что очень сожалею, но объяснять, зачем они мне нужны, не хочу?
- В таком случае вы бы их не получили, - ответил мистер Крокетт весьма решительно, и в его ответе послышалось даже некоторое раздражение и досада.
Дик задумчиво кивнул головой, как стараясь запомнить этот ответ.
- Ну, конечно, мой друг, - поспешно вмешался мистер Слокум, - вы же слишком молоды, чтобы распоряжаться своими деньгами, сами понимаете. И пока мы призваны это делать вместо ва
- Значит, я без вашего разрешения не могу взять ни одного пенни?
- Ни одного! - отрезал мистер Крокетт.
Дик снова задумчиво покачал головои пробормотал:
- О да, понимаю...
- Конечно, вполне естественно и даже справедливо, чтобы вы получали небольшие карманные деньги на ваши личные траты, добавил мистер Дэвид- сон. - Ну, скажем, доллар или два доллара в неделю. По мере того как вы будете становиться старше, эту сумму можно будет увеличивать. А когда вам минет двадцать один год, вы, без сомнения, окажетесь в состоянии уп- равлять своими делами самостоятельно; разумеется, и мы вам поможем сове- тами...
- И хотя у меня двадцать миллионов, я до двадцати одного года не смо- гу взять даже сто долларов и истратить их как мне хочется? - спросил Дик очень смиренно.
Мистер Дэвидсон решил было ответить утвердительно, но подбирал выра- жения помягче; однако Дик заговорил снова:
- Насколько я понимаю, мне можно тратить деньги только после вашего общего решения?
Опекуны закивали.
- И все то, на чем мы согласимся, будет иметь силу? И опять опекуны кивнули.
- Ну вот, я хотел бы сейчас же получить сто долларо - заявил Дик.
- А для чего? - осведомился мистер Крокетт.
- Пожалуй, я скажу вам, - ответил мальчик спокойно и серьезно. - Я отправлюсь путешествовать.
- Сегодня вы отпратесь в постель ровно в восемь тридцать, и больше никуда, - резко отчеканил мистер
Крокетт. - Никаких ста долларов вы не получите. Дама, о которой мы вам говорили, придет сюда к шести часам. Вы будете ежедневно и ежечасно состоять на попечении. В шесть тридцать вы, как обычно, сядете с нею за стол, а потом она позаботится о том, чтобы вы легли в надлежащее вре- мя. Мы уже говорили вам, что она должна заменить вам мать и смотреть за вами... Ну... чтобы вы мыли шею и уши...
- И чтобы я по субботам брал ванну, - с глубочайшей кротостью докон- чил Дик.
- Вот именно.
- Сколько же вы... тость я буду платить этой даме за ее услуги? - продолжал расспрашивать Дик с той раздражающей непоследовательностью, которая уже входила у него в привычку и выводила из себя учителей и то- варищей.
Впервые мистер Крокетт ответил не сразу и сначала откашлялся.
- Ведь э же я плачу ей, не правда ли? - настаивал Дик. - Из моих двадцати миллионов? Верно?
"Вылитый отец", - заметил про себя мистер Слокум.
- Миссис Соммерстон - "эта дама", как вам угодно было выразиться, - будет получать полтораста долларов в месяц, что составит в год ровно ты- сячу восемьсот долларов, - пояснил мистер Крокетт.
- Выброшенные деньги, - заявил со вздохом Дик. - Да еще считайте стол и квартиру!
Дик поднялся - тринадцатилетний аристократ не по рождению, но потому, что он вырос во дворце на Ноб-Хилле, - и стоял перед опекунами так гор- до, что все трое тоже невольно поднялись со своих кожаных кресел. Но он стоял перед ними не так, как стоял, быть может, некогда маленький лорд Фаунтлерой [2], ибо в Дике жили две стихии. Он знал, то человеческая жизнь многолика и многогранна: недаром Мона Сангвинетти оказалась сильнее его в орфографии и недаром он дрался с Тимом Хэгэном, а потом дружил с ним, деля власть над товарищами.
Он был сыном человека, пережившего золотую лихорадку сорок девятого года. Дома он рос аристократом, а школа воспитала в нем демократа. И его преждевременно развившийся, но еще незрелый ум уже улавливал разну между привилегированными сословиями и народными массами. Помимо того, в нем жили твердая воля и спокойная уверенность в себе, совершенно непо- тная тем трем пожилым джентльменам, в руки которых была отдана его судьба и которые взяли на себя обязанность приумножать его миллионы и сделать из него человека сообразно их собственному идеалу.
- Благодарю вас за вашу любезность, - обратился Дик ко всем трем. -адеюсь, мы поладим. Конечно, эти двадцать миллионов принадлежат мне, и, конечно, вы должны сохранить их для меня, ведь я в делах ничего не смы лю...
- И поверьте, мой мальчик, что мы ваши миллионы приумножим, бесспорно приумножим, и притом самыми безопасными и испытанными способами, - зая- вил мистер Слокум.
- Только, пожалуйста, без спекуляций, - предупредил их Дик. - Папе везло, но я часто слышал от него, что теперь другие времена и уже нельзя рисковать так, как прежде рисковали все.
На основании всего этого можно было,ожалуй, решить, что у Дика ме- лочная и корыстная душонка. Нет! Именно в этим минуты он меньше всего думал о своих двадцати миллионах. Его занимали мечты и планы, столь да- лекие от всякой корысти и стяжательства, что они скорее роднили его с любым пьяным матросом, который расшвыривает на берегу свое жаланье, заработанное за три года.