В. Быков всегда «воюет» в своих повестях. Начавшие одновременно с ним или раньше него писатели уже не раз переключались на другие темы, на другой материал (Бакланов, Бондарев и др.), а В. Быков снова и снова возвращает своих героев и читателей в героическое, обжигающее холодом смерти, время 1941—1945 годов. Без запоздалой романтизации, о которой говорил Ремарк, но зато все сильнее ощущая, сознавая значение пережитого, опыта недешево обошедшейся победы. И в 1945-м мысль, что убитых, павших под Кировоградом или подо Ржевом не меньше, чем освобожденных наступлением жителей в самом городе, и тогда такая мысль обожгла бы. Но сегодня, когда ее вычитывают у Быкова, мысль эта способна пробиться к сердцу даже того, кто не очень привык задумываться, какой ценой другие заплатили за его право жить, работать, любить, растить детей.
Военное прошлое в лучших повестях В. Быкова оживает максимально правдиво, реально, во всей его глубокой повседневности. И именно в этом, прежде всего, современный пафос, тон быковских вещей.
Наверное, действительно есть своя закономерность в том, что писатель после таких реалистических вещей, как «Третья ракета», «Журавлиный крик», «Западня» и других, вдруг написал самую «романтическую» свою повесть, поднялся и читателя увел к альпийским краскам и панорамам, к щемяще короткой, как ослепительная вспышка, любви Ивана Терешки и Джулии в повести «Альпийская баллада» (1963). Есть же у живописцев периоды «голубые», «розовые» и всякие другие. И у писателя, так неотступно разрабатывающего одну тему» военную, может и, видимо, должна возникать потребность «менять краски» — колорит, тон.
«Вокруг в туманной дымке рассыпались мельчайшие брызги, и, наверное, от них в стороне, на темном каменном фоне висел в воздухе цветной кусочек самой настоящей радуги. Безразличный, однако, к этой неожиданной щедрости гор, Иван поднялся выше и тогда вдруг внутренне ахнул, остановился, пригнулся к земле и замер. В полсотне шагов отсюда, под россыпью падающей воды, закрывшись лишь руками, спиной к нему, стояла на камне и мылась Джулия…».
В первых повестях Быкова мы видели его умение заставить читателя ощутить весь жар и озноб войны, боя, смерти — всю ее суровую «погоду». Здесь же писатель предстает в полной мере как лирик, хотя лирическое начало присуще всем произведениям Быкова: ведь герои его повестей сами рассказывают о войне, да и главным в произведениях является не событие войны, а человеческая реакция на это событие.
Особенно подчеркнуто, открыто соседствуют две стихии — лирическая и жестко-реалистическая — в «Альпийской балладе». В ней почти условная романтика Альп, «высокогорной», чистой любви недавних узников концлагеря соседствуют с безжалостной правдой и жестокой реальностью войны, которая преследует и постепенно настигает героев. Настигает: то в образе безумного беглеца-немца, ведущего за собой по следу погоню, то в мучительных спорах, в разговорах Джулии и Ивана об их прошлом и о том, что происходило и происходит у каждого из них на родине, и в конце концов эта беспощадная реальность обрушивается на них и на их любовь — эсэсовцы, овчарки, последний поединок на краю пропасти.
Психологизм даже в этой «высокогорной» балладе В. Быкова достаточно реалистический, несмотря на романтическую подсветку, тон, колорит самой ситуации.
Характерен для творчества писателя и образ Ивана Терешки, который и в лагере не позволил себя затоптать, раздавить в нем человека, а после того, как глотнул воздуха свободы и любви, ставший еще сильнее, тверже духом, — он готов к смертельной схватке с фашистами. Судьба уготовила этому человеку что-то пострашнее смерти: «выбор» Ивана, может быть, самый невыносимый для человека, самый страшный из всех, какие есть в повестях Быкова.
На фоне безжалостно прекрасных гор разыгрался последний акт современной трагедии: Иван вынужден, должен собственной рукой убить свое неожиданное, недолгое счастье, чтобы спасти Джулию от мучителей.
Не только психологический реализм оттеняет романтику быковской «Баллады», но и страстная философская мысль,, напряженное раздумье над ходом и смыслом человеческой истории и современности.
Все так близко одно к другому в Альпах: пронизывающий холод и тут же — щедрый, солнечный луг; мертвые камни, и вдруг — сказочные цветы… Джулия, Иван все выше поднимаются в горы, чтобы уйти за перевал — к партизанам, к свободе, к борьбе. Террасы, террасы» мертвых камней и цветущей зелени, снега и цветов, злого, доброго, страданий любви, смерти, надежды…