Рассказ «Господин из Сан-Франциско» был написан И. А. Буниным в 1915 году, в разгар мировой войны, в которой особенно отчетливо проявилась преступная и бесчеловечная сущность буржуазного мира. Это, наверно, единственный рассказ Бунина, в котором достаточно прямо даны авторские оценки, максимально ослаблено лирическое начало, которое отличает его прозу в целом. Бунин рассказывает о жизни людей, которым деньги, казалось бы, дали все существующие в мире радости и блага. Вот как собирается развлекаться герой рассказа, приехав в Европу: «…Карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество, где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам, другие — рулетке, третьи — тому, что принято называть флиртом, а четвертые — стрельбе в голубей, которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном и тотчас же стукаются белыми комочками о землю…» В перечне «благ», которыми пользуются сильные мира сего, заключена горькая ирония. Бунин показывает пустоту и пресыщенность тех, кто в силу нажитого богатства считает себя выше остального человечества. Ведь богатых туристов, приехавших в Европу на роскошном пароходе, на самом деле не интересует ни архитектура древних городов Италии, ни живопись, ни музыка, ни жизнь людей с их обычаями и укладом. Равнодушны они и к красоте итальянской природы. Просто в «высшем обществе» принято путешествовать. Это одно из внешних свидетельств их богатства, власти, благополучия. Бунин подробно, на нескольких страницах рассказывает, как проводят время туристы на пароходе: их досуг незаметно тянется от одной обильной трапезе к другой: «…Пароход — знаменитая «Атлантида» — был похож на громадный отель со всеми удобствами — с ночным баром, с восточными банями, с собственной газетой, — и жизнь на нем протекала весьма размеренно… » В этом мире все размеренно, раз и навсегда установлено. В нем нет места фантазии, творчеству. Власть и деньги омертвили и нивелировали всех. Поэтому герой рассказа, господин из Сан-Франциско, не удостоенный автором даже имени, кажется механической заводной куклой, способной только на самые элементарные движения. Главная радость бытия для всех ему подобных — вино, еда, карты. Все для самоуслаждения и ничего для других. Впрочем, другим оставлено право работать для удовлетворения чрева «хозяев жизни». Рядом с миром господ существует мир услужливых рабов, не имеющих права на усталость, на собственные чувства и желания. Бунин резко сопоставляет два мира, два яруса одного парохода: «Мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения внимания вахтенные на своей вышке, мрачным и знойным недрам преисподней, ее последнему, девятому кругу была подобна подводная утроба парохода, — та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени…» Бунин в своем рассказе сосредоточил главное внимание на «бессмысленной власти» тех, кто жестоко притесняет миллионы людей. Так было уже две тысячи лет назад, когда на Капри правил кровавый тиран Тиверий. Но Бунин не хочет верить, что так всегда и будет. Он перекладывает возможность возмездия на плечи Господа, на усмотрение дьявола. Рассказ полон мрачных предчувствий. Само название парохода выглядит предупреждающей метафорой: Атлантидой назывался мифологический материк, затонувший в Средиземном море. К тому же рассказ написан через три года после потрясшей мир трагедии «Титаника». Поэтому тревожным предостережением кажется и описание страшного океана, бушующего за бортом, и тяжелый горящий взгляд дьявола, устремленный вслед кораблю. То, что ему давно ведомо о людях, сами они не хотят знать в захватившем их вихре жизни.
Однако богатые путешественники стараются не замечать тайных знаков. Они во всем полагаются на капитана — «рыжего человека чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в своем мундире с широкими золотыми нашивками на огромного идола…». Но и капитан, и похожие на чертей кочегары, швыряющие уголь в топку, бессильны в борьбе с роком, с безумием, охватившим мир.
И господин из Сан-Франциско, и остальные пассажиры парохода обезличены. Бунин лишь легкими штрихами набрасывает их контуры — «некий великий богач, бритый, длинный, в старомодном фраке», «знаменитый испанский писатель», «всесветная красавица» и др. Здесь же упоминается молодая красивая пара, нанятая играть любовь для поддержания интереса пресыщенной публики. И эта инсценировка любви органично вплетена в повествование как еще одно доказательство продажности мира богатых. Здесь никто не способен на сильные чувства, все имеет цену и подчиняется расчету.
Господин из Сан-Франциско многое может купить, но не может сделать счастливой собственную дочь. Он везет ее путешествовать, надеясь на встречу с каким-нибудь миллиардером (ведь синоним счастья в его понимании — богатство). Даже интерес девушки к восточному принцу основан прежде всего на том, что знатность имеет собственную немалую цену. Миру скудных купленных радостей господина из Сан-Франциско противопоставлен живой мир Италии. Картины, созданные писателем, восхищают точностью отдельных деталей, яркостью и обилием красок. Но и здесь красота природы оттеняет человеческую нищету и уродство. Богачи-туристы воспринимают эту страну как нечто, предназначенное для их ублажения, поэтому их раздражают лачуги и лохмотья бедняков.
Но смерть, которая уравнивает всех, низводит господина из Сан-Франциско до положения последнего бедняка. При жизни деньги возводили вокруг него некое подобие декорации. Смерть безжалостно разрушает их, показывая непрочность человеческого могущества, купленного за деньги. Неслучайно Бунин вводит в лирико - публицистическое отступление рассказ о римском императоре Тиберии, вошедшем в историю из-за своей жестокости. Он еще раз напоминает о том, что богатство и власть, достигнутые жестокостью и унижением, не приносят человеку счастья.
Мы видим, что пир жизни на борту «Атлантиды» подобен пиру во время чумы. Тень возмездия, воплощенная не только в образе Дьявола, но и в разгуле стихии за бортом корабля, незримо витает над этим пиром. В финале рассказа чувствуется трагический накал: в залитом светом салоне уже иные «хозяева жизни» пытаются веселиться, но о хрупкости их мира, о тщете их усилий напоминает просмоленный гроб, стоящий глубоко в трюме, — символ конца, обреченности мира, охваченного войной. Мысль о неминуемой катастрофе приобретает окончательную завершенность, становится страшным пророчеством, которое во многом сбылось в ХХ веке.