Та зловещая правда сегодня ему открылась, когда, сбитый ударом, увидел он троих, надвигавшихся с искаженными лицами, и когда обрушился рюкзак, и когда взлетела лопата, и Потертый сказал: "Добей". Никогда, никогда в этих помраченных не смирялась ненависть, они только часа ждут обрушить ее на тебя -- за то лишь, что ты исполняешь свой долг. Правы были хозяева -- в каждом, кто не из их числа, таится враг. Но и в их числе -- разве были ему друзья? Один лишь инструктор, ставший потом собакой, и был по-настоящему другом, но что же он лаял тогда, в морозную ночь, под вой метели? "Уйдемте от них. Они не братья нам. Они нам враги. Все до одного -- враги!" Так все, что случилось сегодня, провидела она, мудрая сука, обреченная за свою похлебку рожать и вскармливать для Службы злобных и недоверчивых? Так потому и не терзалась, что знала -- те пятеро, уплывавшие от нее в жестяном ведре, удостаивались не худшей участи?
...Всякая тварь, застигнутая несчастьем, уползает туда, где уже пришлось ей однажды перемучиться и выздороветь. Но Руслан приполз сюда не за этим, и его не могли бы спасти ни целительная слюна Азы, ни горькие травы и цветы, запах которых он всегда слышал, когда ему случалось приболеть или пораниться. Раненый зверь живет, пока он хочет жить, -- но вот он почувствовал, что там, куда он уже проваливается временами, не будет никакого подвала, не будет ни битья поводком, ни уколов иглою, ни горчицы, ничего не будет, ни звука, ни запаха, никаких тревог, а только покой и тьма, -- и впервые он захотел этого. Возвращаться ему было не к чему. Убогая, уродливая его любовь к человеку умерла, а другой любви он не знал, к другой жизни не прибился. Лежа в своем зловонном углу и всхлипывая от боли, он слышал далекие гудки, стуки приближающихся составов, но больше ничего от них не ждал. И прежние, еще вспыхивавшие в нем видения -- некогда сладостные, озарявшие жизнь, -- теперь только мучили его, как дурной, постыдный при пробуждении сон. Достаточно он узнал наяву о мире двуногих, пропахшем жестокостью и предательством.
Нам время оставить Руслана, да это теперь и его единственное желание -- чтоб все мы, виновные перед ним, оставили его наконец и никогда бы не возвращались Все остальное, что мог бы еще породить его разрубленный и начавший воспаляться мозг, едва ли доступно нашему пониманию -- и не нужно нам ждать просвета.
Но -- так суждено было Руслану, что и в последний свой час не мог он быть оставлен Службою. Она и отсюда его позвала, уже с переправы к другому берегу, -- чтоб он хотя бы откликнулся. В этот час, когда ее предавали вернейшие из верных, клявшиеся жизнь ей отдать без остатка, когда отрекались и отшатывались министры и генералы, судьи и палачи, осведомители платные и бескорыстные, и сами знаменосцы швыряли в грязь ее оплеванные знамена, в этот час искала она опоры, взывала хоть к чьей-нибудь неиссякшей верности, -- и умирающий солдат услышал призыв боевей трубы.
Ему почудилось, что вернулся хозяин -- нет, не прежний его Ефрейтор, кто-то другой, совсем без запаха и в новых сапогах, к которым еще придется привыкать. Но рука его, легшая на лоб Руслану, была твердой и властной.
...Звякнул карабин, отпуская ошейник. Хозяин, протягивая руку вдаль, указывал, где враг. И Руслан, сорвавшись, помчался туда -- длинными прыжками, земли не касаясь, -- могучий, не знающий ни боли, ни страха, ни к кому любви. А следом летело Русланово слово, единственная ему награда -- за все муки его и верность:
-- Фас, Руслан!.. Фас!
----------------------------------
* Обидно думать, что слово "зэк" может войти в мировой словарь необъясненным. Между тем объяснение есть. Вдохновенный созидатель Беломорканала именовался официально -- "заключенный каналоармеец", сокращенно -- з/к, множественно -- з/к з/к. Отсюда зэки дружно понесли свое прозвище на другие работы и стройки, где и каналов никаких не было, и тупая машина десятилетиями так их называла во всех документах, -- должно быть, и сама позабыв, при каких обстоятельствах из нее выкатилось это зубчатое "зэ-ка". Истинно, бессмертен тыняновский подпоручик Киже!
1963 -1965, 1974