— Этого, положим, ты не знаешь. И никто не знает. А вот в прошлом году Кандид вылетел без документов, отчаянный парень, и где теперь Кандид?
— Во-первых, не в прошлом году, а гораздо раньше. А во-вторых, он просто погиб. На своем посту.
— Да? А ты приказ видел?
— Это верно, не было приказа.
— То есть даже спорить не о чем. Как посадили его в бункер при пропускном пункте, так он там до сих пор сидит. Анкеты заполняет...
— Как же ты это, Перчик, анкеты не заполнил? Может быть, у тебя не все чисто?
— Минуточку, господа! Это вопрос серьезный. Я предлагаю на всякий случай проверить сотрудника Переца, так сказать, в демократическом порядке. Кто у нас будет секретарем?
— Домарощинера секретарем!
— Очень хорошее предложение. Почетным секретарем мы избираем нашего многоуважаемого Домарощинера. По лицам вижу, что единогласно. А кто у нас будет товарищ секретаря?
— Вандербильда товарищем секретаря!
— Вандербильда?.. Ну что же... Есть предложение избрать товарищем секретаря Вандербильда. Еще предложения есть? Кто за? Против? Гм... Двое воздержались. Вы почему воздержались?
— Я?
— Да-да, именно вы.
— Смысла не вижу. Зачем из человека душу вынимать? Ему и так плохо.
— Понятно. А вы?
— Не твое собачье дело.
— Как угодно... Товарищ секретаря, запишите: двое воздержались. Начнем. Кто первый? Нет желающих? Тогда позвольте мне. Сотрудник Перец, ответьте на следующий вопрос. Какие расстояния вы преодолели между двадцатью пятью и тридцатью годами: а — на ногах, бэ — наземным транспортом, цэ — воздушным транспортом? Не торопитесь, подумайте. Вот вам бумага и карандаш.
Перец послушно взял бумагу и карандаш и принялся вспоминать. Грузовик трясло. Сначала все смотрели на него, а потом смотреть надоело, и кто-то забубнил:
— Перенаселения я не боюсь. А вот видели вы, сколько техники стоит? На пустыре за мастерскими — видели? А что это за техника, знаете? Правильно, она в ящиках, заколочена. И времени нет ни у кого ее раскрыть и посмотреть. А знаете, что я там позапрошлым вечером видел? Остановился я закурить, и вдруг раздается какой-то треск. Оборачиваюсь и вижу — стенка одного ящика, огромного, с хороший дом, выдавливается и распахивается как ворота. И из ящика выползает механизм. Описывать я его вам не буду, сами понимаете почему. Но зрелище... Постоял он несколько секунд, выбросил из себя вверх длинную трубу с такой вертушкой на конце, как бы огляделся и снова в ящик заполз и крышкой закрылся. Я себя плохо тогда чувствовал и просто не поверил своим глазам. А сегодня утром думаю: дай все-таки посмотрю. Пришел — и мороз у меня по кожа Ящик в полном порядке, ни одной щели, но стенка эта гвоздями изнутри приколочена! А наружу торчат острия, блестящие, в палец длиной. И вот теперь я думаю: зачем она вылезала? И одна ли она такая? Может быть, они все каждую ночь вот так... осматриваются. И пока там перенаселение, пока что, а они устроят когда-нибудь варфоломеевскую ночь, и полетят наши косточки с обрыва. А может быть, и не косточки даже, а костяная крупа... Что? Нет уж, спасибо, дорогой, инженерникам сам сообщай, если хочешь. Ведь я эту машину видел, а откуда мне теперь знать, можно ее было видеть или нельзя? На ящиках грифа нет...
— Итак, Перец, вы готовы?
— Нет, — сказал Перец. — Ничего не могу вспомнить. Это же давно было.
— Странно. Вот я, например, отлично помню. Шесть тысяч семьсот один километр по железной дороге, семнадцать тысяч сто пятьдесят три километра по воздуху (из них три тысячи двести пятнадцать километров по личным надобностям) и пятнадцать тысяч семь километров пешком. А ведь я старше вас. Странно, странно, Перец... Н-ну, хорошо. Попробуем следующий пункт. Какие игрушки вы более предпочитали в дошкольном возрасте?
— Заводные танки, — сказал Перец и вытер со лба пот. — И броневики.
— Ага! Помните! А ведь это был дошкольный возраст, времена, так сказать, гораздо более отдаленные. Хотя и менее ответственные, правда, Перец? Так. Значит, танки и броневики... Следующий пункт. В каком возрасте вы почувствовали влечение к женщине, в скобках — к мужчине? Выражение в скобках обращено, как правило, к женщинам. Можете отвечать.
— Давно, — сказал Перец. — Это было очень давно.
— Точнее!
— А вы? — сказал Перец. — Скажите сначала вы, а потом я.
Председательствующий пожал плечами.
— Мне скрывать нечего. Впервые это случилось в возрасте девяти лет, когда меня мыли вместе с двоюродной сестрой... А теперь прошу вас.
— Не могу, — сказал Перец. — Не желаю я отвечать на такие вопросы.
— Дурак, — прошептали у него над ухом. — Соври что-нибудь с серьезным видом, и все. Что ты мучаешься? Кто там тебя будет проверять?
— Ладно, — покорно сказал Перец. — В возрасте девяти лет. Когда меня купали вместе с собакой Муркой.
— Прекрасно! — воскликнул председательствующий. — А теперь перечислите болезни ног, которыми вы страдали.
— Ревматизм.
— Еще?
— Перемежающаяся хромота, — сказал Перец.
— Очень хорошо. Еще?
— Насморк, — сказал Перец.
— Это не болезнь ног.
— Не знаю. Это у вас может быть не болезнь ног. А у меня — именно ног. Промочил ноги, и насморк.
— Н-ну, предположим. А еще?
— Неужели мало?
— Это как вам угодно. Но предупреждаю: чем больше, тем лучше.
— Спонтанная гангрена, — сказал Перец. — С последующей ампутацией. Это была последняя болезнь моих ног.
— Теперь, пожалуй, достаточно. Последний вопрос. Ваше мировоззрение, кратко.
— Материалист, — сказал Перец.
— Какой именно материалист?
— Эмоциональный.
— У меня вопросов больше нет. Как у вас, господа?
Вопросов больше не было. Сотрудники частью дремали, частью беседовали, повернувшись к председательствующему спиной. Грузовик шел теперь медленно. Становилось жарко, тянуло влагой и запахом леса, неприятным и острым запахом, который в обычные дни не достигал Управления. Грузовик катился с выключенным мотором, и слышно было, как издалека, из очень далекого далека доносится слабое урчание грома.
— Поражаюсь я, на вас глядя, — говорил товарищ секретаря, тоже повернувшись спиной к председательствующему. — Нездоровый пессимизм какой-то. Человек по-своей натуре оптимист, это во-первых. А во-вторых, и в главных — неужели вы полагаете, что директор меньше вас думает обо всех этих вещах? Смешно даже. В последнем своем выступлении, обращаясь ко мне, директор развернул величественные перспективы. У меня просто дух захватило от восторга, я не стыжусь сознаться. Я всегда был оптимистом, но эта картина... Если хотите знать, все будет снесено, все эти склады, коттеджи... Вырастут ослепительной красоты здания из прозрачных и полупрозрачных материалов, стадионы, бассейны, воздушные парки, хрустальные распивочные и закусочные! Лестницы в небо! Стройные гибкие женщины со смуглой упругой кожей! Библиотеки! Мышцы! Лаборатории! Пронизанные солнцем и светом! Свободное расписание! Автомобили, глайдеры, дирижабли... Диспуты, обучение во сне, стереокино... Сотрудники после служебных часов будут сидеть в библиотеках, размышлять, сочинять мелодии, играть на гитарах и других музыкальных инструментах, вырезать по дереву, читать друг другу стихи!..
— А ты что будешь делать?
— Я буду вырезать по дереву.
— А еще что?
— Еще я буду писать стихи. Меня научат писать стихи, у меня хороший почерк.
— А я что буду делать?
— Что захочешь! — великодушно сказал товарищ секретаря. — Вырезать по дереву, писать стихи... Что захочешь.
— Не хочу я вырезать по дереву. Я математик.
— И пожалуйста! И занимайся себе математикой на здоровье!
— Математикой я и сейчас занимаюсь на здоровье.
— Сейчас ты получаешь за это жалованье. Глупо. Будешь прыгать с вышки.
— Зачем?
— Ну как — зачем? Интересно ведь...
— Неинтересно.
— Ты что же хочешь сказать? Что ты ничем, кроме как математикой, не интересуешься?
— Да вообще-то ничем, пожалуй... День проработаешь, до того обалдеешь, что больше ничем уже не интересуешься.
— Ты просто ограниченный человек. Ничего, тебя разовьют. Найдут у тебя какие-нибудь способности, будешь сочинять музыку, вырезать что-нибудь такое...
— Сочинять музыку — не проблема. Вот где найти слушателей...
— Ну, я тебя послушаю с удовольствием... Перец вот...
— Это тебе только кажется. Не будешь ты меня слушать. И стихи ты сочинять не будешь. Повыпиливаешь по дереву, а потом к бабам пойдешь. Или напьешься. Я же тебя знаю. И всех я здесь знаю. Будете слоняться от хрустальной распивочной до алмазной закусочной. Особенно если будет свободное расписание. Я даже подумать боюсь, что же это будет, если дать вам здесь свободное расписание.
— Каждый человек в чем-нибудь да гений, — возразил товарищ секретаря. — Надо только найти в нем это гениальное. Мы даже не подозреваем, а я, может быть, гений кулинарии, а ты, скажем, гений фармацевтики, а занимаемся мы не тем и раскрываем себя мало. Директор сказал, что в будущем этим будут заниматься специалисты, они будут отыскивать наши скрытые потенции...
— Ну, знаешь, потенции — это дело темное. Я-то вообще с тобой не спорю, может быть, действительно в каждом сидит гений, да только что делать, если данная гениальность может найти себе применение либо только в далеком прошлом, либо в далеком будущем, а в настоящем — даже гениальностью не считается, проявил ты ее или нет. Хорошо, конечно, если ты окажешься гением кулинарии. А вот как выяснится, что ты гениальный извозчик, а Перец — гениальный обтесыватель каменных наконечников, а я — гениальный уловитель какого-нибудь икс-поля, о котором никто ничего не знает и узнает только через десять лет... Вот тогда-то, как сказал поэт, и повернулось к нам черное лицо досуга...
— Ребята, — сказал кто-то, — а пожрать-то мы с собой ничего не взяли. Пока приедем, пока деньги выдадут...
— Стоян накормит.
— Стоян тебя накормит, как же. У них там пайковая система.
— Надо же, ведь давала жена бутерброды!..
— Ничего, потерпим, вон уже шлагбаум...
Перец вытянул шею. Впереди желто-зеленой стеной стоял лес, и дорога уходила в него, как нитка уходит в пестрый ковер. Грузовик проехал мимо фанерного плаката: «ВНИМАНИЕ! СНИЗИТЬ СКОРОСТЬ! ПРИГОТОВИТЬ ДОКУМЕНТЫ». Уже был виден полосатый опущенный шлагбаум, грибок возле него, а правее — колючая проволока, белые шишки изолятора, решетчатые башни с прожекторами. Грузовик остановился. Все стали смотреть на охранника, который, перекрестив ноги, стоя дремал под грибком с карабином под мышкой. На губе у него висела потухшая сигарета. а площадка под грибком была усыпана окурками. Рядом со шлагбаумом торчал шест с прибитыми к нему предупреждающими надписями: «ВНИМАНИЕ! ЛЕС!», «ПРЕДЪЯВЛЯЙ ПРОПУСК В РАЗВЕРНУТОМ ВИДЕ», «НЕ ЗАНЕСИ ЗАРАЗУ». Шофер деликатно погудел. Охранник открыл глаза, мутно посмотрел перед собою, потом отделился от грибка и пошел вокруг автомобиля.