Традиция сохранять культуру есть признак и условие выживания вне этой культуры. Это было актуально для России в первую волну эмиграции, актуально это и сейчас, когда 60% ученых и людей искусства подвизались вне пределов Родины. Формы это может принимать самые разнообразные – в соответствии со временем, когда происходит массовый отъезд из страны, ситуацией, сложившейся на этот момент и прочими внешним второстепенными факторами. Суть же неизменна: культура страны в условиях эмиграции остается сжатым сгустком исконности, традиций и первоэлементов, составляющих эту культуру. Отсюда и эта борьба поколений: старших и младших – среди литераторов эмиграции. Сочетание упора на исконность и фундаментальность, со стремлением впитывать европейское, свежее, волнующее влияние. Соединить сюрреализм, экспрессионизм с традициями русской культурной парадигмы. Членам ПН удалось смешать рефлексию и поиск с опытом поколений.
Список литературы
Источники
Адамович Г. «Одиночество и свобода» Сост., послесл., примеч. О.А.Коростелева. – СПб.: Алетейя, 2002.
Адамович Г. Комментарии. - СПб.: Алетейя, 2000.
Балахонов В.Е. «Разрежьте сердце мне — найдете в нем Париж» // Париж изменчивый и вечный. Л., 1990.
Дягилев С. и русское искусство // Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. В 2-х томах. - М.: Изобразительное искусство, 1982.
Иванов Г. Закат над Петербургом. М., 2002. «ОЛМА-ПРЕСС»
Иванов Г. Собрание сочинений, тт. 1-3. М., 1994.
Иванов Г. Стихотворения. СПб., 2004.»ОЛМА-ПРЕСС»
Кишкин Л. С. Русская эмиграция в Праге: культурная жизнь (1920-1930-е годы) М., 1995, Славяноведение.
Литература русского зарубежья. 1920—1940. М., Наука. 1993.
Лифарь С. Дягилев и с Дягилевым: От «Мира искусства» к русскому балету // Русский Париж. Изд-во Моск.ун-та. 1998.
Мережковский Д.С. Собрание сочинений: Иисус Неизвестный Редколл.: О.А.Коростелев, Николюкин А.Н., С.Р.Федякин. Подготовка текста В.Н.Жукова и А.Н.Николюкина. Послесл. В.Н.Жукова. – М.: Республика, 1996
Поплавский Б. Аполлон Безобразов // Поплавский Б. Ю. Собрание сочинений в 3-х тт. М.: Согласие, 2000.
Поэты Парижской ноты М.: "Молодая гвардия", 2003.
Русская поэзия. XX век. Поэтическая антология. Составитель Ю. Каплан. — Киев: ЮГ, 2003.
Ставров. П. На взмахе крыла, BMB, Одесса, 2003
Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
Терапиано Ю. Встречи. Нью-Йорк, изд. им. Чехова, 1953
Терапиано Ю. К. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924—1974). Эссе, воспоминания, статьи. Париж. Н.-Й., 1987.
Ходасевич. В. Колеблемый треножник. М., "Советский писатель", 1991.
Мы вышли. Но весы невольно опускались.
О, сумерков холодные весы,
Скользили мимо снежные часы
Кружились на камнях и исчезали.
На острове не двигались дома,
И холод плыл торжественно над валом.
Была зима. Неверящий Фома
Персты держал в ее закате алом.
Вы на снегу следы от каблука
Проткнули зонтиком, как лезвием кинжала
Моя ж лиловая и твердая рука,
Как каменная, на скамье лежала.
Зима плыла над городом туда
Где мы ее, увы, еще не ждали,
Как небо, многие вмещая города
Неудержимо далее и дале.
Душа в приюте для глухонемых
Воспитывалась, но порок излечен;
Она идет прощаясь с каждым встречным
Среди больничных корпусов прямых.
Сурово к незнакомому ребенку
Мать повернула черные глаза
Когда усевшись на углу на конку
Они поехали с вещами на вокзал;
И сколько раз она с тех пор хотела
Вновь онеметь или оглохнуть вновь,
Когда стрела смертельная летела
Ей слишком хорошо понятных слов.
Или хотя бы поступить на службу
В сей вышеупомянутый приют,
Чтоб слов не слышать непристойных дружбы
И слов любви столь говорливой тут.
День ветреный посредственно высок,
Посредственно безлюден и воздушен.
Я вижу в зеркале наследственный висок
С кружалом вены и пиджак тщедушный.
Смертельны мне сердечные болезни,
Шум крови повышающийся - смерть.
Но им сопротивляться бесполезней
Чем заграждать ползучий сей четверг.
Покачиваясь, воздух надо мной
Стекает без определенной цели,
Под видимою среди дня луной
У беспощадной скуки на прицеле.
И ветер опускается в камин,
Как водолаз в затопленное судно
В нем видя, что утопленник один
В пустую воду смотрит безрассудно.
Привиденье зари появилось над островом черным.
Одинокий в тумане шептал голубые слова,
Пел гудок у мостов с фиолетовой барки моторной,
А в садах умирала рассветных часов синева.
На огромных канатах в бассейне заржавленный крейсер
Умолял: “Отпустите меня умереть в океане”.
Но речной пароходик, в дыму и пару, точно гейзер
Насмехался над ним и шаланды тащил на аркане.
А у серой палатки, в вагоне на желтых колесах
Акробат и танцовщица спали обнявшись на сене.
Их отец великан в полосатой фуфайке матроса
Мылся прямо на площади чистой, пустой и весенней.
Утром в городе новом гуляли красивые дети,
Одинокий за ними следил улыбаясь в тумане.
Будет цирк наш во флагах, и самый огромный на свете,
Будет ездить качаясь в зеленом вагон-ресторане.
И еще говорили, а звезды за ними следили,
Так хотелось им с ними играть в акробатов в пыли
И грядущие годы к порогу зари подходили,
И во сне улыбались грядущие зори земли.
Только вечер пришел. Одинокий заснул от печали,
А огромный закат был предчувствием вечности полон
На бульваре красивые трубы в огнях зазвучали.
И у серой палатки запел размалеванный клоун.
Высоко над ареной на тонкой стальной бечеве
Шла танцовщица девочка с нежным своим акробатом
Вдруг народ приподнялся и звук оборвался в трубе
Акробат и танцовщица в зори ушли без возврата.
Высоко над домами летел дирижабль зари,
Угасал и хладел синевеющий вечера воздух.
В лучезарном трико облака голубые цари
Безмятежно качались на тонких трапециях звездных
Одинокий шептал: “Завтра снова весна на земле
Будет снова мгновенно легко засыпать на рассвете.
Завтра вечность поет: Не забудь умереть на заре,
Из рассвета в закат перейти как небесные дети”.
Мир был темен, холоден, прозрачен
Исподволь давно к зиме готов.
Близок к тем, кто одинок и мрачен,
Прям, суров и пробужден от снов.
Думал он: Смиряйся, будь суровым,
Все несчастны, все молчат, все ждут,
Все смеясь работают и снова
Дремлют книгу уронив на грудь.
Скоро будут ночи бесконечны,
Низко лампы склонятся к столу.
На крутой скамье библиотечной
Будет нищий прятаться в углу.
Станет ясно, что шутя, скрывая
Все ж умеем Богу боль прощать.
Жить. Молиться двери закрывая.
В бездне книги черные читать.
На пустых бульварах замерзая
Говорить о правде до рассвета.
Умирать живых благословляя
И писать до смерти без ответа.
Свет из желтого окна
Падает на твердый лед,
Там душа лежит больна.
Кто там по снегу идет?
Скрип да скрип, ах, страшно, страшно
Это доктор? Нет, чужой.
Тот, кто днем стоял на башне,
Думал с чашей золотой,
Пропадает в темноте.
Вновь метель с прохожим шутит
Как разбойник на Кресте,
Головой фонарь покрутит.