И исчезнет, пробегая,
Странный свет в глазах, больной ,
Черный, тихий ожидает
На диване ледяной.
А она в бреду смеется,
Руку в бездну протянув,
То молчит, то дико бьется,
Рвется в звездную страну.
Дико взвизгнул в отдаленьи
Черный гробовой петух.
Опускайтесь на колени.
Голубой ночник потух.
Георгий Иванов. «Не о любви прошу, не о весне пою...»
Не о любви прошу, не о весне пою,Но только ты одна послушай песнь мою. И разве мог бы я, о, посуди сама,Взглянуть на этот снег и не сойти с ума. Обыкновенный день, обыкновенный сад,Но почему кругом колокола звонят, И соловьи поют, и на снегу цветы.О, почему, ответь, или не знаешь ты? И разве мог бы я, о посуди сама,В твои глаза взглянуть и не сойти с ума? Не говорю "поверь", не говорю "услышь",Но знаю: ты сейчас на тот же снег глядишь, И за плечом твоим глядит любовь мояНа этот снежный рай, в котором ты и я.
Георгий Иванов. «Волны шумели: «Скорее, скорее!»..»
Волны шумели: «Скорее, скорее!»К гибели легкую лодку несли,Голубоватые стебли пореяВ красный туман прорастали с земли. Горы дымились, валежником тлея,И настигали их с разных сторон,—Лунное имя твое, Лорелея,Рейнская полночь твоих похорон. ...Вот я иду по осеннему садуИ папиросу несу, как свечу.Вот на скамейку чугунную сяду,Брошу окурок. Ногой растопчу.
Георгий Иванов. «Иду - и думаю о разном...»
Иду - и думаю о разном,Плету на гроб себе венок,И в этом мире безобразномБлагообразно одинок. Но слышу вдруг: война, идея,Последний бой, двадцатый век.И вспоминаю, холодея,Что я уже не человек, А судорога идиота,Природой созданная зря -"Урра!" из пасти патриота,"Долой!" из глотки бунтаря.
Георгий Иванов. «Беспокойно сегодня мое одиночество...»
Беспокойно сегодня мое одиночество —У портрета стою — и томит тишина...Мой прапрадед Василий — не вспомню я отчества —Как живой, прямо в душу глядит с полотна. Темно-синий камзол отставного военного,Арапчонок у ног и турецкий кальян.В заскорузлой руке — серебристого пенногоКруглый ковш. Только, видно, помещик не пьян. Хмурит брови седые над взорами карими,Опустились морщины у темного рта.Эта грудь, уцелев под столькими ударамиНеприятельских шашек,— тоской налита. Что ж? На старости лет с сыновьями не справиться,Иль плечам тяжелы прожитые года,Иль до смерти мила крепостная красавица,Что завистник-сосед не продаст никогда? Нет, иное томит. Как сквозь полог затученныйПрорезается белое пламя луны,—Тихий призрак встает в подземельи замученнойНеповинной страдалицы — первой жены. Не избыть этой муки в разгуле неистовом,Не залить угрызения влагой хмельной...Запершись в кабинете — покончил бы выстреломС невеселою жизнью,— да в небе темно. И теперь, заклейменный семейным преданием,Как живой, как живой, он глядит с полотна,Точно нету прощенья его злодеяниямИ загробная жизнь, как земная,— черна.
Георгий Иванов. «Гаснет мир. Сияет вечер...»
Гаснет мир. Сияет вечер.Паруса. Шумят леса.Человеческие речи,Ангельские голоса. Человеческое горе,Ангельское торжество...Только звезды. Только море.Только. Больше ничего. Без числа, сияют свечи.Слаще мгла. Колокола.Черным бархатом на плечиВечность звездная легла. Тише... Это жизнь уходит,Все любя и все губя.Слышишь? Это ночь уводитВ вечность звездную тебя.
Георгий Иванов. «Все образует в жизни круг...»
Все образует в жизни круг -Слиянье уст, пожатье рук. Закату вслед встает восход,Роняет осень зрелый плод. Танцуем легкий танец мы,При свете ламп - не видим тьмы. Равно - лужайка иль паркет -Танцуй, монах, танцуй, поэт. А ты, амур, стрелами рань -Везде сердца - куда ни глянь. И пастухи и колдуныСтремленью сладкому верны. Весь мир - влюбленные одни.Гасите медленно огни... Пусть образует тайный круг -Слиянье уст, пожатье рук.
Георгий Иванов. «Мы не молоды. Но и не стары...»
Мы не молоды. Но и не стары.Мы не мертвые. И не живые.Вот мы слушаем рокот гитарыИ романса "слова роковые". О беспамятном счастье цыганском,Об угарной любви и разлуке,И - как вызов бокалы - с шампанскимПодымают дрожащие руки. За бессмыслицу! За неудачи!За потерю всего дорого!И за то, что могло быть иначе,И за то - что не надо другого!
Георгий Иванов. «Обледенелые миры...»
Обледенелые мирыПронизывает боль тупая...Известны правила игры.Живи, от них не отступая:Направо — тьма, налево — свет,Над ними время и пространство.Расчисленное постоянство...А дальше?Музыка и бред.Дохнула бездна голубая,Меж тем и этим — рвется связь,И обреченный, погибая,Летит, орбиту огибая,В метафизическую грязь.
Георгий Иванов. «Было все - и тюрьма, и сума...»
Было все - и тюрьма, и сума,В обладании полном ума,В обладании полном таланта,С распроклятой судьбой эмигрантаУмираю...
Владимир Набоков. В лесуШептала, запрокинув лик,ты о разлуке предстоящей,а я глядел, как бился бликна дне шушукающей чащи,как - в дымке - ландыша душадышала, и как с тонкой ношейполз муравей, домой спеша,такой решительный, хороший...
Владимир Набоков. СтранствияТы много странствовал. Рассказ холодный твойя ныне слушаю не с завистью живой,а с чувством сложного, глухого сожаленья.Мне горько за тебя. Скитался долго ты;везде вокруг себя единой красотыразнообразные ты видел проявленья,и многих городов в записках путевыхтобой приведены бесцветные названья.Но ты не испытал тоски очарованья!На желтом мраморе святилищ вековых,на крыльях пестрых птиц, роскошных насекомыхузор ты примечал, не чуя Божества;стыдливой музыке наречий незнакомыхс улыбкой ты внимал, а выучил словаприветствий утренних, вечерних пожеланий;в пустынях, в городах иль ночью, на поляне,сияющей в лесу как озеро, о нет,не содрогался ты, внезапно потрясенныйсознаньем бытия... И через много летты возвращаешься, но смотришь изумленно,когда я говорю, что сладостно потомо странствиях мечтать, о прошлом золотом,и вдруг припоминать, в тревоге, в умиленьемучительном не то, что знать бы всякий мог,а мелочь дивную, оттенок, миг, намек,-звезду под деревом да песню в отдаленье.
Владимир Набоков. FinisНе надо плакать. Видишь, там - звезда,там - над листвою, справа. Ах, не надо,прошу тебя! О чем я начал? Да,- о той звезде над чернотою сада;на ней живут, быть может... что же ты,опять! Смотри же, я совсем спокоен,совсем... Ты слушай дальше: день был зноен,мы шли на холм, где красные цветы... Не то. О чем я говорил? Есть слово:любовь, - глухой глагол: любить... Цветыкакие-то мне помешали. Тыдолжна простить. Ну вот - ты плачешь снова.Не надо слез! Ах, кто так мучит нас?Не надо помнить, ничего не надо...Вон там - звезда над чернотою сада...Скажи - а вдруг проснемся мы сейчас?
Владимир Набоков. Все окна открыв, опустив занавески…
[1] Ходасевич Владислав. Колеблемый треножник. М., "Советский писатель", 1991.
[2] Адамович Георгий. Комментарии. - СПб.: Алетейя, 2000.