У ворот стояла запряженная телега. Тит Горбатый давно встал и собирался ехать на покос. У старика трещала с похмелья голова, и он неприветливо покосился на Ганну, которая спросила его, где старая Палагея.
-- А в избе киснет... -- едва ответил старик, рассматривая рассыхавшееся колесо. -- Она, тово-этово, со снохами воюет.
Поднимаясь на крылечко, Ганна натолкнулась на молодую сноху Агафью, которая стремглав вылетела из избы и на ходу поправляла сбившийся на затылок платок. Красное лицо и заплаканные глаза не требовали объяснений. Отворив дверь в избу, Ганна увидела старшую сноху у печи, а сама Палагея усаживалась за кросна. Обернувшись, старуха с удивлением посмотрела на раннюю гостью. Помолившись на образ, Ганна присела на лавочку к кроснам и завела речь о лишней ярочке, которую не знала куда девать. Палагея внимательно слушала, опустив глаза, -- она чувствовала, что хохлушка пришла не за этим. Когда возившаяся около печи сноха вывернулась зачем-то из избы, Ганна рассказала про вчерашнее сватовство.
-- Ну, так что тебе? -- сурово спросила Палагея, неприятно пораженная этою новостью. Тит не любил разбалтывать в своей семье и ничего не сказал жене про вчерашнее.
-- Та будь ласкова, разговори своего-то старика, -- уговаривала Ганна со слезами на глазах. -- Глупая моя Федорка, какая она сноха в таком большом дому... И делать ничего не вмеет, -- совсем ледаща.
-- Отец да мать не выучат -- добрые люди выучат... Что же, разве мы цыгана, чтобы словами-то меняться?.. Может, родниться не хочешь?
Вернувшаяся в избу сноха прекратила этот разговор, и Ганна торопливо вытерла непрошенные слезы и опять заговорила про свою ярочку.
-- А наших тулянок любите брать? -- спрашивала рассердившаяся старуха, не обращая внимания на политику гостьи. -- Сама тоже для Терешки присмотрела не хохлушку... Вишь старая!.. А как самой довелось...
-- Да ведь тулянки сами бегут за наших хохлов, -- оправдывалась Ганна. -- Спроси Лукерью...
-- Потакаете снохам, вот и бегут... Да еще нашим повадка нехорошая идет. А про Федорку не беспокойся: выучится помаленьку.
Кросна сердито защелкали, и Ганна поняла, что пора уходить: не во-время пришла. "У, ведьма!" -- подумала она, шагая через порог богатой избы, по которой снохи бегали, как мыши в мышеловке.
За воротами Ганна натолкнулась на новую неприятную сцену. Тит стоял у телеги с черемуховою палкой в руках и смотрел на подъезжавшего верхом второго сына, Макара. Лесообъездчик прогулял где-то целую ночь с товарищами и теперь едва держался в седле. Завидев отца, Макар выпрямился и расправил болтавшиеся на нем лядунки.
-- Слезай, -- коротко приказал Тит.
Макар, не торопясь, слез с лошади, снял шапку и подошел к отцу.
-- Тятя... прости... -- бормотал он и повалился в ноги.
Тит схватил его за волосы и принялся колотить своею палкой что было силы. Гибкий черемуховый прут только свистел в воздухе, а Макар даже не пробовал защищаться. Это был красивый, широкоплечий парень, и Ганне стало до смерти его жаль.
-- Будешь по ночам пропадать, а?.. -- кричал на всю улицу Тит, продолжая работать палкой. -- Будешь?..
-- Хорошенько его, -- поощрял Деян Поперешный, который жил напротив и теперь высунул голову в окошко. -- От рук ребята отбиваются, глядя на хохлов. Ты его за волосья да по спине... вот так... Поболтай его хорошенько, дольше не рассохнется.
-- Тятя, прости! -- взвыл Макар, валяясь по земле.
Эта сцена привлекла общее внимание. Везде из окон показались туляцкие головы. Из ворот выскакивали белоголовые ребятишки и торопливо прятались назад. Общественное мнение безраздельно было за старика Тита, который совсем умаялся.
-- Буде тоби хлопца увечить, -- вступилась было Ганна и даже сделала попытку схватить черемуховую палку у расходившегося старика.
-- Убирайся, потатчица, -- закричала на нее в окошко Палагея. -- Вишь выискалась какая добрая... Вот я еще, Макарка, прибавлю тебе, иди-ка в избу-то.
-- Што взяла, старая? -- накинулся Деян из своего окна на Ганну. -- Терешка-то придет из машинной, так ты позови меня поучить его... А то вместе с Титом придем.
Но старая Ганна уже не слушала его и торопливо шла на свою хохлацкую сторону с худыми избами и пьянчугами хозяевами.
-- А бог с вами! -- бормотала она, шаркая сапогами по земле. -- Бо зна, що роблять...
На мосту ей попались Пашка Горбатый, шустрый мальчик, и Илюшка Рачитель, -- это были закадычные друзья. Они ходили вместе в школу, а потом бегали в лес, затевали разные игры и баловались. Огороды избенки Рачителя и горбатовской избы были рядом, что и связывало ребят: вышел Пашка в огород, а уж Илюшка сидит на прясле, или наоборот. Старая Ганна пристально посмотрела на будущего мужа своей ненаглядной Федорки и даже остановилась: проворный парнишка будет, ежели бы не семья ихняя.
-- Ты чего шары-то вытаращила? -- оборвал ее Пашка и показал язык. -- У, старая карга... глиндра!..
Илюшка поднял ком сухой грязи и ловко запустил им в старуху.
-- Оце, змееныши! -- ругалась Ганна, защищая лицо рукой. -- Я вас, пранцеватых... Геть, щидрики!..
-- Глиндра!..
II
Мальчишки что есть духу запустили от моста домой, и зоркий Илюшка крикнул:
-- Гли, Пашка, гли: важно взбулындывает отец Макарку! Даром что лесообъездчик, а только лядунки трясутся.
Сорванцы остановились в приличном отдалении: им хотелось и любопытную историю досмотреть до конца, да и на глаза старику черту не попасться, -- пожалуй, еще вздует за здорово живешь.
-- Айда к нам в избу, -- приглашал Илюшка и перекинулся на руках прямо через прясло. -- Испугался небойсь тятьки-то, а?.. Тит и тебя отвзбулындывает.
Бойкий Илюшка любил дразнить Пашку, как вообще всех богатых товарищей. В нем сказывалось завистливое, нехорошее чувство, -- вон какая изба у Тита, а у них какая-то гнилушка.
-- Я буду непременно разбойником, как Окулко, -- говорил он, толкая покосившуюся дверку в сени избушки. -- Поедет богатый мужик с деньгами, а я его за горло: стой, глиндра!
-- А богатый тебя по лбу треснет.
-- В красной кумачной рубахе буду ходить, как Окулко, и в плисовых шароварах. Приду в кабак -- все и расступятся... Разбойник Илька пришел!..
В избе жила мать Домнушки и Рачителя, глухая жалкая старуха, вечно лежавшая на печи. Мальчишки постоянно приходили подразнить ее и при случае стащить что-нибудь из съестного. Домнушка на неделе завертывала проведать мать раза три и непременно тащила с собой какой-нибудь узелок с разною господскою едой: то кусок пирога, то телятины, то целую жареную рыбу, а иногда и шкалик сладкой наливки. Старуха не прочь была выпить, причем стонала и жаловалась на свою судьбу еще больше, чем обыкновенно. Заслышав теперь шаги своих врагов, старуха закричала на них:
-- Куда вы, пострелы, лезете?.. Илюшка, это ты?
-- Я, баушка Акулина.
-- А с тобой кто?
-- Пашка Горбатый... В гости пришли, баушка.
-- Как ты сказал: в гости?.. Вот я ужо слезу с печки-то да Титу и пожалуюсь... Он вам таких гостинцев насыплет, пострелы.
Ребята обшарили всю избушку и ничего не нашли: рано пришли, а Домнушка еще не бывала.
-- Этакая шлюха эта Домнушка! -- тоном большого обругался Илюшка. -- Отец-то куды у тебя собрался?
-- А на покос... Меня хотел везти, да я убег от него. Больно злой с похмелья-то, старый черт... Всех по зубам так и чистит с утра.
Пашка старался усвоить грубый тон Илюшки, которому вообще подражал во всем, -- Илюшка был старше его и везде лез в первую голову. Из избы ребята прошли в огород, где и спрятались за худою баней, -- отсюда через прясло было отлично видно, как Тит поедет на покос.
-- Пашка... эй, Пашка! -- кричал сердитый старик, выглядывая в свой огород. -- Ужо я тебя, этово-тово... Пашка!
-- Не откликайся: вздует, -- подучил Илюшка.
Ребятишки прятались за баней и хихикали над сердившимся стариком. Домой он приедет к вечеру, а тогда Пашка заберется на полати в переднюю избу и мать не даст обижать.
-- Эх вы, богатей! -- презрительно заметил Илюшка, хватая приятеля за вихры, и прибавил с гордостью: -- Третьева дни я бегал к тетке на рудник...
-- К приказчице? -- хихикнул Пашка, закрывая рот рукой. -- Ведь Анисья с Палачом живет.
-- Ну, живет... Ну, мать меня к ей посылала... Я нарочно по Кержацкому концу прошел и двух кержаков отболтал.
-- Не подавись врать-то!
-- Я?.. Верно тебе говорю... Ну, прихожу к тетке, она меня сейчас давай чаем угощать, а сама в матерчатом платье ходит... Шалевый платок ей подарил Палач на пасхе, да Козловы ботинки, да шкатунку. Вот тебе и приказчица!
Это хвастовство взбесило Пашку, -- уж очень этот Илюшка нос стал задирать... Лучше их нет, Рачителей, а и вся-то цена им: кабацкая затычка. Последнего Пашка из туляцкого благоразумия не сказал, а только подумал. Но Илюшка, поощренный его вниманием, продолжал еще сильнее хвастать: у матери двои Козловы ботинки, потом шелковое платье хочет купить и т.д.
-- А откуда деньги-то? -- лукаво хихикнул Пашка.
-- Известно, откуда: из выручки. От Груздева небось отсчитаемся... Целую бочку на неделе-то продали.
-- Вот и врешь: Окулко дает твоей матери деньги, -- неожиданно заявил Пашка с убеждением.
Это заявление обескуражило Илюшку, так что он не нашелся даже, что ему ответить.
-- А ты не знал, зачем Окулко к вам в кабак ходит? -- не унимался Пашка, ободренный произведенным впечатлением. -- Вот тебе и двои Козловы ботинки... Окулко-то ведь жил с твоею матерью, когда она еще в девках была. Ее в хомуте водили по всему заводу... А все из-за Окулка!..
Илюшка молчал и только смотрел на Пашку широко раскрытыми глазами. Он мог, конечно, сейчас же исколотить приятеля, но что-то точно связывало его по рукам и по ногам, и он ждал с мучительным любопытством, что еще скажет Пашка. И злость, и слезы, и обидное щемящее чувство захватывали ему дух, а Пашка продолжал свое, наслаждаясь мучениями благоприятеля. Ему страстно хотелось, чтобы Илюшка заревел и даже побил бы его. Вот тебе, хвастун!
-- У вас вся семья такая, -- продолжал Пашка. -- Домнушку на фабрике как дразнят, а твоя тетка в приказчицах живет у Палача. Деян постоянно рассказывает, как мать-то в хомуте водили тогда. Он рассказывает, а мужики хохочут. Рачитель потом как колотил твою-то мать: за волосья по улицам таскал, чересседельником хлестал... страсть!.. Вот тебе и козловы ботинки...