Отметим также изобилие фактов и имен, встречающихся во вступлениях. Содержание справок гораздо шире собственно стихотворного текста: как правило, в справке рассказывается обо всей жизни героя, в то время как в стихотворном тексте представлен только один эпизод.
Сведения об исторических деятелях и событиях обязательно сопровождаются ссылками на источники: летописные («Летописи называют его Удалым» [ 127]; «Сие происшествие описано в некоторых летописях» [ 117] и т. п.); литературные («Сочинитель известного Слова о полку Игореве называет Бояна Соловьем старого времени» [ 125] и т. п.); научно-исторические («Историки не согласны в суждениях о Годунове; одни ставят его на ряду государей великих, хвалят добрые дела и забывают о честолюбивых его происках; другие – многочисленнейшие – называют его преступным, тираном» [ 146] и т. п.). Весьма часто встречаются ссылки на общеизвестность того или иного факта, на общепринятость тех или иных мнений и оценок («Читавшим отечественную историю известен странный Лжедимитрий – Григорий Отрепьев» [ 149]; «Сия знаменитая победа доставила ему великую славу и уважение современников. Потомство наименовало его Донским» [ 133] и т. п.). Таким образом, во вступлениях читателю предлагается общеизвестная информация, общепринятое мнение об исторических фактах. Повествование тем самым лишается личной субъективности, все эмоциональные определения и оценки оказываются не индивидуальными, авторскими, но коллективными, устоявшимися в общественном мнении. Этим объясняется широкое употребление личных местоимений в форме множественного числа: «При нем впервые стали известны у нас театральные зрелища» [ 168]; «Явление сего самозванца, быстрые его успехи и странное стечение обстоятельств того времени составляют важную загадку в нашей истории» [ 149] и т. п. Отметим попутно, что все эти оценки даны с позиций современной читателю эпохи, сознание повествователя дистанцировано от фактов во времени, поэтому широко используются характерные указательные местоимения и местоименные формы: «Россия находилась тогда под владычеством моголов…» [ 129]; «В то время Мазепа был еще невинен» [ 162] и т. п. Автор обладает полной информацией, ему известно и то, что происходило после описываемых событий: «По восшествии на престол Михаила Феодоровича (в 1613) потомству Сусанина дана была жалованная грамота на участок земли при селе Домнине; ее подтверждали и последующие государи» [ 152]; «Спасаясь из Дерпта, Курбский оставил там супругу и девятилетнего сына; потом, в Польше, вторично женился на княгине Дубровицкой, с которою король повелел ему развестися… В конце XVII века правнуки его выехали в Россию» [ 141] и т. п.
Таким образом, вступления к стихотворным текстам написаны в едином стиле, представляют собой объективированное безличное повествование, точное изложение общеизвестных фактов в их хронологической последовательности, лишенное субъективных оценок, выражающее общепринятое, широко распространенное мнение. По сути, в этих вступлениях дается освещение исторических событий и деятелей с точки зрения коллективного, массового сознания, доминирующее в современной Рылееву действительности. Интонация вступлений отличается сдержанностью, уравновешенностью. Мы не встретим здесь восклицаний, вопрошений, патетических призывов, полемических высказываний. Повествование это эпично, ни о каком самовыражении субъекта высказывания речь не идет, в центре внимания оказывается событие, факт, поступок того или иного исторического лица. Очевидно, и составление этих текстов было поручено Рылеевым другому человеку для того, чтобы эффект безличной эпичности был наиболее полным. Однако при этом автор дум вовсе не самоустранился от работы над этими фрагментами. Тот тщательно продуманный план, которому они были подчинены, как известно, разработан самим Рылеевым. Строев лишь выполнил волю автора, осуществил его замысел. Отметим и знаменательный характер ссылки на автора примечаний в конце прозаического вступления к отдельному изданию «Дум»: «Примечания, припечатанные при думах, кроме некоторых, сделаны П.М.Строевым» [ 106]. Итак, Строев – автор не всех примечаний. Некоторые написаны не им. Но кем же? Рылеевым? Или кем-то еще? И какие именно? В предисловии к отдельному изданию «Дум» мы не находим ответа на этот вопрос. В результате повествование в прозаических справках совсем утрачивает личный характер. Тем самым, на наш взгляд, снимаются сомнения в художественной цельности дум. В самом деле, ни объем «строевского» слова, ни его содержание не выявляются в тексте в мере, достаточной для того, чтобы сколько-нибудь ясно увидеть его. Однако читатель должен все время ощущать присутствие в произведении какого-то «другого» сознания, отличного от сознания того, кто «сочиняет», «придумывает» стихотворные фрагменты. Конечно, сделано это намеренно. Это было нужно Рылееву, чтобы в состав дум вошли фрагменты прозаического эпического текста, связанные с выражением некоего надличного, общепринятого взгляда на мир, обращающего читателя к реальному современному массовому сознанию. Следовательно, прозаические вступления являются органической частью общего замысла дум и должны рассматриваться как часть единой и цельной жанровой структуры. Какую же роль выполняют они в общем замысле? Вступления соотносятся со стихотворной частью текстов по принципу резкой антитезы.
Фрагменты эти противопоставлены друг другу интонационно. Стихотворные тексты отличаются повышенной пафосностью, взволнованностью, особой интонационной приподнятостью. Достигается это за счет широкого использования риторических приемов, восклицаний, вопрошений, обращений, инверсий, побудительных конструкций:
В душе кипит борьба страстей:
И милосердие и мщенье…
Но вдруг с слезами из очей –
Из сердца вырвалось: прощенье!
[ 125]
О, как удел певца высок!
Кто в мире с ним судьбою равен?
Откажет ли и самый рок
Тебе в бессмертии, Державин?
[ 173]
Отметим и явное пристрастие автора к высокой книжной лексике, активному использованию церковнославянизмов.
Бесстрастности прозаических вступлений, не нарушаемой включением общепринятых и общеизвестных мнений, противопоставлена резкая, подчеркнуто субъективная оценочность стихотворных фрагментов:
Муж знаменитый, друг добра,
Боярин Артемон Матвеев
Был сослан в ссылку от двора,
По клеветам своих злодеев.
[ 160]
Пал на камни, и, при стуках
Сабель, копий и мечей,
Жизнь окончил в страшных муках
Нераскаянный злодей.
[ 152]
Субъективность этой оценки проявляется прежде всего в ее несовпадении с тем устоявшимся мнением, которое заявлено в прозаических вступлениях. В целом ряде дум нравственный облик воспеваемого героя разительно отличается от характера его исторического прототипа. Одной их самых характерных в этом отношении является дума «Волынский». Согласно вступлению, причиной гибели царского фаворита стала «неосторожность», участие в заурядной и не вполне чистоплотной интриге, обычной сваре царских любимцев, окончившейся для Волынского весьма плачевно. В стихотворной части думы Волынский предстает перед читателем благородным героем-гражданином, пожертвовавшим своей жизнью ради «общественного блага», «правды» и «закона»:
Стран северных отважный сын,
Презрев и казнью и Бироном,
Дерзнул на пришлеца один
Всю правду высказать пред троном.
Открыл царице корень зла,
Любимца гордого пороки,
Его ужасные дела,
Коварный ум и нрав жестокий.
Свершил, исполнил долг святой,
Открыл вину народных бедствий
И ждал с бестрепетной душой
Деянью правому последствий.
[ 166]
Если в прозаических вступлениях, как отмечалось выше, кратко перечисляются все главные события жизни персонажа, обозначаются основные контуры всей его биографии, то сюжетным ядром стихотворных фрагментов является лишь одно событие, причем его выбор опять же субъективен. Так, в думе «Петр Великий в Острогожске» Рылеев вспоминает не о великих деяниях Петра (взятие Азова, Полтавская победа и т. п.) или об известной измене Мазепы, но выбирает момент частный, однако наполненный, с точки зрения автора дум, глубоким психологическим содержанием. Это первая встреча царя и украинского гетмана, во время которой Мазепа принес клятву верности Петру:
В пышном гетманском уборе,
Кто сей муж, суров лицом,
С ярким пламенем во взоре,
Ниц упал перед Петром?
Сей пришлец в стране пустынной
Был Мазепа, вождь седой;
Может быть, еще невинный,
Может быть, еще герой.
[ 163]
Поразительна психологическая насыщенность этих кратких строк: автор уловил сложнейшую минуту во взаимоотношениях Петра и Мазепы, когда еще ничего не решено, гетман еще не замыслил измены, царь еще милостиво принимает его клятву, но в этих настойчиво повторяющихся «еще», «еще», «может быть», «может быть» уже слышатся предвестия грядущей грозы. Ситуация психологического равновесия в данной сцене крайне неустойчива и потенциально динамична. Ощущение динамизма усиливается за счет того, что рассказ о встрече героев резко обрывается на моменте, когда Мазепа произнес свою клятву. Ответа Петра мы не слышим. Это умолчание об итоге встречи размыкает пространственно-временные границы повествования за счет богатых ассоциаций, возникающих в сознании читателя благодаря как прямым перечислениям исторических событий, пронесшихся за долгие годы над «городком уединенным острогожских казаков», так и косвенным намекам на грядущие потрясения, содержащимся в красноречивой паузе, обрывающей разговор Петра и Мазепы. Но самое главное, что читатель получает возможность осмыслить ту сложнейшую психологическую ситуацию, в которой находится Мазепа, еще не сделавший своего рокового выбора, но уже внутренне, сам еще этого не осознавая, готовый к вступлению на роковую дорогу клятвопреступника. Умолчание об итоге встречи помогает нам понять и состояние автора, словно замершего на минуту, потрясенного открывшимися поэтическому взору безднами человеческой души и ее непостижимыми загадками. Таким образом, Рылееву удается достичь мощного эмоционального воздействия на читателя, что и является его главной целью. Думается, что воздействие это оказывается тем сильнее, чем ярче контраст между бесстрастным повествованием прозаического вступления и психологически насыщенным, субъективно эмоциональным повествованием в стихотворных фрагментах дум.