К Шатову неожиданно приехала бросившая его в Швейцарии еще три года назад жена, «прожив с ним до этого всего две с половиной недели», «притащилась» (слово митрополита Антония), нищая и в безысходности, и мучается, раньше срока рожая ставрогинского ребенка.
Шатов ни о чем не догадывается.
Робко, с каким-то небывалым сиянием в лице он ее слушал. Этот сильный и шершавый человек... вдруг весь смягчился и просветлел... три года разлуки не вытеснили из сердца его ничего... но вот это единственное существо, две недели его любившее (он всегда этому верил), — существо, которое он всегда считал неизмеримо выше себя, которому он совершенно все, все мог простить. .. Эта женщина, эта Мария Шатова вдруг опять в его доме, опять перед ним... В этом событии заключалось для него столько чего-то страшного и вместе с тем столько счастья... Но когда она поглядела на него этим измученным взглядом, вдруг он понял, что это столь любимое существо страдает, может быть обижено, сердце его замерло (X, 435).
Сломя голову Шатов бросается к Кириллову, с которым они год не разговаривали. Кириллов с радостной готовностью тут же отдает ему все:
Бери, друг, все бери... Берите все, берите сахар, весь хлеб. Чайник еще горячий, самый горячий. Есть телятина, денег рубль... (X, 436).
Их вражда, равнодушие растоплены. Кириллов счастлив, что Шатов способен к такой великой любви, Шатов безмерно благодарен Кириллову
Для него счастье просто находиться подле жены, помогать ей, робко ухаживать...
Да, и Шатова Достоевский взял из сердца. С каким упоением, бережно, как бы лаская малейший оттенок чувств будущего отца (а Шатов ощущал себя именно отцом), описывает Достоевский сцену рождения человека. Может быть, в это время он вспоминал свое состояние, когда появилась на свет его незабвенная Соня?
.. .В руках у Арины Прохоровны копошилось крошечными ручками и ножками маленькое, красное, сморщенное существо, беспомощное до ужаса... Но кричавшее и заявлявшее о себе, как будто тоже имело самое полное право на жизнь...
Какой хорошенький... — слабо прошептала Мари с улыбкой (до этого она желала, чтоб этот ребенок умер. — Р. М).
Веселитесь, Арина Прохоровна... Это великая радость... — с идиотски блаженным видом пролепетал Шатов, просиявший после двух слов Мари о ребенке... (X, 451—452).
Люди Достоевского все время беспокоятся друг за друга. Им надо, чтобы другой был выше, совершеннее, где-то в глубине души Шатов боялся, что Мари так и не примет ребенка. Ведь для человека Достоевского нет понятия своего и чужого. Сердце Шатова открыто для ставрогинского ребенка, может быть, больше, чем для собственного.
Великая любовь Шатова растопила мрак и отчаяние Мари.
Для Шатова и Мари все как будто переродилось. Мари вдруг обратилась в какую-то дурочку и все смотрела на Шатова и улыбалась ему, как блаженная. Шатов то плакал, как маленький мальчик, то говорил бог знает что, дико, чадно вдохновенно, целовал у нее руки... Он говорил ей о Кириллове, о том, как теперь они жить начнут «вновь и навсегда», о существовании Бога, о том, что все хороши... В восторге опять вынули ребеночка посмотреть (X, 453).
Посмотреть, чтобы еще раз убедиться в своем счастье, чтобы еще больше упиться восторгом. Чувствуется, как билось сердце Достоевского, когда он писал все это.
Наверное, они бы не были вдвоем так счастливы без этого третьего.
Значит ли это, что настоящая любовь может быть только в семье?
А затем «богатый пир»: белый хлеб, бульон и котлеты для «Марьи Игнатьевны», все прислано Кириловым, с поздравлением от старухи, нанятой им же.
В сущности, они одни на земле, без связей, без средств к существованию, но им не страшно: они счастливы.
У апостола Павла есть вдохновенное определение любви, широко известное:
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла... все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1Кор. 13:4—5, 7).
Именно такова любовь Шатова, и это на фоне кошмарного беснования, охватившего русское общество. Воспользовавшись тем, что от счастья Шатов потерял бдительность, кровавый бес Верховенский заманил его в ловушку. И тут же погибла вся семья. Но эти двадцать страниц такого захватывающего счастья как-то не оставляют читателя.
Примечания
Здесь и далее цитаты приводятся по: Достоевский Ф. М.Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1985. Номер тома и страницы указывается в круглых скобках после цитаты.
Шмеман А., прот. Дневники. 1973—1983 М.: Русскийпуть, 2005. С. 246,167. Ср.: «...Чудовищный эгоцентризм, занятостьсобою, т. е. предельное выражение и плод яйности.»; «...Вечное, немедленное, моментальное выскакивание маленького "я"...».
Список литературы
Аристотель. Никомахова этика / Пер. Н. Брагинской. М.: Экс- мо-пресс, 1997. 255 с.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. 3-е изд.. М.: Худож. лит., 1972. 470 с.
Мочулъский К. В. Достоевский: Жизнь и творчество. Paris: YMCA- Press, 1980. 563 с.
Померанц Г. Страстная односторонность и бесстрастие духа. М.- СПб: Университетская книга, 1998. 618 с.
Ухтомский А. А. Лицо другого человека. М.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008.664 с.
Антоний (Храповицкий), митр. Словарь к творениям Достоевского // Достоевский и православие: Публицист, сб. / Междунар. фонд единства православных народов. М., 2003. С. 5—137.