Так, некоторые следователи и судьи почему-то решили, что экспертный вывод о наличии у обвиняемого психического расстройства, предусмотренного ст. 22 УК, сопровождаемый фразой «следует считать вменяемым», содержит противоречие. По их мнению, если субъект вменяем, то он непременно должен быть способным «в полной мере» осознавать свои действия и полностью ими руководить. Но мнение это ошибочно. Ведь название ст. 22 УК («Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости») и ее текст, начинающийся словами: «Вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать…», недвусмысленно свидетельствуют: данная статья Кодекса имеет дело с состояниями лица в пределах вменяемости. «Ограниченная вменяемость» есть вариант вменяемости, но не «промежуточное» состояние между вменяемостью и невменяемостью. Во всяком случае, так следует из текста УК.
Еще сложнее порой дается следователям и судьям оценка заключения комплексной психолого – психиатрической экспертизы о наличии у обвиняемого неболезненного отставания в психическом развитии (ч. 3 ст. 20 УК) в тех случаях, когда эксперты используют термин «вменяемость», выходя тем самым за пределы своей компетенции. Так, в процессе комплексной экспертизы сначала психиатры отвергают наличие болезненного расстройства и отмечают в тексте заключения, что обвиняемого «следует считать вменяемым». А затем психолог, обнаруживший неболезненное состояние, которое отвечает критериям ч. 3 ст. 20 УК, в том же заключении пишет о нарушении способности обвиняемого к осознанию и руководству своими действиями.
Ход рассуждений тех, кто усматривает в этом противоречие, проследить несложно. Психиатры вынесли заключение «вменяем». Следовательно, они утверждают: обвиняемый полностью осознавал, что он делал, и полностью руководил своими поступками при совершении уголовно наказуемого деяния. По заключению же психолога, способность обвиняемого к осознанно – волевому регулированию поведения в тот момент была нарушена. Значит, первый вывод противоречит второму.
Выявив данное обстоятельство, следователь (суд) вызывает эксперта – психиатра и эксперта – психолога на допрос, предлагает им «устранить противоречие» и часто спрашивает: так все же, мог или не мог обвиняемый в полной мере осознавать содеянное; мог или не мог он полностью руководить своими поступками? Однако вывод о противоречивости экспертного заключения основан на недоразумении.
Во-первых, здесь, как и в предыдущем варианте, противоречие кроется не в заключении экспертов, а в его неверном истолковании. Во-вторых, последний вопрос, адресованный одновременно психиатру и психологу, неправомерен и тоже базируется на ложных посылках. Чтобы наглядно продемонстрировать это, приведу пример из общемедицинской практики.
В процессе диспансеризации пациент посещает врачей разных специальностей, каждый из которых после проведенного им осмотра делает запись в истории болезни. Допустим, невропатолог не нашел у пациента неврологической патологии. Обычная для таких случаев запись: заболеваний не обнаружено, пациент практически здоров. В то же время врач – офтальмолог находит у пациента ряд глазных заболеваний и делает об этом соответствующую запись. Противоречит ли одно врачебное заключение другому, если один врач уверяет, что болезней нет и пациент здоров, тогда как, по мнению другого, болезни есть и пациент болен?
Очевидно, что противоречия нет, ибо каждый врач имел в виду лишь узкую группу абсолютно разных болезней. Тот, кто усматривает здесь противоречие, ошибается. А попытка «устранить» это мнимое противоречие с помощью вопроса, адресованного обоим врачам, - так все же, болен пациент или здоров? – приведет лишь к новой ошибке, поскольку всеми возможными болезнями человека и его здоровьем в целом врачи – узкопрофильные специалисты не занимаются.
Аналогичным образом обстоит дело и в приведенном примере с неправильной оценкой заключения комплексной психолого – психиатрической экспертизы. Предметная область психиатрии и психологии различна; даже в рамках проводимой ими комплексной судебной экспертизы психиатр и психолог решают разные вопросы.
Эксперт – психиатр устанавливает наличие или отсутствие у обвиняемого болезненных психических нарушений (психических расстройств), которые могут повлиять на способность к осознанно – волевому регулированию поведения.
Эксперт – психолог выявляет наличие или отсутствие неболезненных психических состояний. Например, неболезненного отставания в психическом развитии несовершеннолетнего или аффекта (сильного душевного волнения). Подобные состояния тоже влияют на осознанно – волевую регуляцию поведения, ослабляя ее.
Но ни психиатр, ни психолог не устанавливают способность к осознанно – волевой регуляции поведения «вообще». И если эксперт – психиатр не нашел у обвиняемого психических заболеваний, то это не значит, что он автоматически признал обвиняемого способным «в полной мере» осознавать значение своих действий и ими руководить. Ведь данная способность может оказаться нарушенной в силу неболезненных отклонений в психической сфере, установлением которых психиатр не занимается.
Отсюда становится понятной неправомерность вопроса о том, может ли лицо осознавать значение своих действий или руководить ими, когда он обращен одновременно к психиатру и психологу. Заданный в столь абстрактной недифференцированной форме, без указания на возможные причины (болезненные расстройства; неболезненные отклонения), сам вопрос становится беспредметным. Эксперты, обязанные оставаться в границах своей профессиональной компетенции, т.е. в пределах либо психиатрии, либо психологии, просто не в состоянии дать на него ответ.
Попутно заметим, что в действующем уголовном законе нет формулировки о «полной способности» лица осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, которую можно было бы считать синонимом состояния вменяемости. УК РФ вообще не содержит норм, определяющих понятие «вменяемость» или хотя бы описывающих его основные признаки. Поэтому непонятно, на какие критерии должен опираться эксперт, когда от него требуют дать заключение, что обследованный им обвиняемый, у которого не обнаружено психических расстройств, «вменяем».
Неправомерно употребляемый в экспертных заключениях сам термин «вменяемость» можно считать ключевым в рассматриваемой проблеме. Ведь именно с его неверного истолкования в большинстве случаев начинаются все последующие ошибки и недоразумения, аналогичные тем, которые только что были проанализированы. Эти ошибки непосредственно не связаны с качеством проведенной экспертизы и вытекают из неправильной трактовки предметной («научно – отраслевой») стороны и логической структуры экспертных выводов.
Подводя общий итог, можно отметить следующее.
5. Судебные эксперты любой специальности не вправе давать заключение о «вменяемости» или «невменяемости» обследованного ими обвиняемого, и им не следует использовать указанные термины в своих заключениях и выводах. Во-первых, это неизбежно сопряжено с нарушением границ компетенции эксперта, а во-вторых, способно повлечь фактические и юридические ошибки. Эксперт, от которого требуют в числе прочего дать «заключение о вменяемости», должен отказаться от ответа со ссылкой на ч. 1 ст. 82 УПК, поскольку вопрос выходит за пределы специальных экспертных познаний.
6. Понятие «ограниченная вменяемость», широко употребляемое в специальной литературе для обозначения психических расстройств, предусмотренных ст. 22 УК, и их правовых последствий, в самом законе отсутствует. Использовать данное наименование в процессуальных документах и экспертных заключениях недопустимо.
7. Если при экспертизе обвиняемого эксперты – психиатры пришли к выводу об отсутствии психического расстройства, исключающего (ст. 21 УК) либо ослабляющего (ст. 22 УК) способность к осознанно – волевому регулированию поведения, а эксперты – психологи выявили ослабление указанной способности в силу неболезненных психических отклонений (например, предусмотренных ч. 3 ст. 20 УК), то первый экспертный вывод не противоречит второму.
8. Неправомерен адресованный экспертам вопрос о способности обвиняемого к осознанно – волевому регулированию своего поведения «вообще». Подобная недифференцированность редакции вопроса не позволяет ни эксперту – психиатру, ни эксперту – психологу дать на него ответ.
При установлении вменяемости и невменяемости в деятельности судов возникает много проблем.
Пленум Верховного Суда РФ принял 14 февраля 2000 г. постановление N 7 «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних».
Обобщение практики показало, что, несмотря на ежегодный анализ допускаемых ошибок, в деятельности судов по рассмотрению дел о преступлениях несовершеннолетних все еще есть недостатки, нередко повторяются однородные ошибки.
Особо подчеркивается необходимость тщательной проверки судами обоснованности ареста несовершеннолетних. Более того, если установлено, что он был произведен необоснованно или вопреки закону, суду следует эту меру пресечения в отношении несовершеннолетнего изменить или отменить.
Эту конституционную обязанность суды выполняют не всегда надлежащим образом. Так, уголовное дело в отношении несовершеннолетнего Б. За кражу с фермы доильного аппарата было назначено судом на 26 марта 1998 г. В назначенный день подсудимый в суд не явился. Не выяснив причину его неявки, суд объявил розыск и изменил меру пресечения в отношении несовершеннолетнего на заключение под стражу. При этом мнение прокурора об изменении меры пресечения в судебном заседании не выяснялось. В этот же день определение суда было исполнено и Б. Помещен в следственный изолятор.