Название «воинский» вовсе не говорит о том, что субъектами преступлений по данному нормативно-правовому акту могут быть только военнослужащие. При проведенном анализе можно сделать вывод, что не весь Воинский устав относится к истории уголовного законодательства, но сюда принадлежат: во-первых, помещенный в Первой книге (Устав о должностях) патент о поединках; во-вторых, артикул воинский с кратким толкованием и, в-третьих, краткое изображение воинских процессов или тяжб. В.Н. Латкин не без оснований считает, что действие Артикула распространялось на все дела, рассматривавшиеся в общих (не военных) судах[71].
Воинский артикул заимствован из иностранных источников, а именно — в основу его положены шведские артикулы Густава Адольфа в их позднейшей обработке 1683 г. (при Карле XI), но со значительными отступлениями как в системе наказаний, более суровых, так и в определительной части; кроме того, в артикуле прибавлены толкования на каждую статью. Все эти изменения и дополнения делались по разнообразным европейским уголовным законам, включая и имперские немецкие законы, и уставы датский и голландский, и ордонансы Людовика XIV; воинский же процесс был обработан самостоятельно. Таким образом, Воинский устав нельзя назвать переводом с определенного памятника, а скорее сборником по иностранным источникам; подготовлялся он многими лицами, вероятно, первоначально на немецком языке[72]; затем сведенный материал был переведен на русский и в этом виде, несомненно, исправлялся самим императором, причем со стороны слога справщиком был кабинет-секретарь Макаров; потом устав был рассмотрен Сенатом и утвержден императором в Данциге 30 марта. Печатался он с русского текста, но чужеземное происхождение устава отражается как на его языке, изобилующем нерусскими выражениями и оборотами, благодаря чему его нельзя часто уразуметь без немецкого контекста, так и в его содержании, в особенности в обрисовке отдельных преступлений и в системе казней.
При Петре I впервые появляется термин «преступление» для обозначения наказуемого деяния. В общем взгляде на сущность преступления законодательство Петра Великого развивало воззрения Уложения, только отдаляя на второй план религиозное значение преступных действий. Преступление было ослушанием воли царевой. Это не только нарушение законов, но и действие, причинившее вред государству, даже если об этом деянии ничего не говорилась в законе. Государство защищало при этом свои интересы и интересы дворянства. Таким образом, преступление – это действие, общественно опасное для государства и дворян[73].
При условиях преобразовательной деятельности Петра, при могучей ломке всего государственного строя неисполнение его желаний и требований было не только неуважением к запретам всемогущей верховной власти, но и отрицанием самых основ обновления России: такие ослушники были враги всего государственного порядка, вредители интересам государственным, а интерес государственный должен быть резко отличен от интересов партикулярных.
Защитники старины, ее порядков и обычаев, как вредители государственные, были преступнее убийц и разбойников. Прежде, в эпоху Уложения, стрижка бород и усов считалась делом греховным, и виновные в том отсылались к духовным властям; теперь ношение бород считается уголовным преступлением. Указ 29 декабря 1714 г. повелевает, чтобы русским платьем и сапогами не торговали и никто таких платьев и бород не носил, и за такие их преступления учинено будет жестокое наказание, сосланы будут на каторгу, а имение их движимое и недвижимое взято будет на Великого государя безо всякие пощады, а Указ 1 сентября 1715 г., кстати добавлял, что на каторгу будут сосланы все те, которые будут торговать скобками и гвоздями, употребляемыми для подбоя русской обуви. Плохо отстраивалась новая резиденция, Петербург,— и Указ 1714 г. запрещает во всем государстве строить каменные дома, понеже в С.-Петербурге каменные строения зело медленно строятся от того, что каменщиков и прочих художников того дела достать трудно; запрещаются эти каменные постройки под угрозой жестокого наказания — разорения всего имения и ссылки, а в 1719 г. повелевается все каменные дома, отстроенные после 1714 г., отбирать в казну, а хозяевам домов о том, когда они выстроены, велено сказывать правду под угрозой смертной казни и т.п.[74].
Законодательство того времени точно не определяло возраст уголовной ответственности. Лишь указ 2 мая 1765 г. установил его в 17 лет по криминальным делам. Вопрос об уголовной ответственности лиц, совершивших преступления в возрасте от 15 до 17 лет, за которые предусматривалась смертная казнь, решался Сенатом. За иные преступления лица данного возраста могли подвергаться наказанию плетьми; несовершеннолетние в возрасте от 10 до 15 лет наказывались только розгами, а в возрасте до 10 лет отдавались для наказания помещику или родителям.
Не сформулировано понятие невменяемости, но уже не игнорируется психическое заболевание виновного: он не освобождался от уголовной ответственности, но наказание ему назначалось пониженное. Аналогичным образом закон реагировал и на случаи совершения кражи продуктов питания или напитков в незначительных размерах в состоянии «крайней голодной нужды».
Наказание воровства обыкновенно умаляется, или весьма отставляется, ежели кто из крайней голодной нужды (которую он доказать имеет) съестное или питейное, или иное что невеликой цены украдет, или кто в лишении ума воровство учинит, или вор будет младенец, которых дабы заранее от сего отучить, могут от родителей своих лозами наказаны быть[75].
Совершение преступления в состоянии душевной болезни вело к смягчению наказания и даже к неприменению наказания. Предшествующее законодательство обычно мягче наказывало преступление, совершённое в состоянии опьянения. Совершенно иначе этот вопрос решался в ХVIII в. А именно в отдельных случаях пьянство само по себе составляло преступление. И, как общее правило, совершение преступления в состоянии опьянения усиливало ответственность. Возраст, по достижении которого можно было бы привлекать к уголовной ответственности, остался неразрешённым в законодательстве[76].
Крайняя необходимость, таким образом, не признавалась обстоятельством, исключающем преступность деяния, хотя ранее она являлась таковым, к примеру, по Соборному Уложению 1649 г., которое мы рассматривали подробно во второй главе данного дипломного проекта.
Формулируется понятие необходимой обороны как обстоятельства, исключающего уголовную ответственность.
Артикул 156. Кто прямое оборонительное сопротивление для обороны живота своего учинит, и онаго, кто его к сему принудил, убьет, оный от всякаго наказания свободен[77].
Правовая природа необходимой обороны не была четко определена: невозможно было понять, признавал ли законодатель ее обстоятельством, исключающим преступность деяния, или исключающим только его наказуемость? Скорее всего, речь шла об освобождении от уголовной ответственности.
Различались действия умышленные, неосторожные и случайные. Ответственность наступала только при совершении умышленных или неосторожных преступных действий. Случайные действия не влекли за собой уголовной ответственности.
За неосторожное убийство артикул 158 Артикула воинского предусматривал не смертную казнь, как за умышленное убийство, а тюрьму, шпицрутены или штраф с обязательным церковным покаянием. Вместе с тем, различая предумышленное и простое умышленное убийство, последнее из которых являлось менее опасным, законодатель за оба предусматривал обязательную смертную казнь, стирая этим различие между двумя видами умысла.
В отдельных случаях предусматривалось наказание за приготовление к совершению преступления. Законодательство времен Петра I еще не знало понятия покушения, однако ответственность за начатое, но не оконченное преступление была предусмотрена.
Не до конца проводился принцип индивидуальной ответственности. По ряду преступлений отвечали не только виновные, но и совершенно безвинные их близкие - жена и дети. Особенно широко практиковалось наказание не только виновных, но и их родственников за государственные преступления. Вместе с жёнами и детьми на вечное поселение была сослана часть восставших стрельцов, страдали ни в чём не повинные дети и жёны при подавлении восстания Булавина и т.д.[78]
Наиболее опасными считались групповые преступления, они влекли за собой наиболее суровые меры наказания. В законах Петра Iвопрос об ответственности соучастников решался следующим образом: все они подлежали одинаковому наказанию.
Артикул 155. Властно яко убийца сам, тако и протчие имеют быть наказанаы, которые подлинно к смертному убийству вспомогали или советом или делом вступались.
Недоносительство очень часто составляло самостоятельное преступление, обычно по государственным преступлениям.
Артикул воинский считал преступлением не только общественно опасное деяние, но и так называемый «голый» умысел, то есть умысел обнаруженный, но не объективированный в каком-либо действии.
Одним из самых тягчайших преступлений по Артикулу считалось покушение самоубийство – виновный подлежал смерти. Это положение согласовывалось с христианской идеей о том, что только Бог может отнять жизнь у человека – Бог дал, Бог и взял. Но если рассматривать данное положение, то можно сделать вывод, что император причисляет себя к Богу, раз он вправе лишать жизни людей. Именно по этой причине покушение на суицид расценивается как посягательство на его императорское право казнить и миловать.