Все эти документы можно рассматривать как попытки закрепить и конкретизировать сформулированные в Нюрнберге понятия преступлений и в то же время как подтверждение этих принципов мировым сообществом в целом, а не малым количеством государств, которые выступали от его имени в Нюрнберге и Токио.
Попытки сформулировать, обобщить и систематизировать уроки Нюрнберга имели место в работе Комиссии по международному праву, результатом которой явились сначала Проект кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества 1954 г. и затем возобновление работы над этим проектом.
Кроме того, в проекте Кодекса были предусмотрены наказания за действия, которые составляли сговор о совершении указанных преступлений, соучастие в них или покушение на их совершение. В Проекте было также предусмотрено, что то обстоятельство, что лицо действовало в качестве главы государства или в качестве ответственного правительственного чиновника, не освобождает его от ответственности. То обстоятельство, что оно действовало в соответствии с приказом своего правительства или вышестоящего должностного лица, также не освобождает его от ответственности, если по обстоятельствам времени оно имело возможность не подчиниться приказу. Эти последние положения были единственными в Проекте 1954 г. формулировками, которые имели характер норм «общей части».
2. Создание комплекса норм международного уголовного права;
В следующие после Нюрнбергского и Токийского процессов годы был принят целый ряд международных актов, в которых нашли отражение принципы, сформулированные на этих трибуналах:
Конвенция ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него 1948г.; Женевские конвенции Международного комитета Красного Креста 1949 г.; Конвенция ООН о пресечении торговли людьми и эксплуатации проституции 1949 г.; Гаагская конвенция ЮНЕСКО о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1954 г.; Дополнительная конвенция ООН об упразднении рабства, работорговли и аналогичных им институтов и практики 1956 г.; Общая конвенция ООН о наркотиках 1961 г.; Токийская конвенция Международной организации по вопросам гражданской авиации о преступлениях и некоторых других действиях, совершенных на борту самолета 1963 г.; Гаагская конвенция Международной организации по вопросам гражданской авиации о пресечении незаконных захватов самолетов 1970 г.; Конвенция американских государств Организации американских государств о предупреждении и наказании террористических актов в форме преступлений против лиц, находящихся под международной защитой, и связанного с этим вымогательства имущества в случаях, когда эти акты имеют международное значение, 1971 г; Конвенция ООН против пыток и других видов жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство личности обращения или наказания 1984 г.; Европейская конвенция Совета Европы о посягательствах на культурные ценности 1985 г. Данный список можно продолжать.
Следует заметить, что многие из этих международных договоров - примеры того, как международное сообщество сумело в совершенно разрозненных сферах своих интересов прийти к согласию относительно борьбы с помощью норм международного уголовного права против конкретных разновидностей бедствия, именуемого международным терроризмом. В резолюции, которая была единогласно принята в 1985 г., Генеральная Ассамблея ООН недвусмысленно объявила его «преступлением».
В соответствии с положениями этого внушительного собрания международных договоров государств стороны правомочны, а в большинствеслучаев они обязаны подвергать - на основе установленной их внутренним законодательством административной или уголовно-судебной процедуры — преследованию физических лиц, обвиняемых в том, что они занимаются широким кругом таких деяний, которые международное сообщество признает преступными. В отсутствие до недавнего времени постоянно действующего международного уголовного трибунала по типу тех, что были учреждены adhoc в Нюрнберге и Токио, национальные суды вполне можно было рассматривать как представителей международно-правовой системы.
Основной предмет вышеуказанных международных договоров достаточно виден из их названий – пресечение международных преступлений и борьба с ними. Тем не менее, попытаемся синтезировать некоторые аспекты содержания этих договоров как процессуального, так и материально-правового характера, рассмотрев три крупные группы вопросов, которые возникают в связи со многими договорами из числа включенных в указанный список:
А) Вопрос о юрисдикции и экстрадиции; то, что можно назвать «экстрадиция, предоставление убежища, исключение политических преступников, выдавать или подвергать уголовно-судебному преследованию» - очень сложный комплекс взаимосвязанных вопросов; права обвиняемого; защита ссылкой на выполнение акта государственной власти или приказов вышестоящих должностных лиц. Конечно, все эти вопросы имели непосредственное отношение к Нюрнбергу и Токио, и исследование их даст правильное представление о том, каковы были те обязательства, которые государства готовы были на себя принимать на протяжении десятилетий после окончания Нюрнбергского и Токийского процессов.
Специалисты по международному публичному праву обсуждают различные принципы, на основе которых государства претендуют на осуществление уголовной юрисдикции, в особенности такие, как принцип территории, принцип последствий, принцип гражданства (или активной правосубъектности), принцип пассивной правосубъектности (основанной на гражданстве потерпевшего) и принцип универсальности. Применение этих принципов в конкретных случаях является предметом значительных разногласий. Судя по всему, Нюрнбергский и Токийский трибуналы приняли за основу своей юрисдикции некий вариант принципа универсальности, хотя можно найти серьезные доводы в пользу того, что учредившие трибуналы страны действовали совместно в качестве представителей международного сообщества в целом.
Задача, которая в послевоенный период стояла перед всеми международными договорами уголовно-правового характера, заключалась в том, чтобы учредить суд для осуществления международной юрисдикции. Однако концепция Трибунала, учрежденного в качестве органа международного правосудия, продолжала оставаться лишь формальностью. Среди указанных выше международных договоров возможность учреждения Международного Трибунала рассматривалась только в конвенциях о геноциде и апартеиде, но подобного рода судебный орган долгое время учрежден не был. Действительно, указанными договорами редко предоставляется универсальная юрисдикция по типу установленной обычным правом традиционной юрисдикции в отношении пиратов - простым заявлением, что все стороны в договоре могут осуществлять юрисдикцию в отношении преступлений независимо от места их совершения.
В порядке исключения универсальная юрисдикция узаконена Женевскими конвенциями 1949 г. и Конвенцией об апартеиде. В некоторых международных договорах, таких, как, например, Конвенция о геноциде (которая предоставляет юрисдикцию либо по территориальному признаку, либо международному трибуналу, если таковой будет учрежден), прослеживается тенденция в сторону отказа отдельным государствам в праве осуществлять универсальную юрисдикцию. Чаще бывает так, что международные договоры требуют от государства осуществления юрисдикции на основе иной или иных концепций юрисдикции при условии, что, если нельзя будет определить государство для осуществления юрисдикции на основе «иных концепций», действовать будет принцип вторичной или уступленной универсальной юрисдикции.
Примером подхода такого типа, который мы обнаруживаем почти во всех международных договорах, заключенных после 1970 г., является статья 3 конвенции 1973 г. «О наказании за преступления против лиц, находящихся под международной защитой, включая дипломатических агентов». Параграф 1 статьи 3 требует от государства-стороны принятия таких мер, которые могут быть необходимы для установления юрисдикции в случаях, когда (а) преступление совершено на территории этого государства или на борту корабля или самолета, зарегистрированного в этом государстве, (б) предполагаемый преступник является гражданином этого государства и (в) преступление совершено против лица, находящегося под международной защитой, которое пользуется своим статусом как таковым ввиду функций, которые оно осуществляет от имени этого государства.
Здесь мы можем наблюдать пример интенсивного смешения принципов территории, гражданства и пассивной правосубъектности. Как и в других международных договорах аналогичного характера, налицо совпадающая юрисдикция, однако приоритетность принципа юрисдикции - на случай, если те или иные государства пожелают ее осуществлять - прямо не указана. Такого рода вопросы о приоритетности просто оставлены для решения их путем переговоров между сторонами. Однако «первичный» характер этих концепций юрисдикции с очевидностью вытекает из формулировок и конструкции норм, трактующих о «вторичной» универсальной юрисдикции. Параграф 2 статьи 3 Конвенции 1973 г. связывает уступленную универсальную юрисдикцию с общим обязательством выдавать преступников одному из государств, осуществляющих первичную юрисдикцию. В нем предусмотрено, что каждое государство-сторона должно принимать такие меры, которые могут оказаться необходимыми для установления юрисдикции в отношении преступлений в случаях, когда преступник находится на его территории, а не выдавать его какому-либо из государств с первичной юрисдикцией, перечисленных ранее в этой статье. Общим здесь является принцип «выдавать или подвергать уголовно-судебному преследованию», однако решение в пользу уголовно-судебного преследования, основанного на принципе универсальной юрисдикции, здесь не может быть признано предпочтительным. А решение об экстрадиции может быть. С другой стороны, международные договоры, подобные этому, явно ставят дополнительным условием юрисдикции, основанной на принципе пассивной правосубъектности, одобрение ее международным сообществом.