Дискурс государственной власти
В современной теории государства и права, как и во всей юридической науке, в свете вполне ощутимых стремлений ряда исследователей к методологическому обновлению собственных интеллектуальных изысканий вполне оправдана ситуация поиска адекватной аналитики изучаемых явлений, процессов, событий. Десятилетие "конструктивного хаоса", царящего в 90-х гг. в гуманитарной сфере, явно спровоцировало данные тенденции. Целая эпоха методологической и идеологической стабильности, наблюдаемая, в том числе и в политико-юридическом познании, давящего на умы монизма, если и не прекратилась вовсе, то уж по крайней мере прервалась, возможно, временно отступила. Конечно, рецессию диалектико-материалистической теории и определяемых ею концептуальных подходов к решению государственно-правовых проблем можно оценить по-разному, и абсолютно правы авторы, стремящиеся выявить не только исключительно позитивные моменты, связанные с отказом от многих канонов прежнего метода, они, бесспорно, имеют место в современной юриспруденции, но и обращающие пристальное внимание негатив. Например, не секрет, что отечественная историко-правовая наука в лице многих ведущих школ "не обнаружила" явной методологической ценности в цивилизационном подходе - историко-морфлогических построеинях О. Шпенглера, его реквиеме по Западу (как это было не так давно отмечено на одной из международных конференции, проводимых российским историко-правовым oбществом), в теоретическом мистицизме А. Тойнби - и продолжает рассматривать его не более чем увлекательное чтиво, достаточно полезное для расширения кругозора. В этой связи отказ от работающих в руках российских историков-правоведов методов равносилен отказу от методологии вообще, переходу к обычному «фактокопательству». То же самое можно сказать н о других направлениях юридической мысли, в частности об общей теории нрава и государе цивилистики и др., в рамках которых далеко не всегда целесообразно стремиться использовать, вновь обретенные в настоящее время (филосовско-эвристическиские конструкции). Однако, нельзя отмахнулся и от очевидного - отечественная правовая наука сейчас, в переходном (в теорико-методологичском плане) состоянии развит действительно открыта для обмена идеями и опытом, способна вести диалог со всем полем гуманитарной мысли, причем не только современной (зарубежной или российской), но и «путешествовать во времени», открывая или заново открывая как иностранные, так и собственные интеллектуальные шедевры, обретая утраченное.
Довольно длительный период времени наше правоведение было охвачено "онтологической болезнью", т.е. занято социологической регистрацией правовых событий, их анализом и частнонаучным обобщением. В рамках последнего и выстраивалась определенная логика - поиск тождества между правовыми понятиями, принципами, идеалами (многие из которых введены, но пока еще не осмысленны) и правовым сознанием посредством правовой практики. Именно этот по-своему важный и значимый духовно-практический период развития науки привел к осознанию того, что теория права (чтобы двигаться вперед) вынуждена обратится к познанию своей самости, собственной эвристической практики и результатов. Как пишет, например Д.А. Керимов, в любой науке "... периоды, характеризующие накоплением преимущественно онтологического материала, неизбежно сменяются периодами его гносеологического осмысления, обобщения и систематизации"1. Значимость этих этапов более чем очевидна: они позволяют не только разобраться и привести в порядок саму основу правовой науки (ее методологию н "процедуру рационализации"), но и дают возможность обогатить весь се фундамент новым содержанием и инструментарием, вобрав в себя различные достижения науки в иных отраслях гуманитарного знания.
В этом ракурсе весьма актуально рассмотрение проблемы власти, так как данный социальный феномен, равно как и другие (например, право, государство, правосознание), служит объектом междисциплинарных исследований, что способствует диалогу и взаимообогащению ряда общественных наук. Более того, в новом взгляде на социальные явления острее всего нуждается и сама общая теория государства и права: в отечественном правоведении особенно в последние годы достаточно очевидно проявляется стремление к поиску простых ответов на очень сложные вопросы.
Например, наиболее распространено следующее определение власти: это отношения господства и подчинения, при которых воля и действие одних лиц (властвующих) доминирует над волей и действиями других лиц (подвластных). Государственная власть - это концентрированное выражение воли правящих социальных групп. Проблема, казалось бы, ясна и прозрачна. Однако даже поверхностный анализ существующих в современной России властных практик, по крайней мере, ставит под сомнение предыдущие утверждения. Кто подлинный субъект государственной власти? Народ, парламент. Президент... Последний в послании Федеральному Собранию РФ прямо заявил, что «органы местного самоуправления часто осуществляют функции органов государственного управления» или «в стране вообще формируется своего рода теневая юстиция». В этих условиях по неволе теряешься по поводу определения подлинных субъектов государственной власти (субъектов властвования), перестаешь доверять привычному пониманию ее природы. Поэтому на первый взгляд довольно ясное понятие, сложившиеся в рамках теории государства и права, при глубоком, обстоятельном изучении открывает бездну не понятного. «Тайна сия велика…».
Кроме того, как справедливо полагает А.Ю. Мордовцев, каждое политико-правовое явление и процесс имеет свое человеческое, оно «всегда исторично и культурно, оно не может быть измерением вообще, универсальным, глобальным, схематичным, юридический мир всегда национален и цивилизационен, формируется и существует только в определенном временном и геополитическом (геоюридическом) континуумах»1. В свою очередь, для того, чтобы раскрыть сопряженность теории и практики, выявить историческое значение и (функций того или иного политико-правого феномена, понять его как одну из форм мысли и деятельности людей, необходимо предложить «новые» понятия, «новые» интегральные подходы учитывающие многообразие факторов, определяющих возникновение, становление, развитие и характер политических и правовых феноменов 2.
Одним из таких понятий, которое предлагает комплексное исследование политических и правовых феноменов с привязкой к исторической и культурной ситуации является понятие - «дискурс». Дискурсивная стратегия исследования становится сегодня методологическим ориентиром 3 в процессе исследования, он стремится: соединить в своем анализе, как инвариантные стили мышления, так и инновации, вносимые определенным историческим временем и контекстом, позволяет «стянуть» теорию и властно-правовую практику. Однако, применяемое достаточно часто в гуманитарных исследованиях понятие дискурс, и в частности в анализе политико-правовых явлений, часто нагружается совсем разными смыслами, придающими ему или «идеологическую» коннотацию, или вообще порой нивелируют его эвристическую значимость. Так уж случилось, что сегодня в условиях теоретического и методологического плюрализма до сих пор нет устоявшегося,четкого и общепринятого определения данного понятия, однако этот факт, как видится, и послужил такой широкой популярности и востребованности, которую этот термин обрел за последние десятилетия. Так, сам термин «дискурс» или скорее его смысловое ядро, стал той методологической «единицей», которая позволила пойти в разрез с традиционными Термин дискурс (произошёл от лат. discere - блуждание, в последствии discursus - рассуждение, речь, аргумент) начал широко применялся в средневековье в качестве прилагательного, которое характеризовало логичность и аргументированность высказывания (сделанное в определённом порядке) о мире вещей. Так, средневековые логики под термином «discursus» понимали действие рассудка, когда он направлялся or известного к неизвестному, строя (правильное) умозаключение. В этом контексте дискурсивность означало логическую ясность, т.е. безошибочную последовательность понятий и их связь в процессе познания. Таким образом, смысловое пространство дискурсивности. используемое почти до н. XX века, следует охарактеризовать как рассуждение, состоящее из последовательного ряда логических звеньев, из которых каждое зависит от предыдущего и обуславливает последующее.