Введение
«Теория власти не создаётся для кого-то, кто не в силах ее разобрать, она не ждёт своего часа, чтобы стать практикой, она должна быть одновременно и теоретической моделью власти и наброскам стратегии конкретных политических действий»
Ж. Делёз
В современном российском политико-правовом процессе реформирование институтов государственной власти связано с поиском адекватных национальному опыту оснований правового порядка. Игнорирование собственных национальных традиций в юридической и политической науках привело к тому, что наука о государственной власти ориентируется на общие, универсалистские теории, в рамках которых исследование отечественной государственно-правовой материи с их историческими и национальными особенностями протекает по заранее заданным готовым схемам, «отрекаясь» от всего непонятного, нетипичного, специфического одним словом, от того, что не вписывается в узкие ортодоксальные (вестернизированные) схемы.
Еще в начале XX века русский юрист Н. А. Захаров писал, что «в области нашей юриспруденции мы можем отметить известную робость, известную пассивность в изложении основ нашей государственной власти: вся наша юридическая наука по преимуществу стремилась уложить нормы нашего строя в рамки теории, из этого выходила натянутость, а нередко и полная неопределенность... насильно натягивать эту перчатку иноземного определения на руку русской действительности только для того, чтобы втиснуть её в эту готовую, может быть, мастерски, но для чужой руки приготовленную форму»1 есть, по его мнению, следствие психологической зависимости и преклонения перед внешней стороной Запада, полнейшее обособление государственной науки от реальной жизни, от насущных требований и исторических задач.
Так, столкнувшись с социальными противоречиями, русская политико-правовая мысль зачастую искала «чудодейственный эликсир», т.е. спасительные идеалы, образцы лучшего обустройства для своего отечества (как обычно радикальные!) и принципы построения и функционирования государственного организма. Этот образец идеала брался либо из далекой истории (определенный государственный период и свойственный ему уклад, который идеализировался и принимался как эталон для современной организации без учета ее специфики, современных целей и задач, например,славянофильство), либо, что чаще всего, искался на Западе, опить-таки без должного историко-культурного анализа возникновения и развития этих идеалов, адекватности их национальной почве и закономерностям институциональной эволюции например, (западничество). Причем считалось, чем точнее будут импортированы на отечественную почву западные политические и правовые институты, тем быстрее и эффективней будет результат.
Однако история, как всегда, неумолима, и построение «желаемого» всегда заканчивалось одним и тем же: отвлеченные идеалы, столкнувшись с реальным укладом жизни, властно-правовыми практиками вообще подрывали всю политическую и правовую ткань общества. Наконец, оказываясь у пропасти (отказ от прошлого и разочарование в будущем заманчивых идеалов), русское сознание начинало интуитивно тянуться к тому, что внутренне было ему присуще, к тем основам, которые нас скрепляли. Эта коллективная саморефлексия приводила, как обычно, к поиску основ национальной модели властвования и организации государственно-правового порядка, к поиску нравственных, духовных начал, которые, как метко замечал в свое время Г.В.Ф. Гегель, «выступают как основание нации, ... ее обоснование, которое удовлетворяет дух». Именно в этом поиске, по его мнению, есть та субъективная свобода нации, которая приводит к осмыслению действительности государственного устройства. Причем «намерение дать народу apriori пусть далее более или менее разумное по своему содержанию государственное устройство упускает из виду именно тот момент, благодаря которому оно есть нечто большее, чем порождение мысли... Народ должен чувствовать, что его государственное устройство соответствует его праву и его состоянию, в противном случае. - прозорливо отмечал Г.В.Ф. Гегель, - оно может, правда, быть внешне наличным, но не будет иметь ни значения, ни ценности»1 .
Не будет, наверное, большим преувеличением отметить, что в период массовых трансформаций политической и правовой жизни российское общество столкнулся с кризисом. итогом которого явилось осознание, какполитической элитой, так и большинством граждан. что продолжение либеральных реформ но западным «идеальным» образцам в России невозможно. Оказалось, что формирование либерально-демократического государства и гражданского общества (в западном его понимании) никоим образом не связано с органичной тканью многовековой российской культуры. Изменение общественного сознания и повседневной жизни сверху, создание системы государственно-демократических институтов и рыночной инфраструктуры за столь короткое время породило в современной жизни дуализм, искажения и дисфункции базовых публично-правовых институтов. Получилось, что внешние «имитационные» действия и институциональный «макияж» полностью соответствуют западной моде, а сознание живет тем национальным духом, теми национальными привычками и стереотипами, которые, как бы ни старались реформаторы разных времен, до сих пор сохраняют традиционное ядро общества и его самоидентификацию.
Примечательно, что в начале XX в. известный юрист и философ Н.Н, Алексеев писал то же самое» только о своем времени: «В жизни нашей получилось поражающее несоответствие между юридической формой и бытом: усвоил западную юридическую форму, мы однако, не выработали соответствующей ей техники: в то же время, не вполне отрешившись от своих собственных форм, мы теряли постепенно все то положительное, что им было свойственно»1. Гегелевский тезис об «иронии истории» очередной раз подтверждается на российской почве.
Вообще, постсоветская история полна парадоксов и казусов. Так. недавние реформаторы, ранее настаивавшие на бескомпромиссном приятии либерально-демократической парадигмы развития российской государственности, спустя десятилетие утверждают обратное - необходимость преобладания в политической и правовой жизни общества традиционных, национально-культурных начал. Возникает ситуация, которую давно уже описал П.Е. Салтыков-Щедрин в одном из своих сатирических произведений, где один градоначальник начав объяснять глупому и неразумному народу прав человека, закончил тем, что объяснил им права Бурбонов...
Неудивительно в этом плане, что сегодня появляются фундаментальные работы, посвященные исследованию национальных основ государства и нрава, поиску национальных политических и правовых моделей, происходит историческая реконструкция прошлого идейного и практического опыта, «Теперь уже всем ясно, что успех современных преобразований во многом зависит or более иди менее удачно подобранной формулы, включающей прочную опору па позитивную историческую традицию и одновременный поиск средств нейтрализации негативных моментов прошлого»2. Все это как видится, имеет главную цель - осознание своей национальной самости и связанных с ней исторических перспектив. Итогом всех этих поисков должно стать построение всего политико-правового каркаса современного общества на основе устойчивых, прошедших апробацию историческим генезисом духовных основах национaльного мироощущения и национальной рефлексии. Справедливо в этом плане замечает академик И.Т. Фролов: «Политики думают, и современные, и те, что были раньше, что они определяют судьбу России. Но судьбу России определяет общая предопределенность её исторического развития. Судьба России вытекает из общих тенденций исторического развития, из тех идей, которыми насыщено общество, насыщена русская культура (символов, которые не дают забыть об её нравственном духе)... то, что происходил у нас в идейной и политической плоскости, невозможно понять без обращения к историческим корням»1. Именно в прикосновении к вечному конкретные политико-правовые формы приобретают свою обоснованность и устойчивость, говоря привычным языком высшую форму легитимности институционального порядка.
Настоящее монографическое исследование ставит своей целью наметить теоретический и практический переход от построения и изучения исключительно идеализированных институциональных проектов трансформации отечественной системы государственной власти, моделей и техник властно-правовых отношений к рассмотрению специфики разновекторных политических и юридических процессов в развитии российского социума. В работе показывается, что осмысление специфики и эволюции отечественной государственной власти зависит от обнаружения се «образа» в национальном самосознании, специфики мыследеятельности субъектов, особенностей политико-правовых проблем, стоящих перед обществом на конкретном историческом отрезке времени. Причем анализ стиля государственно-правового мышления определенной, эпохи возможен, только в рамках комплексного подхода, совмещающего исследование как гносеологических (как воспринимаюсь и познавалась государственная власть в ту или иную эпоху - концептуальная практика) и морфологических (социально-политическое строение и институциональная форма) проблем, так и практических (как осуществлялась, посредством каких техник и способов государственная власть в ту или иную эпоху - властно-управленческая практика),Конечно, в рамках одною монографического исследования невозможно отразить всесторонне и комплексно существующие и преемственно воспроизводящиеся особенности властно-правовых отношений, закономерностей институциональной трансформации отечественной системысистемы государственной власти. Скорее всего, данный труд следует расценивать как поиск теоретико-методологических ориентиров познания государственной масти в конкретном геоюридическом и геополитическом пространстве. Актуальность и востребованность подобных исследовательских программ более чем очевидна. Действительно, вслед за известным российским историком и политологом Ю.С. Пивоваровым. Следует признать, что отечественная юридико-политическая наука до сих пор не выработала теоретических принципов и методологических приемов реконструкции национального властно-правовой мыследеятельности, до сих пор специфические закономерности эволюции публично-правового взаимодействия в системе личность-общество-государство анализируются сквозь призму чуждой, не вполне ясной и осознанной научным сообществом, западноевропейской терминологической системы. Отсюда нередко возникают нестыковки, теоретические путаницы, игнорирование факторов и доминант в правовой политики государства, оказывающих существенное, а иногда и решающее значение на институционально-властную конфигурацию, официальное и неофициальное (теневое) взаимодействие между различными институтами и структурами воплощается одновременно объективно в виде специфических структур и механизмов и «субъективно» или, если хотите, в головах людей, в виде мыслительных структур, категорий восприятия и мышления. Реализуясь в социальных структурах и в адаптированных к ним ментальных структурах, учрежденный институт заставляет забыть, что он является результатом долгого ряда действий по институционализации и представляется со всеми его внешними признаками естественности». Подобная исследовательская интенция изучения государственной власти была свойственна и многим русским философам и юристам. Так, например, в начале XX века Н.А. Захаров писал, что «понятие о верховном главенстве царской власти росло веками, вот почему самодержавие можно вычеркнуть из основных законов, самодержец может от него отречься сам, но это будет актом односторонним; чтобы это понятие исчезло, необходимо изгладить его еще и из сознания и действия народного».