Существуют серьезные основания, для утверждения, что место адвоката в общей иерархии общественных профессий и степень выполняемых им функций в глазах общественного мнения остаются достаточно высокими. Безусловно, престиж адвокатской деятельности растет. По данным социологических исследований, около половины опрошенных граждан с уважением относится к профессии юриста, в том числе и адвоката, об этом свидетельствует и обзор адвокатской практики.
Например, Дело № 2/37-1999/2А
Евгений Тарло ("Е.Г. Тарло и партнеры", МОКА) закончил в первой инстанции гражданское дело, от которого ранее уже отказались несколько адвокатов ввиду его явной, казалось бы, бесперспективности. Однако г-н Тарло нашел в нем несколько незаметных, на первый взгляд, зацепок, которые позволили ему выстроить интересную концепцию защиты. Эффект превзошел все ожидания.
Дело было в Одинцовском районе Московской области. Председателю совета одного московского банка, кредитующего строительство, приглянулся дом, который на соседнем с ним участке строила Наталья Г. Банкир узнал о ее финансовых затруднениях: она собиралась переехать в этот дом, оставив московскую квартиру сыну, но на завершение отделочных работ и монтаж отопительной системы ей не хватало 200 млн. рублей. Зимой же без отопления мог промерзнуть фундамент, и судьба дома оказалась бы под вопросом. Банкир, которому женщина сама неоднократно помогала, проявил участие, предложив ей взять ссуду в его банке.
В июле 1994 года женщина заключила с банком годовой договор кредита на 200 млн. при ставке 180% и 1,3% за каждый день просрочки. По договору за первый просроченный день пеня получалась 8 млн. рублей, а потом сумма увеличивалась в геометрической прогрессии, так как неустойка начислялась на сумму договора и на проценты по ней (в том числе и на процент неустойки). Столь жесткие условия кредита вызвали у Натальи Г. опасения, но сосед - банкир успокоил ее, сказав, что это только формальность, и в случае задержки неустойку с нее брать не будут. Заключили и договор залога (ипотеки), под который отдавался дом с участком, оцененный банком всего в 200 млн. Это якобы для того, чтобы меньше платить нотариусу.
Дом был достроен, и женщина уже успела в него переселиться и прописаться. Но к моменту возврата кредита нужной суммы (560 млн.) у нее по ряду причин не оказалось. Решив, что сосед, как и обещал, пойдет ей навстречу, Наталья Г. намеревалась отдать 315 млн. и продлить срок договора. Однако в банке ей заявили, что надо вернуть все сразу или отдать дом и доплатить разницу. Банкира же она больше не видела, так как и в банке, и в Одинцове охрана ее к нему не допускала. Денег собрать так и не удалось, поскольку долг возрастал быстрее, чем ей удавалось занять у знакомых.
В сентябре 1995 года банк подал иск в Савеловский суд Москвы, требуя отдать ему заложенный дом. К этому времени долг Натальи Г. банку составил уже 1,3 млрд. Адвокаты отказывались браться за ее "безнадежное" дело, поскольку, по их мнению, с юридической точки зрения банк был прав. В декабре, когда дело находилось уже в Одинцовском городском суде, она обратилась к Евгению Тарло. К этому моменту в суд от банка поступил еще и иск о выселении должника из дома, и заявление о наложении ареста на все имущество ответчицы, в том числе и на квартиру сына.
Слушания начались в феврале. Долг ответчицы составлял уже 3,5 млрд. Но адвокат Тарло заявил в суд встречный иск о признании договора залога недействительным, чем немало удивил банкиров. Оказывается, последние забыли зарегистрировать его в поземельной книге земельного комитета Одинцовского района, чем нарушили соответствующее требования п. 2 ст. 43 Закона о залоге (16.01.92). Договор же, согласно ст. 11 того же закона, считается заключенным с момента его регистрации. А раз этого не произошло, то, по ст. 12, он недействителен. На необходимость правильного оформления залога указывается и в инструктивном письме Центробанка от 25 мая 1994 года.
Поняв, что здесь они сплоховали, представители банка пытались доказать, что жилой дом может быть предметом залога без земельного участка. Но Тарло разбил эти доводы, сославшись на ст. 42 Закона о залоге, по которой ипотека недвижимости признается только вместе с землей. Об этом же говорят и п. 3 ст. 340 нового Гражданского кодекса (ГК), и Указ Президента "О дополнительных мерах по развитию ипотечного кредитования" (28.02.96). Ссылки же банкиров на то, что они получили право ограниченного пользования участком (сервитут), разбились о ст. 274 ГК, гласящую, что сервитут распространяется на часть чужой, а не собственной земли, и поэтому ни о каком сервитуте речь в данном случае идти не может.
Требование банка о выселении должника из дома, по мнению адвоката, тоже оказалось несостоятельным, поскольку истцы еще не доказали, что дом перешел в их собственность. Значит, его клиентка, согласно статье 288 ГК (собственность на жилое помещение), вправе в нем проживать. Но даже если заложенный дом и перейдет к банку, то, согласно упомянутому президентскому Указу, проживающих в нем лиц выселять нельзя.
И вообще, утверждал Тарло, сам договор кредита был заключен на откровенно кабальных условиях, которые навязал банк, воспользовавшись безвыходной ситуацией Натальи Г. Эта сделка, согласно ст. 179 ГК, вполне может быть признана недействительной. В случае необходимости его доверительница подаст соответствующий иск. Но это не все. Банк, утверждал адвокат, сам не выполнил взятых обязательств по выдаче ссуды. Во-первых, из кредитных денег он удержал все расходы, связанные с оформлением кредита (больше 10 млн. рублей). Во-вторых, процент стали начислять еще до того, как его ответчица получила всю сумму (ее выдавали частями). А в-третьих, треть суммы была выдана сыну Натальи Г., который вообще стороной по договору не является.
Тарло также доказывал, что часть вины за невозврат кредита лежит на самом банке, который умышленно содействовал увеличению задолженности и не принял разумных мер к ее уменьшению. Значит, согласно ст. 404 ГК ("Вина кредитора"), ответственность должника уменьшается. Наталья Г. ведь предлагала отдать деньги частями, прося лишь не взимать кабальную неустойку. Но банк требовал все сразу, и при этом совершенно нереальная пеня создала абсолютно неразрешимую ситуацию. Все это очень похоже на "включение счетчика", поскольку никакими экономическими соображениями данное поведение нельзя объяснить. При этом неустойка совершенно не соответствует последствиям нарушенных должником обязательств, и суд, согласно ст. 333 ГК ("Уменьшение неустойки"), вправе ее уменьшить. Кстати, кредитный договор предусматривал возможность изменения и процентной ставки, но банк, несмотря на то, что в среднем по стране она составляет сейчас не более 110%, толковал этот пункт только в сторону увеличения. Отказывался банк и от мирового соглашения, по которому Наталья Г. обязалась возвратить все деньги, но без неустойки. В ответ она слышала лишь требования о передаче дома в счет 200 млн., после чего "видно будет".
Адвокат и его клиентка придумали ход: Наталья Г. перевела деньги на депозитный счет суда (основной долг и процентная ставка), тем самым подтвердив свою готовность вернуть долг. Это сам банк поставил заведомо невыполнимые условия, а должник свои обязательства перед ним по выплате основного долга выполнил. Осталось внести только часть по процентной ставке.
Суд признал все доводы Тарло весьма убедительными и решил: договор залога признать недействительным, банку в иске о выселении отказать, а иск о взыскании ссуды удовлетворить частично. Неустойка была максимально снижена до 20 млн. рублей, и в итоге Наталья Г. должна была вернуть 600 млн. (основной долг и процентная ставка), а не 3,5 млрд., как хотели банкиры.
Например, Дело № 2/25-1999/2А
В городском суде Климовска (Московская область), а затем в Мособлсуде адвокат МОКА Александр Корелов (Мособлюрконсультация) доказал, что договор приватизации квартиры, заключенный от имени восьмидесятилетней Пелагеи Строгановой ее родственниками, является недействительным. Корелов установил, что они ввели неграмотную Строганову в заблуждение, рассчитывая завладеть ее жилплощадью, для чего фальсифицировали доверенность и подписали от ее имени данный документ, а затем заключили договор дарения с ее дочерью. Климовский суд согласился с доводами адвоката, признав все договоры недействительными, а Мособлсуд подтвердил это решение.
Пелагея Строганова жила в Климовске в двухкомнатной квартире вместе с дочерью Ниной. В апреле 1993 года они приватизировали квартиру как совместную собственность, а в январе следующего года Нина умерла. Мать как единственная наследница получила в собственность половину дочери. Интересы наследницы представлял ее сын Владимир Строганов, живущий в Москве. На основании справки из БТИ Климовска о принадлежности квартиры он получил у нотариуса свидетельство о праве матери на наследство. Свидетельство зарегистрировали в том же бюро.
Старушка рассказала о наследстве своей внучатой племяннице Светлане Солодовой. И тут дело приняло неожиданный оборот: Солодова подала в климовскую горпрокуратуру заявление, требуя предъявить Строгановой иск о признании свидетельства на право наследования недействительным. Оказалось, что, согласно заключенному в июне 1993 года договору, мать и дочь Строгановы подарили свою квартиру Солодовой. Договор был предъявлен прокурору и приобщен к делу. В прокуратуре выяснили, что "накладка" произошла из-за двойной регистрации спорной жилплощади: статус райцентра Климовск получил в конце 1993 года, а до этого не имел своего БТИ, поэтому договор дарения был зарегистрирован в БТИ Подольска. Но пока оттуда после реорганизации передавали документы, в БТИ Климовска уже завели новые, зарегистрировав и свидетельство о праве на наследство Строгановой. В мае 1995 года прокурор подал иск в Климовский горсуд, требуя аннулировать это свидетельство, поскольку договор дарения был заключен раньше.