* Ср. интересное замечание по поводу «фоновой лексики», сделанное А. А. Реформатским: «... особенно важно сохранение таких слов при переводах с чужих языков, где вовсе не все надо переводить, а иной раз необходимо сохранять названия, данные в чужом языке, лишь транскрибируя их. Многие такие «транскрипции» получают права гражданства и входят уже в запасной (для специальных нужд) словарный состав. Таковы обычно личные собственные имена (ономастика), названия монет, должностей, деталей костюма, кушаний, напитков, обращения и т. д., что при переводе всего остального текста сохраняет и местный колорит...» (Реформатский А. А. Введение в языковедение. С. 137. См. также ст. А. Е. Супрун).
Любой язык, видимо, нуждается в некотором количестве заимствований, называющих реалии иноязычной культуры. В русском языке есть небольшие пласты широкоизвестных слов, передающих национальный колорит конкретной страны или региона. Наряду с номинативными и художественными функциями часть таких слов используется для создания и сохранения стереотипных представлений о сущности того или иного народа, которые чаще всего не имеют ничего общего с подлинной характеристикой его национальных особенностей. Стоит, например, произнести слово Испания — и сразу же в сознании многих людей возникают шаблонные представления, мыслительные штампы: коррида, бой быков, тореро, тореадор, матадор, кабальеро с гитарами и навахами, серенады под балконом, сеньориты с кастаньетами и тому подобные «испанские красивости». На самом деле все это не так. Даже коррида, бой с быками, уже не привлекает испанца, как в былые времена.
Однако подавляющее большинство переведенных в а — г группах примеров составлено из слов иного типа. Бимбалете, бомбачи, чирипа, чурро, грапа, писко, алмуд, рондадор, маламбо, боличе, гуанако, тиньоса, омбу и т. д. — все это заимствования, не выходящие за рамки одной или нескольких переведенных книг. Их можно назвать окказиональными заимствованиями. Переводчик транскрибирует эти иностранные слова на русский язык, ибо в родной речи он не находит им прямых соответствий из-за отсутствия в обиходе своего народа названных ими вещей, предметов, явлений или понятий. Транскрибированные слова обнаруживают в переводном тексте информацию, которая была в них имманентной, скрытой в обычном для них контексте и стала явной и значимой на иноязычном фоне. Окказиональные заимствования воспринимаются как иностранные слова и благодаря этому выполняют не только номинативную функцию, называя реалии, но и художественную, помогая воссоздавать национальный колорит подлинника. Этой функции в оригинале у них обычно не бывает. Правда, в приведенных примерах есть индейские слова, вроде тайта, уака, хирки и др., которые не вошли в испанский язык Латинской Америки, и в испаноязычной прозе им присущи функции окказиональных заимствований. Таким образом, латиноамериканский автор, используя в испанском тексте индейские слова, уподобляется переводчику, транскрибирующему испанское слово-реалию. А русский переводчик, работающий с испаноязычным текстом, в котором встречаются описания индейцев и их быта, порою воссоздает два национальных лексических пласта, в которых отражены элементы культуры аборигенов и элементы сложных эклектичных культур латиноамериканских наций, сформировавшихся после открытия Америки.
Ассоциативные реалии, представленные в д — е группах, только начинают изучаться на научной основе. «Понятийный образ мира сочетается с вербальным его образом и словесный образ предмета или отношения выступает как форма логического отображения, как дополнительный национальный фон, над которым возвышается общечеловеческий логический образ».* Различия между «национальным фоном», присущим вербальной форме, т. е. лексической единице, и выраженным этой же единицей интернациональным понятием являются источником разнообразных фоновых несовпадений у понятийно-равнозначных слов разных языков. Воспроизведение в переводе ассоциативных реалий — занятие сложное и сугубо творческое. Теснейшая связь ассоциативных реалий с духовной культурой народа и его языком часто заставляет переводчиков прибегать к подстрочным комментариям или, в лучшем случае, к описательному переводу и различным пояснениям, вводимым в переводной текст.
* Верещагин Е. М.. Костомаров В. Г. Язык и культура. С. 173.
Предлагаемая и, видимо, неполная классификация лексических единиц, содержащих фоновую информацию, неопровержимо свидетельствует, сколь глубоко уходят в народный языки сколь широко разветвляются в нем корни национальной культуры. Язык, будучи сам своеобразнейшей частью национальной культуры, отражает в себе почти все ее элементы, сохраняет в письменных текстах свидетельства о самых разнообразных культурных ценностях и, кроме того, является единственным и неповторимым материалом, из которого создаются шедевры национальной и мировой литературы.
Сохранить национальное своеобразие подлинника в переводе — задача особой трудности. Она выполняется не только и, может быть, не столько за счет различных приемов передачи фоновой информации средствами переводящего языка, сколько творческим воссозданием всего идейно-художественного содержания произведения, передачей мироощущения автора. Его стиля и манеры письма средствами родного языка, который тоже детище и творец национальной культуры. Воспринимая оригинал как целостную художественную систему, переводчик пытается создать равноценное литературное произведение и выразить в нем отраженные в подлиннике национальные формы жизни, психологию народа и его культуру. И. Кашкин справедливо утверждал, что ощущение чужеземности в переводе достигается не внешней формальной экзотикой, «не поверхностным копированием чужеязычия, а путем глубоко понятой и чутко переданной сути, в которой заключена национальная особенность оригинала... Кола Брюньон Ромена Роллана в переводе Лозинского, оставаясь бургундцем, говорит с нами языком русского балагура. Люди Бернса обращаются к нам в переводах Маршака на нашем языке, не переставая быть шотландцами. Мы легко и естественно воспринимаем неповторимо-характерную речь Санчо Пансы в переводе Н. Любимого или Гека Финна и сиделки Сары Гэмп в переводах Н. Дарузес не как набор отдельных каламбуров, шуток и словечек, а как существенную грань человеческого характера и целостного образа».* Ивану Кашкину вторит Николай Любимов: «Национальный колорит достигается точным воспроизведением портретной живописи подлинника, воспроизведением бытовых особенностей, уклада жизни, интерьера, трудовой обстановки, свычаев и обычаев, воспроизведением пейзажа данной страны во всей его характеристике, воспроизведением народных обрядов, поверий и т. д.».**
* Кашкин И. В. В борьбе за реалистический перевод // Вопросы художественного перевода. М., 1955. С. 141.
** Любимов Н. Перевод — искусство // Мастерство перевода. 1963. М., 1964. С. 243.
Поэтому переводчик, сталкиваясь со словом, называющим реалию, должен ответить, как справедливо заметили С. Влахов и С. Флорин, по крайне мере на два вопроса: называет ли слово реалию в данном тексте, и если да, то следует ли это слово «брать взаймы»? Не станем подробно отвечать на поставленные вопросы, так как в работе названных авторов* есть доказательные рассуждения на это счет. Заметим лишь, что переводчику не следует поддаваться гипнозу иноязычного мира и видеть за каждым словом реалию. Необходимо помнить, что, употребляя слово-реалию, писатель не всегда подчеркивает, не обязательно выявляет им сущность самой реалии, т. е. не акцентирует внимание читателя на отличии от других предметов того же рода. К примеру, прозаик пишет: el pescador cogio un roncador — «рыбак поймал рыбу «ронкадор». А из контекста явствует, что важно не то, какую рыбу он поймал, а то, что он вообще поймал рыбу. Убедившись в такой трактовке текста, переводчик может не транскрибировать слово, называющее вид рыбы, а перевести его словом, выражающим родовое понятие, т. е. осуществить перевод с помощью родовидового соответствия. Все реалии соотносятся с какими-то общими понятиями, и это позволяет в определенных контекстах избегать окказиональных заимствований.
* См.: Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. С. 89—96.
15. способы перевода слов-реалий
Приведенные примеры и рассуждения подсказывают пять наиболее распространенных способов перевода слов-реалий.
а) Транскрипция (транслитерация). При первом появлении в тексте транскрибированные слова обычно сопровождаются сносками или умело вводимыми в текст перевода объяснениями. Подавляющее большинство окказиональных заимствований а — г групп было прокомментировано в сносках. Опытные переводчики и теоретики перевода не раз призывали коллег по переводческому цеху к чувству меры в использовании иноязычных слов в переводе.* Чрезмерное увлечение транскрибированием иноязычных слов, называющих реалии, а не так уж редко принимаемых за них, не только не способствует сохранению национального колорита, а, наоборот, уничтожает его, загромождая русское повествование и заставляя читателя спотыкаться на каждом шагу о ненужные экзотизмы. Учиться чувству меры надо у русских классиков, которые, описывая в романах и повестях далекие страны или жизнь Российской империи, умело и рационально использовали «фоновую лексику», искусно «вплавляли» ее в русскую художественную речь и создавали яркие картины национально быта других народов и народностей. «Я могу сослаться на опыт такого превосходного русского писателя, как Короленко, — пишет по этому поводу Н. М. Любимов. — По-видимому, он считал, что злоупотребление иноязычными словами — это линия наименьшего сопротивления. Как всякий большой художник, он шел по линии наибольшего сопротивления. Он так описывал внешность якутов, их юрты, их утварь, их нравы и образ жизни, он так описывал якутскую природу, что по прочтении его рассказов у нас создается впечатление, будто мы вместе с ним пожили в дореволюционной Якутии. Его пример — наука переводчикам. Вводить иноязычные слова допустимо в тех случаях, когда то или иное понятие, та или иная реалия не находят себе эквивалента в русском языке».**