Обостренное чувство языка и стиля Франсуа Рабле и стремление компенсировать неизбежные и, к счастью, немногочисленные словотворческие потери в других местах перевода «Гаргантюа и Пантагрюэля» позволяют Н. Любимову смело идти на вполне оправданный творческий «риск»: выдумывать в переводе окказионализмы в качестве эквивалентов к свободным сочетаниям оригинала; придумывать их там, где, казалось бы, можно было обойтись без переводческих неологизмов. В основу внутренней формы таких слов обычно ложатся значения соотнесенных с ними словосочетаний исходного языка/Вот несколько примеров подобного словотворчества: бобошелушители (601) — egousseurs de feves (V. 19), (братья) копченоселедочники (660) — (freres) haraniers enfumes (V. 116), расперепросаленных (служебников) (191) — (breviaires) de haute graisse (II. 58), кротоед (508) — pemeur de taupes (IV. 135), сеножеватель (508) — botteleur de foin (IV. 135), (сумасброд) отонзуренный (392) — (fou) a simple tonsure (III. 203), (сумасброд) расперебуллированный (393) — (fou) fien bulle (III.203), мочепотоп (121) — deluge urinal (I. 165), навинопозывающих (закусок) (86) — avant-coureurs de vin (I. 100).
Придумывал Рабле и слова-великаны. В главах, посвященных избиению ябедников, рассказывается о ложных свадьбах, которые знатный господин де Боше повелевал разыгрывать у себя в замке всякий раз, когда к его дому приближались ябедники. По тогдашней свадебной традиции во время празднества гостям надлежало в шутку слегка поколачивать друг друга кулаками. Приближенные сеньора оставляли ябедников на пиршество и, пользуясь во благо свое древним обычаем, избивали кляузников до полусмерти. При описании этого избиения появляются слова, похожие на карнавальный серпантин. Они словно вьются нескончаемой причудливой словесной лентой.
Обратимся к текстам оригинала и перевода и выделенным мною словам и выражениям.
| «Oudart reniait et meprisait les noces, alleguant qu'un des recors lui avait desincornifistibule toute l'autre epaule. Ce nonobstant, buvait a lui joyeusement. Le recors demantibule joignait les main et tacitement lui demandait pardon, car parler ne pouvait-il. Loyre se piaignait de ce que le recors au bras demanche lui avait donne si grand coup de poing sur 1'autre coude qu'il en etait devenu tout esperruquancluzelubelouzerirelu du talon» (IV, 87). | «Удар же проклинал и поносил свадьбу, уверяя, что один из свидетелей будто бы все плечо ему растулумбасил. Выпили, однако же, с великим удовольствием и за свидетеля. Обесчелюстевшийся свидетель складывал руки и молча просил прощения, ибо говорить он не мог. Луар жаловался, что свидетель обезручевший так хватил его кулаком по локтю, что он у него теперь весь расхлобытрулуплющенный» (480). |
| «... Chicanous ... de plus lui avait trepignemanpeniblorifrizonoufressure les parties honteuses en trahison» (IV, 88). «Le maitre d'hotel tenait son bras gauche en echarpe, comme tout morquaquoquasse» (там же). «J'en ai, par la vertu Dieu: tous les bras enguoulevezinemasses» (там же). | «... ябедники... предательски тыкщипщуплазлапцарапали ей места неудобосказуемые» (481). «Дворецкий держал левую руку на перевязи, точно она была у него раздробсломсвихнута» (там же). «Истинный бог, у меня все руки изуродмочалмолтены» (там же). |
Н. Любимов не ставит перед собой задачи воспроизвести смысл частей раблезианских слов-гигантов. Главное для него — сохранить их общее, а не конкретно-частное содержание и их необычную форму. Словно нанизанные друг на друга междометия, передающие звуки, называющих эти действия, скреплены глагольными окончаниями в окказиональные слова. Любимовские неологизмы, в которых сплавились воедино соответствующий контексту смысл и причудливосерпантивная форма, полностью выполняют поэтическую функцию авторских шутейных слов, верно определенную М. Бахтиным. Интересно и другое. Н. Любимов создает переводческие окказионализмы там, где не было авторских. Окказионализм обесчелюстевший соответствует demantibule — слову, употреблявшемуся в эпоху Рабле и не ушедшему из современной речи, а обезручевший — эквивалент словосочетания. Н. Любимов неслучайно расширяет плацдарм словесной игры. Во-первых, его окказионализмы вполне в раблезианском стиле, и ему не достичь бы столь яркого художественного эффекта, переведи он demantibule описательно (в русском языке нет однословного эквивалента французскому глаголу). Окказионализм обесчелюстевший словно подталкивает к стилистическому параллелизму — появлению второго окказионального слова обезручевший, образованному по той же модели. Смелое переводческое решение (т.е. создание двух окказионализмов в качестве эквивалентов обычным словам) не только полностью соответствует контексту и стилистике Рабле, но и подготовляет читателя к восприятию слишком уж необычных, серпантиннодлинных неологизмов. Два выдуманных переводчиком слова, напоминающих обычные слова и созданных по существующим в языке моделям (ср. обесчелюстевший и обезручивший — обескрылевший, обессилевший и т. п.), вкупе с малоупотребительным просторечным растулумбасить становится своеобразным трамплином для восприятия слов-переростков, смоделированных с необузданной нормой фантазией. Это фон, на котором появление самых причудливых слов приобретает определенную стилистическую естественность. Показательно, что у самого Рабле длина и трудность произнесения окказионализмов, характеризующих удары, «последовательно возрастают с каждым участником игры: если в слове Удара восемь слогов, то в слове, которое употребляет Луар, их уже тринадцать. Благодаря этим словам карнавальная необузданность переходит в самый язык этой сцены».*
* Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле. С. 221.
Расхлобытрулуплющенный и прочие словесные спагетти выполняют экспрессивно-характеристическую функцию, как бы изображая словом само действие. М. Бахтин, комментируя эпизоды избиения ябедников, пишет по этому поводу, что атмосфера «необузданного карнавального разыгрывания усиливается тем, что каждый из участников его характеризует преувеличенную (раздутую) степень своей искалеченности с помощью невероятного по своей чрезмерной длине многосложного слова. Самые эти слова созданы Рабле не случайно: они должны до известной степени звукописать характер нанесенного увечья, а своею длиною, количеством и разнообразием составляющих их слогов (имеющих определенную семантическую окраску) должны передать количество, разнообразие и силу полученных ударов. Эти слова при произнесении их как бы калечат артикуляционные органы («язык сломаешь»)».*
* Там же. С. 221. См. также. С. 224.
Окказионализмы самых различных видов характерны и для пародийных текстов. Умелое их воссоздание зависит от творческой фантазии переводчика. Приведем несколько примеров, иллюстрирующих приемы воспроизведения пародийных отрывков.
У Рабле в главе о том, как Пантагрюэль встретил лимузинца, коверкавшего французский язык, дан великолепный образец языка латинизаторов. Речь лимузинца — более чем пародия. Это доведенный до гротеска яркий образчик речи влиятельных сторонников латинизации, которые тянули французский язык к несвойственным ему формам, словам и конструкциям.
| «Nous transfretons la Sequane an dilucule et crepuscule; nous deambulons par les compites et quadrivies de 1'urbe; nous despumons la verbocination latiale, et comme verisimiles amorabonds, captons la benevolence de 1'omnijuge omniforme et omnigene sexe feminin. Certaines diecules, nous invisons les lupanars ... cauponisons es tabernes meritoires de la Pomme de Pin, du Castel, de la Madeleine et de la Mule, belles spatules vervecines, perforaminees de petrosil, et si, par forte fortune, il у a rarite ou penurie de pecune en nos marsupies, et soient exhaustes de metal ferrugine, pour 1'ecot nous dimittons nos codices, et vestes oppignerees, prestolant les tabellaires a venir des Penates et Lares patriotiques ... Car libentissiment, des ce qu'il illucesce quelque minutule leche de jour, je demigre en quelqu'un de ces tan bien architectes moustiers, et la, m'irrorant de belle eau lustrale, grignote d'un transon de quelque missique precation de nos sacrificules, et, submirmillant mes precules horaires, elue et absterge mon anime de ses inquinaments nocturnes. Je revere les Olympicoles je venere latrialement le supernel Asrtipotent, je dilige et redame mes proximes ... Bien est veriforme que, a cause que Mammone ne supergurgite goutte en mes locules, je suis quelque peu rare et lent, a supereroger les elemosynes a ces egenes, queritant leur stipe hostiatement ... mon genie n'est point apte nate a ce que dit ce flagitiose nebulon pour excorier la cuticule de notre vernaculle galique; mais vice versement je grave opere, et par veles et rames, je me enite de la locupleter de la radondance latinicome» (II, 45—47). | «Мы трансфретируем Секвану поутру и ввечеру, деамбулируем по урбаническим перекрестскусам, упражняемся во многолатиноречии и, как истинные женолюбусы, тщимся снискать благоволение всесудящего, всеобличьяприемлющего и всеродящего женского пола. Через некоторые интервалы мы совершаем визитации лупанариев... а затем располагаемся в тавернах «Еловая шишка», «Замок», «Магдалина» и «Мул», уплетандо отменные баранусовые лопаткусы, поджарентум кум петруца. В тех же случаях, когда карманари ностри тощают и пребывают эксгаустными от звонкой монеты, мы раставамус с нашими либрисами и с лучшими нашими ориентациями и ожидамус посланца из отеческих ларов и пенатов... Едва лишь восблещает первый луч Авроры, я охотниссиме отправлюсь в един из велелепейших храмов, и там, окропившись люстральной аквой, пробурчав какую-нибудь стихиру и отжарив часы, я очищаю и избавляю свою аниму от ночной скверны. Я ублажаю олимпиколов, величаю верховного светоподателя, сострадаю ближнему моему и воздаю ему любовью за любовь... Однокуром поеликве мамона не пополнирует ни на йоту моего кошелькабуса, я редко и нерадиво вспомоществую той гольтьбарии, что ходит под окнами молендо подаяния... Гению моему несродно обдираре, как выражается этот гнусниссимный сквернословус, эпидермный покров с нашего галликского вернакула, — вицеверсотив, я оперирую в той дирекции, чтобы и такум и сякум его обогатаре, дабы стал он латинокудрым» (185—186). |
Во французском, итальянском, испанском и других романских языках бурлескно-пародийная речь основывается на смешении соответствующих языков с латинскими формами и словами. У Рабле латинизация французской речи происходит путем включения в текст: 1) латинских слов, 2) окказионализмов, у которых основа французская, а аффиксы латинские, 3) путем «реставрации» во французских словах изначального смысла их латинских слов-пародителей и 4) путем употребления некоторых архаизмов..