Однако, обязанности испрашивать куратора для minores не существует; это вопрос их воли. Если куратор не испрошен, minor сохраняет свою дееспособность, как совершеннолетний; он может, как прежде, просить о restitutio in integrum. Впрочем, такие minores без попечителей в позднейшем праве составляют исключение, и Юстиниан говорит в своих Институциях в виде общего правила. Возраст полного совершеннолетия, таким образом, фактически отодвинулся до 25 лет, а положение лиц от 14 до 25 лет почти сравнялось с положением infantiae majores.
Но если совершеннолетний, не достигший 25 лет, испрашивал назначения попечителя, он становился ограниченным в своей дееспособности в том смысле, что для действенности совершаемых им сделок, с которыми связано уменьшение имущества, требовалось согласие (consensus) попечителя, которое могло быть дано в любое время (заранее или при совершении сделки, или в виде последующего одобрения). Молодые люди в возрасте 14 (12) – 25 лет могли без согласия попечителя совершать завещание, а также вступать в брак. [9]
Tutela mulierum. Второй случай, где римское право знает tutela, есть опека над женщинами. Женщина в старое время, и не только в римском праве, считается недееспособной даже тогда, когда она не находится ни под властью отца ни под властью мужа. Причина этого заключается не столько в какой-нибудь грубости нравов, сколько в характере примитивного правопорядка: как мы знаем, в древнее время обладание правом и защита его предполагали способность субъекта владеть оружием. Женщина вследствие отсутствия такой способности всю жизнь свою должна была находиться под опекой своего ближайшего агната или того лица, которое назначено ей опекуном в завещании отца или мужа. Первоначально, конечно, и опека над женщинами имела реальное значение и безусловный характер manus, но с течением времени, с изменением самих условий правовой жизни, она все более и более утрачивает свой смысл и отмирает. Уже в конце республики она имеет только формальное значение. Женщина сама ведет свои дела и лишь для некоторых актов, по преимуществу старого цивильного характера, нуждается в auctoritas своего опекуна (ведение legis actio, отчуждение res mancipi и т. д.).
При этом отказ опекуна в auctoritas не имеет уже решающего значения: его согласие, по жалобе женщины, может быть вынуждено претором (Г. 1. 190). Вследствие всего этого, так как tutor mulieris никаких дел не ведет, то он ни за что и не отвечает: actiones tutelae здесь никакого применения не имеют. Но и в таком виде опека над женщинами к началу империи начинает казаться стеснительной и ненужной, и Гай говорит уже, что она не имеет под собой основания – «nulla pretiosa ratio»; обычное «вульгарное» мнение, будто женщины вследствие присущей им levitas animi делаются часто жертвой обмана, по его мнению, есть мысль «magis speciosa quam vera». Вследствие этого tutela mulierum постепенно исчезает из жизни. Уже lex Julia et Papia Poppaea освобождает от опеки женщин, имеющих jus liberorum. Эдикт императора Клавдия отменяет вообще главный случай опеки – tutela legitima (Г. I. 157). Редкие последние случаи опеки по завещанию мужа или отца (tutela dativa к женщинам никогда не применялась) стали даже юридически невозможными после указа императора Гонория и Феодосия, который всем женщинам даровал jus liberorum.
Впрочем, опека над женщинами рано утратила своё практическое значение. Уже к концу республики женщины самостоятельно участвовали в деловых отношениях, и лишь некоторые акты цивильного права (участие в легискационном процессе, отчуждение res mancipi) нуждались в согласии опекуна. Но и эти ограничения к началу классического периода воспринимаются как излишние, в частности Гай считал, что они имеют под собой основания. ( Г. I.190). В первой половине I в. был отменен основной вид опеки над женщинами – опека ближайших агнатов, а затем – практически не применявшаяся опека по завещанию мужа или отца. [10]
Но уничтожение опеки над женщинами отнюдь не обозначает полного уравнивания их с мужчинами. Целый ряд юридических функций оставался до конца для женщин закрытым (D. 50. 17). Они не могут занимать никаких должностей с публичным характером, не могут выступать за других на суде, не могут быть опекунами (кроме матери и бабки по отношению к своим собственным детям и внукам). С другой стороны, они имеют некоторые привилегии. Как видно, то «вульгарное» мнение, о котором говорил Гай, оказывало влияние на законодательство и до конца сохранило в нем свои следы.
Как мы видим, В древнейшие времена опека устанавливалась в интересах не подопечного, а лиц, которые были его ближайшими наследниками по закону. Ее основной задачей была охрана имущества подопечного в интересах его наследников.
Вместе с тем постепенно развился и контроль государства над деятельностью опекунов. Развивается система исков к опекуну в случаях непредставления им отчета о ведении дел подопечного и в случаях не только растраты, но и нерадивого ведения дел.
Таким образом, практика показывает, что институт опеки нацелен именно на компенсацию дефекта дееспособности, определяемого формально, тогда как обоснования исходящие из психических особенностей лиц, поставленных под опеку, вторичны. С таким заключением согласуются и различие функций опеки в зависимости от возраста подопечного. [11]
3.1 Понятие и сущность попечительства
Попечительство (от cura - забота) – это институт цивильного права, посредством которого управление имуществом умалишенного, который был не способен совершать юридические действия, доверялось куратору (curator).[12]
Установление надзора (custos) предусматривалось законами XII таблиц над безумным (furiosus) и расточительным (prodigus) домовладыкой. По закону cura furiosi et prodigi принадлежала ближайшему агнату, а в его отсутствие — сородичам. Закон дошел в поздней редакции, текст которой объединяет эти категории попечителей, так же как и риторская редакция закона о порядке наследования без завещания, имплицированно противопоставляя их наследнику, назначенному по завещанию.
Если станет безумным, пусть над ним и его имуществом будет установлена власть агнатов и сородичей.
Параллель с законом о наследовании без завещания (где рассматривается альтернатива определения наследника по публичному и по частному, патриархальному основанию) предполагает противопоставление порядка надзора за безумным в древнем семействе публичному контролю за недееспособным лицом. Возможно, уже XII таблиц предусматривали вмешательство магистрата в случае отсутствия агнатов и сородичей для назначения куратора в законе, фрагмент которого сообщает Фест : «AST EI CUSTOS NEC ESCIT» («ЕСЛИ НАД НИМ НЕТ НАДЗОРА»)[13]. В классическую эпоху известна основанная на mores практика воспрещения претором («moribus. per praetorem bonis interdicitur) участвовать расточителю в гражданском обороте («еа re commercioque interdico»). Преторский запрет не дублировал закон XII таблиц: «По закону Двенадцати таблиц расточителю запрещается управлять своим имуществом»), но приводил его в исполнение. Известно, что такой запрет лишал лицо права на составление завещания, тогда как активное управомочение на testamenti factio было неотъемлемым правом римского гражданина и соответственно вне преторской компетенции. Назначение куратора со стороны магистрата также должно было иметь законное основание.
Обращение претора к безумному, неспособному адекватно воспринимать информацию, не имело бы смысла, почему оно и сформулировано, исходя из гипотезы расточительства. В древности расточительное поведение приравнивалось к безумному, поскольку рачительное ведение хозяйства было нормальной психологической установкой, потребностью личности. Сопряжение двух гипотез, зафиксированное в тексте Институций Юстиниана, отразилось и в устойчивости представления, по которому устранение расточителя от управления имуществом было изначально введено по обычаям предков. Преторский запрет расточителю стал восприниматься как основанный и на законе, и на обычаях предков (mores).
Сущность надзора заключается в компенсации дефекта воли подопечного. Замещение распорядительных полномочий безумного — как внешнего момента личности — выражается в законе понятием «potestas», личной власти куратора, объектом которой выступает как pecunia (вовлеченное в оборот имущество безумного), так и он сам в качестве общественно опасного субъекта.
Личная власть куратора определяется тем, что безумный остается домовладыкой и собственником, dominus, сохраняя patria potestas, брак, права и обязанности, связанные с помолвкой, владение, приобретает по давности и по завещанию. Эти права статического характера не предполагают волеопределения, на которое безумный не способен. Potestas, сохраняемая таким домовладыкой, требует и адекватных полномочий куратора для того, чтобы парализовать его возможные действия. В дальнейшем личная власть куратора понимается как необходимая для заботы (сига) о здоровье подопечного.
Управление имуществом безумного или расточителя первоначально основано на переносе распорядительных полномочий подопечного (auctoritas) на куратора, так что его личность оказывается внешним выражением persona недееспособного домовладыки («personam domini sustinet»). Потестарная природа института восходит к принципам функционирования патриархальной семьи, когда agnatus proximus был одним из подвластных. Отражением этого порядка является древнее представление о недопустимости принятия роли куратора сыном безумного или расточителя, нарушенное рескриптом Антонина Пия.
Лишенный auctoritas, furiosus (и prodigus) не может отправлять обязанности опекуна (хотя номинально остается опекуном), давать согласие на брак своих подвластных, эманципировать их, принимать на себя обязательства и совершать сделки по отчуждению собственности: приобретательная давность течет в пользу добросовестного титульного приобретателя от безумного лишь в силу фикции («utilitatis causa»). Между тем куратор может эффективно отчуждать вещи безумного и заключать сделки, в которых подопечный является пассивной стороной отношения, однако не управомочен ни на безвозмездное отчуждение вещей подопечного, ни на манумиссию его рабов, поскольку potestas и dominium остаются у безумного. Конструкция bonorum administratio, которая указывает классическим юристам на масштаб полномочий куратора, поздняя и смоделирована с той «potestas in eo pecuniaque eius», о которой говорил закон XII таблиц.