Следовательно, лицо в момент совершения преступления может иметь психическое отношение к совершаемому, а может и не иметь его. Что же касается отношения общества к этому деянию, подразумевающего в первую очередь моральную и правовую оценку общественно опасных действий (бездействия) и общественно опасных последствий, то эта составляющая вины присутствует всегда. Значит, именно это отношение, которое согласно участвующим в нем сторонам является общественным отношением, и составляет сущностную основу вины.
Содержание вины. В отечественной уголовно-правовой литературе при анализе содержания вины общепризнанным является выделение двух основных компонентов: интеллектуального и волевого. Причем, одни авторы данные составляющие именуют «моменты»,[14] другие — «элементы»,[15] третьи — «признаки» и даже «факторы».[16] Взяв за основу философское понимание содержания как определенным образом упорядоченную совокупность элементов и процессов, образующих предмет или явление, считаю более правильным вести речь об интеллектуальном и волевом содержании вины, составляющими которого в свою очередь являются элементы и процессы их взаимосвязи.
Подобная позиция позволяет говорить о двух психических элементах интеллектуального содержания вины: сознании и предвидении.
Сущность и особенности сознания как побудителя и регулятора деятельности состоят в том, что оно есть соотнесение лица с объективной реальностью в процессе предметной деятельности человека. Применительно к конкретному акту поведения сознание представляет собой мысленное (интеллектуальное) соотнесение побудительных факторов с целью действия, самими актами деятельности, их социальной и правовой значимостью и теми последствиями, которые наступили или могли наступить как результат этой деятельности. Но соотнесение лица с объективной реальностью в процессе деятельности есть не только выделение его из окружающей среды, не только отражение мира в определенных образах, но и отношение (желание, переживание, внутреннее стремление к чему-то) лица к действительности.[17]
При конструировании уголовно-правовых норм о видах умышленной вины (ч. 2 и ч. 3 ст. 25 УК) законодатель использует термин «осознание». Несмотря на терминологическое сходство данного термина с термином «сознание», между этими понятиями существуют определенные отличия. Если сознание подразумевает знание о внешнем и внутреннем мире, о самом себе, то осознание предполагает обязательное формирование собственного ценностного отношения к тем или иным явлениям или событиям, возникающего на фоне устоявшихся идеалов и признаваемых субъектом норм поведения. Субъект осознает предметы и явления окружающего мира не только сами по себе, их структуру, свойства и взаимосвязи, но и определяет значимость, ценность данных предметов и явлений для себя или для других людей. Таким образом, оценка выступает моментом взаимодействия познающего субъекта и объекта, акт осознания ценности предметов, явлений, событий, их свойств и отношений. Оценка отражает объект в его бытии для субъекта и предполагает сравнение объектов познания с ранее сложившимися нормами, идеалами, представлениями о желаемом и должном, которые выполняют в процессе оценки функцию основания, критерия, ценностного эквивалента.[18]
Несмотря на бесспорность позиции о необходимости привлечения к ответственности лишь лиц, действующих сознательно, в теории отечественного уголовного права долгое время большие разногласия вызывал и вызывает до сих пор вопрос о предмете сознания преступника. Так, А. Н. Трайнин указывал, что «осуждение поведения лица немыслимо, если в психике этого лица не было сознания общественной опасности своего поведения, это сознание является одним из признаков вины как элемента состава и как основания уголовной ответственности».[19] Б. С. Маньковский пришел к выводу, что «исходя из сущности виновности, следует признать, что сознание противоправности является одним из моментов понятия вины».[20] А. И. Рарог считает, что «предметом сознания как элемента умысла является: 1) общественная опасность деяния, т. е. характеристика (хотя бы в общих чертах) объекта преступления, фактическое содержание и социальные свойства всех составных элементов действия или бездействия; 2) противоправность совершаемого деяния, т. е. его противоречие советскому социалистическому правопорядку».[21] Такой же позиции придерживается А. И. Марцев: «Осознание общественной опасности своего деяния предполагает осознание противоправности (запрещенности) деяния, поскольку противоправность выступает юридическим выражением общественной опасности».[22] Уголовный закон (ст. 25, 26 и 28 УК) попытался решить данные разногласия путем прямого указания на необходимость сознавать общественно опасный характер действий либо общественно опасный характер неизбежных или возможных последствий.
Однако в судебно-следственной практике дело обстоит далеко не так гладко. Проблема состоит не только в том, что дать понятие термина «общественная опасность» затрудняются даже многие сотрудники правоохранительных органов, не говоря уже о лицах, не обладающих специальными познаниями в области юриспруденции. В ходе анкетирования мною правоприменителей было установлено, что большинство следователей (56,6%) считают, что даже при совершении умышленного преступления виновное лицо далеко не во всех случаях реально осознает общественную опасность своих действий. Более того, многие лица, совершающие преступления, не только не осознают общественной опасности своих деяний, но, наоборот, уверены в общественной полезности своего поведения. Примером подобных преступлений могут выступить и самоуправство (ст. 330 УК), и так называемое убийство из сострадания или по просьбе потерпевшего (ч. 1 ст. 105 УК).
Наиболее эффективным видится следующий путь решения данной проблемы. Принимая во внимание, что любое преступление по своей социальной сути представляет собой конфликт интересов (преступника и жертвы, преступника и государства), считаю вполне допустимым со стороны государства и общества требование о сознании того, что деяние лица, нарушающего уголовно-правовой запрет, вступает в конфликт с чьим-то интересом. Причем совсем не обязательно, чтобы данное лицо осознавало, что посягает на охраняемый законом интерес. Достаточно сознания лицом того, что подвергнувшемуся преступному воздействию интересу может быть причинен какой-либо ущерб. Для того чтобы это положение получило законодательное закрепление, совсем не обязательно в тексте закона использовать термин «конфликт интересов», вполне достаточно будет заменить в ст. 25 УК слово «опасность» на слово «значимость»,[23] которое в самом общем смысле и означает непосредственное затрагивание тех или иных интересов членов социума. Такой подход позволит сделать требования уголовного законодательства более доступными для лиц, не обладающих специальными юридическими познаниями, а также облегчить работу правоприменителей по установлению и доказыванию субъективной стороны состава преступления.
Закрепление предвидения в качестве содержательного элемента различных форм вины актуализирует потребность в четком уяснении всех качественных и количественных характеристик данного понятия, его значения для определения объема ответственности виновного лица. Сам термин «предвидение» означает одну из форм познания, выступающего в качестве прогнозирования тех или иных явлений и процессов. Основываясь на обобщении теоретических и экспериментальных данных, на учете закономерностей и связей явлений, предвидение выступает в качестве распространения познанного на область непознанного.[24]
Так как предвидение во всех своих разновидностях является психическим отражением будущего, следует согласиться с мнением тех ученых, которые достаточно аргументированно утверждают, что «опережающее отражение всегда вероятностно по своему характеру, что обусловливается как стохастической природой окружающего материального мира, так и ограниченными возможностями прогностического аппарата живых систем».[25] Считаю, что не совсем правильно акцентировать в уголовном законе (ч. 2 ст. 25 УК) внимание на предвидении неизбежности наступления тех или иных последствий, которая в свою очередь должна исключать любые вероятностные отклонения. Если уголовный закон будет требовать установления отражения в сознании преступника убеждения в неизбежности наступления результата, это приведет к безнаказанности многих преступников, которые всегда могут сослаться на то, что результаты их действий не представлялись им неизбежными и что они осознавали лишь вероятность наступления преступных последствий. Для констатации умышленной вины считаю достаточным, чтобы лицо предвидело возможность наступления преступного результата.
Вполне естественно, что отражение в сознании лица, совершающего преступление, степени вероятности наступления неблагоприятных последствий может быть различным, и данное обстоятельство должно обязательно учитываться судом при дифференциации и индивидуализации ответственности лиц, виновных в совершении умышленных преступлений. Однако включение термина «степень вероятности» в законодательные формулы различных разновидностей умысла считаю нецелесообразным из-за условности и оценочного характера ее границ.
Что касается самого характера возможных последствий, охватываемых сознанием лица, совершающего преступление, т. е. предмета предвидения, то и в этом вопросе (как и при определении предмета сознания при совершении преступного деяния) стою на позиции необходимости исключения из законодательного определения такого оценочного признака, как «общественная опасность». Предметом предвидения при совершении умышленных преступлений должна выступать не «общественная опасность последствий», а «возможность причинения вреда чьим-либо интересам».[26] Подобный подход позволит избавить правоприменителей от необходимости установления того, что ни они, ни тем более лица, совершающие преступления, далеко не всегда могут понять и оценить,[27] а также максимально конкретизировать юридические элементы интеллектуального содержания умысла. Кроме того, замена слова «последствия» на термин «причинение вреда» призвана положить конец многолетним теоретическим спорам о возможности предвидения общественно опасных последствий в преступлениях с формальным составом, которые в свою очередь не требуют для признания их оконченными наступления каких-либо последствий. Юридическое содержание термина «причинение вреда» распространяется не только на преступный результат, но и на пути его достижения, т. е. на преступные действия или бездействие, поэтому, благодаря предлагаемому уточнению предмета предвидения, в преступлениях с формальным составом предвидение также станет бесспорным элементом умышленной вины.