Маковский А.Л. Указ. соч. С. 315.
кающих установления в договоре аналогичных условий, при которых обязательство дарения могло бы быть прекращено путем отказа дарителя от его исполнения. Кроме того, какие-либо исключения из законодательного положения о том, что односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение его условий не допускаются, могут быть предусмотрены только законом, но не договором (ст. 310 ГК).
Вместе с тем, то обстоятельство, что закон сам определил основания, по которым допускается отмена дарения (п. 2 ст. 577, ст. 578 ГК), на наш взгляд, не исключает возможности заключения договора обещания дарения под от-менительным условием, которое может наступить до передачи дара одаряемому. К такому выводу приводит сравнительный анализ соотношения норм о сделках, совершенных под отменительным условием (ст. 157 ГК); об основаниях прекращения обязательств (ст. 407 ГК), а также об отказе дарителя от исполнения договора дарения и об отмене дарения (ст. 577, 578 ГК).
В соответствии с п. 2 ст. 157 ГК сделка считается совершенной под отменительным условием, если стороны поставили прекращение прав и обязанностей в зависимость от обстоятельства, относительно которого неизвестно, наступит оно или не наступит. Представляется, что данному положению корреспондирует норма, установленная п. 1 ст. 407 ГК, согласно которой обязательство прекращается по основаниям, предусмотренным не только законом, но и договором, в том смысле, что стороны вправе предусмотреть в договоре такие основания прекращения обязательств, в том числе и те, которые соответствуют требованиям, предъявляемым к отменительным условиям сделки.
Что касается положений об отказе дарителя от исполнения договора дарения, в том числе по основаниям, дающим ему право отменить дарение (ст. 577 ГК), то они не могут рассматриваться применительно к договору дарения в качестве lex specialis, отменяющих в полном объеме действие общих положений о прекращении обязательства по основаниям, предусмотренным договором (п. 1 ст. 407 ГК), и, следовательно, о сделке под отменительным условием (ст. 157 ГК), поскольку в данном случае речь идет о различных основаниях прекращения обязательств, не корреспондирующих друг другу. Корреспондирующей нормой по отношению к ст. 577 ГК является ст. 310 ГК, допускающая возможность одностороннего прекращения обязательств в случаях, установленных законом: именно о таких случаях одностороннего прекращения дарителем обязательств дарения и говорит ст. 577 ГК.
Однако данное обстоятельство, если и влияет на возможность определения в договоре обещания дарения оснований прекращения обязательства (иных, нежели отказ от исполнения или отмена дарения), в том числе об-
стоятельств, относительно которых неизвестно, наступят они или нет (от-менительные условия), то только в том смысле, что в качестве таковых не могут быть указаны обстоятельства, признаваемые основанием к отмене дарения или отказу от исполнения договора дарения. Например, договор обещания дарения не может быть заключен под таким отменительным условием, как ухудшение имущественного положения дарителя или состояния его здоровья до такой степени, что исполнение дарственного обещания может привести к существенному снижению уровня его жизни.
В то же время мы не видим никаких препятствий к заключению договоров дарения под отменительными условиями, не служащими основаниями к отказу от исполнения договора или к отмене дарения, которые предусмотрены ст. 577 и 578 ГК. Таковыми могут быть признаны дарственные обязательства с условиями об их прекращении в случаях, например, появления у дарителя до наступления срока передачи дара собственных детей; излечения дарителя от тяжелой болезни; значительного повышения заработной платы одаряемого и т.п. Естественно, обстоятельства, указываемые в договоре обещания дарения в качестве отменительных условий, не могут быть ни противоправными, ни безнравственными.
Такой подход к вопросу о возможности совершения договора обещания дарения под отменительным условием, помимо всего прочего, представляется и более справедливым по отношению к дарителю, который в результате дарения теряет свое имущество, не получая ничего взамен. Правовое положение дарителя (как субъекта одностороннего обязательства), объем его прав, с точки зрения общих законоположений о сделках и обязательствах, на наш взгляд, не могут быть хуже, нежели положение стороны (должника) в двустороннем обязательстве.
Исключительно договору обещания дарения адресованы положения ГК о правопреемстве по обязательству дарения (ст. 581). Как уже отмечалось, договор дарения, совершаемый путем передачи одаряемому имущества, не порождает обязательственно-правовых отношений и в силу этого исключается из сферы действия норм о правопреемстве по гражданско-правовым обязательствам.
Применительно же к обязательству, возникающему из договора обещания дарения, ГК (ст. 581) устанавливает два противоположных правила о правопреемстве в отношении соответственно прав одаряемого и обязанностей дарителя. По общему правилу права одаряемого, которому по договору дарения обещан дар, не переходят к его наследникам (правопреемникам); и напротив, обязанности дарителя, обещавшего дарение, переходят к его наследникам (правопреемникам). Правда, указанные положения сформулированы в виде диспозитивных норм (т.е. договором дарения может быть
предусмотрено иное), поэтому нельзя не согласиться с выводом А.Л. Маковского о том, что в конечном счете решение вопроса о правопреемстве по договору обещания дарения ГК оставляет на усмотрение сторон1'
Во избежание конкуренции с правилами о наследовании и в целях исключения возможности обхода норм наследственного права ГК в императивной форме запрещает заключение договоров обещания дарения, предусматривающих передачу дара одаряемому после смерти дарителя, и объявляет соответствующие договоры ничтожными. К такого рода дарению применяются правила гражданского законодательства о наследовании (п. 3 ст. 572 ГК). Как верно замечает А.Л. Маковский, «слова ГК о том, что «к такого рода дарению применяются правила... о наследовании», не означают, что договор, предусматривающий передачу дара одаряемому после смерти дарителя, приравнивается к завещательным распоряжениям. Обещанный таким способом «дар» поступает в общую наследственную массу, и его дальнейшая судьба целиком определяется правилами гражданского законодательства о наследовании»2'
Договор пожертвования выделяется в отдельный вид дарения исходя из наличия у него такого основного признака, как совершение дарения в общеполезных целях. В современной юридической литературе встречаются различные трактовки понятия «общеполезные цели», что не может не вызывать сожаления, поскольку именно этот признак позволяет квалифицировать договор дарения как пожертвование и, следовательно, применять к нему специальные правила, предусмотренные ГК (ст. 582).
Например, М.Г. Масевич считает, что «от договора дарения пожертвование отличает назначение дара, который должен быть использован по специальному назначению. При отсутствии такого условия безвозмездная передача имущества считается обычным дарением»3' Ёидимо' авт°Р°мосталасьнеза-меченной норма, содержащаяся в п. 3 ст. 582 ГК, согласно которой пожертвование имущества гражданину должно быть, а юридическим лицам может быть обусловлено жертвователем использованием этого имущества по определенному назначению. При отсутствии такого условия пожертвование имущества гражданину считается обычным дарением, а в остальных случаях пожертвованное имущество используется одаряемым в соответствии с назначением имущества. Следовательно, договор пожертвования юридическим лицам не теряет своих качеств от того, что он не содержит условия о назначении дара, и не превращается в этом случае в обычный договор дарения.
1 См.: Маковский А.Л. Указ. соч. С. 315-316.
з Гражданское право России. Часть вторая: Обязательственное право: Курс лекций. С. 173.
И.В. Елисеев, напротив, в случаях, когда в роли одаряемого выступает государство, вовсе лишает жертвователя права обусловить использование пожертвованного имущества по определенному назначению. Он пишет: «...законодатель в ряде случаев предоставляет дарителю право указать конкретное назначение, по которому будет использоваться имущество, пожертвованное на общее благо. Это допустимо, если одаряемым по договору пожертвования является юридическое лицо или гражданин... и невозможно, если имущество жертвуется государству». Особо примечательна аргументация этого вывода, которая состоит в том, что государство «всегда действует не в своих собственных, а в общих интересах. Значит, даритель может быть уверен в том, что любой дар в адрес государства будет использован на общее благо; иначе он просто не может быть использован. Более того, предполагается, что государство лучше других субъектов знает, в чем состоит это общее благо, и лучше других может действовать в общеполезных целях. Поэтому даритель некомпетентен обязывать государство к определенному способу использования пожертвованного имущества»1'
Первое наше замечание к данным рассуждениям состоит в том, что их результатом (при серьезном к ним отношении) может стать лишь исчезновение у «некомпетентных» дарителей (российских и иностранных граждан и организаций) всякой охоты жертвовать что-либо нашему такому «всезнающему» и лучше других понимающему, «в чем состоит общее благо», государству. Если же рассмотреть данное суждение с правовых позиций, то прежде всего необходимо обратить внимание на то, что законодатель в п. 1 ст. 582 ГК говорит о пожертвовании «государству и другим субъектам гражданского права, указанным в статье 124 настоящего Кодекса». Стало быть, речь идет не только о Российской Федерации, но и о субъектах Российской Федерации, и о муниципальных образованиях. При этих условиях очень трудно согласиться с утверждением И.В. Елисеева о том, что указанные субъекты всегда действуют не в своих собственных, а в общих интересах, и с его уверенностью в том, что дар в адрес указанных субъектов будет использован обязательно на общее благо. Нам каждый день приходится наблюдать сюжеты противоположного свойства, героями которых выступают не только муниципальные образования, но и субъекты Российской Федерации. Да и собственно государство, если под ним понимать в целом Российскую Федерацию, в лице своих органов многократно демонстрировало свое «понимание общего блага» и «общественно полезных целей», когда лишало собственных граждан (выступающих не в роли дарителей, а кредиторов!) их денежных сбережений, помещенных во вклады в подконтрольном государству Сбербанке.