висимых организаций. Существующие же организации и ассоциации являются только инструментами партийной бюрократии, «приводными ремнями» от партии к массам. Все эти организации и союзы (в которые при «чистом», классическом тоталитаризме принудительно объединяется почти все население страны)
служат собственно звеньями единой огромной организации, управляемой партийным аппаратом. Сталин в докладе на XII съезде РКП (б) (1923 г.) четко об
рисовал, как выглядит тоталитарное «общество одной организации». «Необходимо, — отмечал он, — чтобы партия облегалась широкой сетью беспартийных массовых аппаратов, являющихся щупальцами в руках партии, при помощи которых она передает свою волю рабочему классу, а рабочий класс из распыленной массы превращается в армию партии».
Интересно, что и сама партия для Сталина была не более чем одним из инструментов управления. В том же выступлении Сталин определил ее в качестве «аппарата, дающего лозунги и проверяющего их осуществление».
Очень удачно сформулировал смысл существования массовых официозных организаций в нацистской Германии в 1935 г. социал-демократически настроенный наблюдатель. «Цель у всех массовых нацистских организаций одна и та же, — сообщал он в ноябре 1935 г. в эмигрантский центр СДПГ в Праге. — Как бы они ни назывались: «Трудовой фронт», «Сила через радость» или «Гитлерюгенд», — задача у них одна: ...приглядывать за «товарищами по нации», не предоставлять их самим себе и, насколько это возможно, не позволять им думать... ...исключить любую возможность взаимного и добровольного сближения».
Таким образом, тоталитарное общество, с одной стороны, является бесструктурным, поскольку распылены все референтные группы, разрушены горизонтальные связи между людьми, народ превращен в аморфную массу атомизированных индивидов; с другой стороны, общество является одновременно и сверхструктурированным, ибо все или почти все индивиды входят в какую-либо официозную общественную организацию. Возникает жесткая вертикальная иерархическая структура, но составляющие ее организации служат лишь для контроля над людьми, они не выражают их интересов и не защищают своих членов».1
«…Другой характерной чертой политической системы тоталитаризма является слияние всех трех ветвей власти — законодательной, исполнительной и
судебной — в руках диктатора и (или) партийной элиты. Партийная олигархия
сама подбирает состав псевдопарламента (законодательной власти), единогласно одобряющего все ее действия и принимающего необходимые политократии законы. (Так, в гитлеровской Германии 4 июля 1934 г. был принят закон, согласно которому депутат рейхстага утрачивал свой мандат, если он выходил из НСДАП или исключался из нее. Преемник такого депутата назначался председателем национал-социалистической фракции рейхстага.) Политическая бюрократия претворяет свою волю в административные и исполнительные акты через правительство, состоящее из высокопоставленных партийных функционеров. Она же контролирует работу судов, нередко прямо предписывая судьям желательные для партийной элиты приговоры, если судебный процесс имеет для нее какое-либо значение. «Следовательно, все три власти становятся своего рода звеньями... партии, подобно партийным органам».1
«Характерными для политической системы тоталитаризма являются отсутствие равенства всех граждан перед законом и судом, социальная, национальная и политическая дискриминация. При тоталитарном режиме дискриминация, по удачному замечанию французского политолога Ш.Мийон-Дельсоль, происодит «под предлогом того, что одни люди в большей степени принадлежат к роду человеческому, чем другие». Если либеральные революции (революции гражданского общества) провозглашали равенство всех граждан перед законом, то большевистская революция провозгласила их неравенство и лишила «эксплуататоров» всех прав. Уже в первой советской конституции 1918 г. было зафиксировано лишение всяких прав лиц, живущих на «нетрудовые доходы», частных торговцев, предпринимателей, служителей культа, бывших полицейских.2
Конституция 1918г. четко определяла сущность Советского государства как государства диктатуры пролетариата, беспощадно подавляющего и уничтожающего противоположные классы и слои. Ленин говорил о названном Основном Законе как о Конституции «борьбы и организации пролетарских масс против эксплуататоров и внутри страны и во всем мире». Это предопределяло
вводимые в стране принципы правового положения личности, в корне отличающегося от естественно-правовых воззрений. Права и свободы индивида рассматривались не как естественные и неотчуждаемые, а как получаемые от государства и как отнимаемые им же у отдельных лиц или групп, если права «используются в ущерб интересов социалистической революции».
Лишение прав распространялось на всех членов семьи. До середины 30-х годов лица «буржуазного происхождения» были лишены, в частности, возможности получить высшее образование и вступить профессиональный союз (т.е. иметь даже те минимальные социальные гарантии, которые обеспечивало членство в профсоюзе); «буржуазное происхождение» значительно ограничивало возможность выбора профессиональной деятельности.1
Аналогично в нацистской Германии Нюрнбергские законы, принятые в 1935 г., лишали лиц еврейской национальности германского гражданства и значительно ограничивали их в правах. В течении последующих лет было издано еще 13 декретов, ставивших евреев по существу, вне закона. Им было запрещено заниматься многими видами профессиональной деятельности, вступать в брак с арийцам и т.д.2
Таким образом, тоталитаризм ликвидирует социальную мобильность для лиц с «неподходящим» классовым (при коммунизме) или расовым (при нацизме) происхождением.
О равенстве граждан перед судом также нельзя говорить при режиме, стремящемся уничтожить определенные «реакционные классы» или «низшие расы». Суд, полностью подчиненный партии и аппарату террора, может проводить только их волю. «Суды у нас классовые, против буржуазии», — заявил Ленин в 1921 г.
Таким образом, при тоталитарном режиме нельзя говорить о равенстве всех граждан перед законом и судом, о равном отношении государства ко всем гражданам (независимо от их социального происхождения, религиозной и расовой принадлежности, политических убеждений и т.д.), что является одним из важнейших принципов правового государства. Напротив, можно говорить о дискриминации и даже прямом уничтожении граждан определенного («буржуазного») социального происхождения при коммунизме и определенной национальной принадлежности («представители низших рас») при нацизме.
В то же время тоталитарная элита и ее вождь стоят над законом и судом. Законы государства не имеют силы для партии и ее членов, а это означает, что действия партийного государства неправозаконны, так как отсутствует верховная норма права, обязательная и для управляющих и для управляемых)»1
Ну а лидер партии напоминает почти что монарха, или единоначального главу силовой структуры. Лидер партии не отвечает ни перед кем за свои действия, он сам принимает решения, не будучи ничем ограничен в своей деятельности по управлению страной. Ленин делал особый акцент на отсутствии всяких ограничителей государственной власти при коммунистической диктатуре.
«Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную,непосредственно на насилие опирающуюся власть»,—писал лидер большевиков в 1920 г. Диктатура пролетариата, по Ленину «есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, власть, не связанная никакими законами»2. Отсюда вытекает, что полномочия властей при тоталитарном режим являются дискреционными, не ограниченными законом.
В национал социалистической Германии в апреле 1942 г. фюрер был даже формально объявлен рейхстагом, стоящим над законом. Однако уже выступая в
рейхстаге 13 июля 1934 г., Гитлер открыто заявил приоритете собственной воли над волей закона, о том, что он является Верховным Судьей немецкого народа.
Идеологическим оправданием такого положения тоталитарного лидера и партийного руководства служили утверждения, что воля партии и ее вождя тождественна воле пролетариата (коммунизм) или что воля фюрера тождественна воле немецкого народа (нацизм). Таким образом, любые действия диктатора и директивы партии фактически отождествлялись с законами. «Наша конституция - это воля фюрера», — заявлял один из ведущих нацистских юристов Г.Франк. 3
Хотелось бы отметить еще одну характерную черту политической системы тоталитаризма. При тоталитаризме есть и «конституция», заполненная абсолютно ложными измышлениями, ни одна статья которой никогда не выполнялась; есть «парламент», который не принимает законов; есть «партия», которая является не партией в обычном смысле этого слова (т.е. свободным союзом единомышленников), а фактически государственной машиной; есть «законы», которых никто никогда не придерживается; есть «выборы» с заранее подобранными кандидатами; есть (в случае коммунизма) «Советская власть», органы которой — Советы — являются бессильными придатками партии-государства; существуют «профсоюзы», помогающие политической бюрократии эксплуатировать трудящихся и мобилизующие их на выполнение поставленных режимом задач; есть «суд», который стремится не установить истину, а провести в жизнь волю партии-государства, и т.д. Используя выражение Оруэлла, это «двоемыслие в действии» является яркой и характерной особенностью тоталитарной политической системы».