Перейдем теперь к подробному анализу главного сочинения Макиавелли «Государь», в котором им и были сформулированы вышеозначенные теоретические подходы.
Макиавелли начинает с традиционной задачи классификации Различных форм государственной власти (продолжая эту классификационную линию до ХII-й гл. своего трактата), суживая затем задачи своего исследования. Он различает две основные формы правления - две формы государств, утверждая, что все государства ... которые господствовали и господствуют над людьми были и суть или республики, или княжества, т. с. государства, управляемые единовластно. Собственно этим и определяется предмет исследования, если оговорить исключение республиканской формы правления, не буду рассматривать республики, говорит Макиавелли, я сосредоточусь только на княжествах и рассмотрю вопрос о том, как можно этими княжествами управлять и как их удерживать (II)[13]. Именно такая позиция позволяет выделить самое власть как специфическую область, требующую от государя определенного искусства поведения, т. с. соблюдения определенных правил (см.: XIV)[14]. Выделению понятию власти как предмета специального анализа способствует также постулирование свободы воли: Макиавелли резко возражает против мнения, согласно которому политическая судьба зависит лишь от «случая», фортуны, но не от концентрации собственных воли и разума политического деятеля. Он обращается к этому постулату дважды, в VI-й гл., утверждая, что если частного человека приводит к власти либо доблесть, либо счастье (милость судьбы), то может показаться, будто они же в равной мере помогут ему преодолеть многие трудности впоследствии, тогда как это совсем не так, ибо крепче держался тот, кто меньше полагался на счастье[15], а также в ХХV-й гл., озаглавленной следующим образом: «Что значит в человеческих делах судьба и как можно ей противостоять»; в последнем случае он употребляет понятие «свобода воли», увязывая его с (проективной) политической ответственностью перед будущим, придавая тем самым политики перспективно-исторический характер, как бы полагая, что занятие политикой является процессом творчества истории.
В этом проявляется установка возрожденческой культуры в целом, стоящая в одном ряду с аналогичными явлениями перспективного видения мира, например с характерным (а для средневекового человека немыслимым) желанием одного из первых провозвестников данной культуры, Петрарки (1304-1374 гг.), который был, как известно, выдающимся картографом, составившим, вероятно, первую каргу Италии, обозреть даль, взобравшись на вершину горы Вента, близ Авиньона[16].
Приведем также мнение Э. Жильсона, согласно которому субъективизм проторенессансного искусства «в визуальной сфере соответствует тому, что можно наблюдать в интеллектуальной жизни (здесь, по словам того же автора, номиналистская школа XIV в. предвосхитила гелиоцентризм Коперника, геометрический анализ Декарта и механику Галилея и Ньютона. - А. Ч.). Наиболее характерным выражением этого субъективизма является явление перспективной трактовки пространства, которая, примененная уже Джотто и Дуччо, постепенно, начиная с 1330-1310 гг., становится общепризнанной. Если понимать материальную поверхность живописного произведения ... как нематериальную проекционную плоскость, перспектива... передает не только то, что непосредственно видно глазу, но также и то, как это может наблюдаться при определенных условиях (т. е. эмпирически). Перспектива фиксирует... прямой intuitus от субъекта к объекту, подготавливая тем самым путь к современному "натурализму" и давая визуальное выражение концепции бесконечного, ибо точка пересечения линий в линейной перспективе может быть определена лишь как "проекция точки, в которой параллельные линии пересекаются"»[17]
Проективность интересов (ожидания изменений в лучшую для себя сторону), их борьба и смена векторов политической воли, зависящих от ситуации, превращают политику в искусство политического поведения, руководствующееся знанием свода правил-законов. Вывести эти правила из опыта античной, прежде всего римской истории и современных событий политической жизни Европы и Италии и описать их - дело политической пауки.
Методологический подход Макиавелли в «Государе» состоит в том, что он рассматривает опыт, или, как он это называет, случаи, всесторонне взвешивает на весах целесообразность, эффективность тех или иных действий и выводит некое поучение (правило). Благодаря этому подходу политические отношения становились «самостоятельным объектом исследования, выделенным из религиозно-схоластических, нравственных, социально, экономических и иных сфер жизни»[18].
Политика как подкрепленное изучением опыта искусство ориентирована на приобретение, расширение, сохранение и упрочение власти с целью выполнения исторической сверхзадачи - объединения Италии. В такого рода позиции есть два смысловых слоя: с одной стороны, задается чисто функциональная «степень» свободы действий в рамках политического целедостижения; с другой, определяется предельный горизонт этой свободы (горизонт ответственности) относительно высшей цели.
Сосредоточив свое внимание на этой центральной для мыслителя проблеме, рассмотрим оба данных смысловых слоя.
Если говорить о первом, то концентрированным его выражением была бы формула «цель оправдывает средства». Но дело в том, что в точном смысле слова у Макиавелли такой формулы нет. Есть внешне на нес похожая, встречающаяся в следующем контексте. Макиавелли констатирует, что о делах всех людей, и больше всего князей, над которыми нельзя потребовать суда, судят по успеху; поэтому, говорит он, князь пусть заботится лишь о победе и сохранении государства, средства всегда будут считаться достойными и каждым будут одобрены, поскольку толпа идет за видимостью и успехом дела (XVIII)[19].
Как мы видим, речь идет об основаниях авторитета (и легитимности) власти государя; он может применять любые средства ради сохранения власти и победы над политическими врагами, если эти средства результативны с точки зрения указанных целей. Речь идет также о мере свободы политического действия, которая задается их результатом: свобода и результат функционально связаны между собой; чем более неоспоримым и убедительным является результат, тем большей будет свобода. Утверждение о том, что средства «будут» одобрены, двойственно. Очевидно, что речь может идти как о возрастании авторитета власти вследствие ее результативных действий и, следовательно, о возможности для нее все большей свободы в выборе средств; точно так же - о мере решимости (определяющей возможность прибегнуть к крайним средствам в случае нужды), преодолевающей внутренние барьеры, если таковые имеются, которая должна быть вооружена и поддержана знанием-уверенностью в том, что «общественное мнение» - это мнение черни, которая не употребляет нравственных критериев в оценке властных действий. Мы имеем дело, таким образом, с формулировкой своего рода условного императива, т. с. технического правила действия, ориентированного на целедостижение и выстроенного сообразно схеме: «если мы желаем добиться такого-то результата, то мы должны так-то и так-то использовать такие-то и такие-то средства». Собственно, все макиавеллиевские политические максимы (краткие формулировки правил действия) представляют собой условные (технические) императивы.
Отсюда для нас вытекают два вопроса. 1. На каком основании Макиавелли придает политическому действию чисто функциональный модус? 2. Есть ли в таком случае какие-либо сдерживающие политический произвол и ограничивающие насилие власти противовесы?
Начнем с ответа на последний вопрос. Разумеется, такие противовесы легко обнаружить в наложении совокупного масштаба действующих в политике максим, которые к тому же ситуативны, хотя и привязаны, как уже говорилось, к двум основным целям -сохранению власти и достижению победы над политическими врагами. Макиавелли вообще далек от того, чтобы признавать за насилием значение универсального и единственного политическое средства (как, впрочем, и от идеи «правового» в новоевропейском смысле слова ограничения властного произвола). Нет, и к насилию он подходит функционально.
Можно сказать, что мыслитель в целом следует свойственной западной культуре общей установке на умеренность (clementia): носитель власти, употребляя насилие, ограничивает последнее пределами абсолютно необходимого (пределами, точно исчисляемыми с помощью определенной меры), щадя каждого, кого он может пощадить без урона своей власти[20].