В период раннего средневековья в романо-германской системе доминировал обычай. Пока не были созданы первые письменные сборники законов, весьма значительной была роль тех, кто толковал правовые обычаи. У древних франков их называли рахинбургами, у древних скандинавов - лагманами и т. п. Со временем под влиянием все шире распространявшегося реципированного римского права, а также утвержденных сборников законов, во многих случаях представлявших собой записанные и санкционированные государством обычаи, сфера применения устного правового обычая все более сужалась. Как указывает Рене Давид обычаи "...были приемлемы лишь в условиях замкнутой экономики; их трудно было узнать и трудно на них ссылаться. Местные обычаи сохранялись лишь в том случае, если в силу определенной перегруппировки они получили географически более широкую сферу применения и если была осуществлена компиляция, позволяющая легко ознакомиться с ними".[3] Некоторые европейские исследователи утверждают, что в этом процессе обычай как источник права исчез и является архаичным. Однако это мнение не отражает существующую действительность. К примеру, В. С. Нерсесянц указывает, что обычай "… играет в системе источников права романо-германского права в основном вспомогательную роль, дополняя в необходимых случаях действующее законодательство"[4]. Действительно, закон в ряде случаев для своего понимания нуждается в дополнении обычаем. Понятия, которые использует законодатель, также зачастую нуждаются в объяснении с точки зрения обычая. Область применения обычая ограничена прогрессом кодификации и признанным первенством закона в демократических режимах современного политического общества, однако нельзя отрицать его существование как самостоятельного источника права.
Некоторыми правоведами умаляется роль юридической доктрины. Но невозможно отрицать тот факт, что в течение длительного времени она была основным источником права в романо-германской правовой семье: именно в университетах были главным образом выработаны в период XIII—XIX веков основные принципы права. И лишь относительно недавно с победой идей демократии и кодификации первенство доктрины было заменено первенством закона. В наши дни она, так же как и в прошлом, составляет очень важный и жизненный источник права. Самым простым и очевидным доказательством роли доктрины является прямое закрепление в законодательстве доктринальных положений правовых понятий. В современных условиях доктрина оказывает заметное влияние на весь процесс правопонимания и толкования действующего права, на трактовку общих принципов права, приемов и методов уяснения смысла норм права, их применения и т.д. Это имеет большое практическое значение, поскольку в ряде стран романо-германской правовой семьи общие принципы права (идеи и ценности надпозитивного права и т.д.) имеют силу норм действующего права, а при коллизиях с последними – обладают приоритетом.
Невозможно привести к общему знаменателю и назвать общим для романо-германской правовой семьи в целом источником права прецедент, так как подход к нему весьма противоречив. В одних странах признается, что он представляет собой наиболее гибкий механизм преодоления пробелов и неопределенностей в законодательстве, и законодательно закрепляется; в то время как в других странах отношение к нему индифферентно; а в третьих – он не только не признается, но и в формально-юридическом плане ограничивается. Однако, как отмечают исследователи, изучая теорию и практику применения прецедента в данной группе стран, необходимо констатировать, с одной стороны – отсутствие общей концепции прецедента, с другой стороны – признание практической роли судебного решения. Об этом свидетельствует все возрастающее количество публикуемых сборников и справочников судебной практики во Франции, Германии, Швейцарии, Италии и многих других странах. Выход из создавшегося положения многие авторы не без основания видят в том, чтобы «рассматривать прецедент как источник права не в формальном плане, а в практическом. Формальное же непризнание прецедента вовсе не означает его фактического отрицания»[5]. Роль судебной практики в странах романо-германской правовой семьи может быть уточнена лишь в связи с ролью закона.
Прежде всего, следует определиться с понятием нормативного акта. При определении такого, на первый взгляд, простого понятия с научной точки зрения опускаются некоторые детали, которые при использовании определения оставляют без должного внимания важные характеристики. Это ведёт к потере элементов понятия, что приводит к неточной формулировке одного из ключевых элементов правотворческой практики государств романо-германской правовой семьи. Понятие нормативного правового акта на современном этапе необходимо рассматривать всесторонне, с учётом влияния актов на государственные правотворчество и правоприменение, и необходимо корректировать определение с течением времени в связи с развитием технического прогресса, а с ним и возникновением новых отношений и отмиранием старых. В самом общем смысле нормативно-правовой акт можно определить как официальный документ правотворческого органа, в котором содержатся нормы права. Среди основных признаков этого понятия, без которых определение будет неполным, можно выделить:
1) Нормативные правовые акты принимаются уполномоченными государственными органами (должностными лицами) в пределах их компетенции, органами местного самоуправления либо непосредственно народом;
2) Нормативные правовые акты содержат обязательные, формально-определенные нормы, рассчитанные на многократное применение;
3) Нормативные правовые акты принимаются в особом порядке в виде официальных документов с определенной структурой и подлежащих опубликованию;
4) Нормативные правовые акты регулируют наиболее важные общественные отношения;
5) Нормативный правовой акт должен быть согласован с другими нормативными правовыми актами данной государственной системы.
Совокупность этих признаков позволяет выделить среди многочисленных источников права нормативный акт. Континентальная правовая семья отличается упорядоченностью, структурированностью, строгой и устойчивой иерархичностью нормативных правовых актов в составе источников.