7. Нередко игра красивыми названиями и злостными кличками усложняется, обращаясь в “игру двумя синонимами”. Для нее нужна пара синонимов, обычно отличающихся друг от друга резче всего похвальным и неодобрительным оттенком мысли, напр.: Щедрость и мотовство, скупость и скряжничество, свобода и произвол, твердая власть и деспотизм и т. п., и т. п. Возьмем два таких синонима: “свобода искусства” и “разнузданность искусства”. Цензор запретил печатать порнографическое произведение Икса. Защитник Икса в газете начинает примерно так: “Опять цензура! Опять карандаш палача мысли губит цветы свободного искусства... На днях запрещена книга почтенного Икса, содержание которой не понравилось целомудренному цензору”.
...“Порнография! — Не нам, конечно, защищать разнузданность искусства, не мы будем отстаивать право на существование такой гнусности, как порнография. Наш читатель знает это. Ее надо преследовать, ее надо карать, надо истреблять без жалости эту отраву духа. Но нужно же уметь отличать порнографию от светлого искусства, возводящего жизнь в перл создания! Иначе мы дойдем до уничтожения капитолийской Венеры или божественной вакханалии Рубенса! Мы дойдем до запрещения “Руслана и Людмилы”, этой шалости юного гения.— Но цензорская рука не знает таких различий и дерзает ж посягает на все, даже на свободу искусства”. Затем идут иногда “анекдоты из цензорской жизни” и “пламенная, талантливая” защита свободы искусства от цензоров. Какая горячая, какая убедительная в формах журнального шаблона! — Нет только одного: доказательства, что защищаемое произведение не порнография, а “светлое искусство””— А в этом одном вся суть. Такую уловку можно назвать “игрой двумя синонимами”.
8. К тому же роду софизмов произвольного названия относится одна из самых обычных уловок спора — бездоказательная оценка доводов противника. Многие, услышав довод противника, заявляют категорически: “ерунда!”, “чепуха!”, “софизм!”, “игра слов”, “это глупо!” и т. д., и т. д., и т. д. Если они потом и докажут правильность своей оценки, то все-таки подобные резкие квалификации доводов противника по меньшей мере излишни. Особенно до всякого доказательства их правильности. Надо сказать, однако, что в огромном большинстве случаев такие оценки и недоказуемы, и неправильны.— Но их иногда даже и не пытаются обосновать, а “пущают так”, в виде аргумента, в виде возражения. Это уже чистейший софизм произвольного названия: название заменяет довод, а само не доказано. Даже более — это один из самых грубых софизмов этого рода.— Вот пример — из Герцена.
“Жизнь человека — великий социальный долг,— говорил Луи Блан.— Человек должен постоянно приносить себя в жертву обществу! — Зачем? — спросил я вдруг.
— Как зачем? Помилуйте: вся цель, все назначение лица — благосостояние общества.
— Оно никогда не достигается, если все будут жертвовать и никто не будет наслаждаться.
— Это игра слов.
— Варварская сбивчивость понятий,— говорил я смеясь”.
К произвольным доводам относятся или с ними связаны и более тонкие, переплетенные с другими софизмами оценки доводов с целью отделаться от труда на них ответить. Напр., “этот довод слишком груб и примитивен и с ним -не стоит считаться”. Или “нечего останавливаться на этом наивном доводе” и т. д., и т. д.— Надо помнить, что раз мы спорим с кем-нибудь, раз сочли возможным с ним спорить, то наша обязанность опровергнуть все его доводы, как они не казались “грубы” или наивны.
Сюда же примыкают и такие уловки произвольного довода, как та, в которой один английский логик упрекает В. Гамильтона. “Последний иногда отделывается такими словами от труда опровергать мысли противника: “в конечном результате анализа эта мысль приводит к противоречию”. Но он не пытается показать, что она действительно приводит к этому. Таким образом, получается “опровержение в кредит”, которое необходимо отнести или к ошибкам, или к уловкам” (Monck. An Introduction to Logic. 1880 г.).— Или же отделываются замечанием: “мы не будем останавливаться на этом аргументе, так как ошибочность его очевидна, а перейдем к более существенному”. Или: “здесь мы не будем доказывать истинности (или ложности) этой мысли. Мы докажем ее в другой книге” и т. п. Это последнее тоже “доказательство в кредит”. Формы таких ошибок и уловок — бесчисленны.
9. Далее, одним из самых употребительных видов произвольного довода являются неправильные ссылки на авторитеты. Доводы “от авторитета” очень важны, и без них, в общем, часто не обойтись. Но надо помнить два условия правильного их применения: а) доводы эти правильно применимы или за неимением доводов по существу,— что бывает очень часто, ведь мы не можем всего знать, все испытать сами и все лично проверить; или же в подкрепление доводов по существу. Сама по себе ссылка на авторитет в огромном большинстве случаев является лишь более или менее вероятным (а не достоверным) доводом; б) во-вторых, каждый авторитет — авторитет только в области своей специальности. Если таких областей несколько — тем для него лучше, конечно. Но вне пределов специальности он “обычный смертный”, и ссылка на него в этих случаях — ошибка или софизм. Вот два условия, при соблюдении которых может быть правильна ссылка на авторитет. В остальных случаях — такая ссылка есть ошибка или софизм (лживого или произвольного довода).
Но и при соблюдении указанных условий ссылка на авторитет имеет разные степени вероятности, которые необходимо учитывать каждый раз отдельно. Напр., в области специальности данного лица есть вопросы, по которым его правдивое мнение можно счесть достоверным, и есть такие вопросы, где оно не идет далее средних степеней вероятности. Напр., возьмем науку. А. приводит довод: “теория мирового эфира в настоящее время оставлена многими физиками”. В подтверждение он ссылается на слова профессора Икса, известного своим точным умом и широкими познаниями в современном положении физики. Ясно, что такой человек не мог сделать ошибки в этом вопросе. Так же, как не можем сделать мы ее в вопросе: получили мы жалованье или нет. Вся суть будет в том, верно ли передал А. слова Икса.— Наоборот, если А. сошлется на слова Икса в доказательство того, что такая-то спорная теория в физике ошибочно, то тут мнение Икса (если оно верно передано) может иметь лишь ценность большей или меньшей вероятности, в зависимости от многих обстоятельств. Икс авторитет, но Икс — человек.
Может быть ошибочна не новая теория, а оценка ее этим авторитетом.
10. Злоупотребление ссылками на авторитеты свойственно нередко увлекающейся молодежи и тем людям, которые не привыкли, не любят и не умеют самостоятельно мыслить. Тем, напр., про которых можно повторить слова Гоголя: “У него есть ум, но сейчас по выходе журнала, а запоздала выходом книжка — ив голове ничего” (Театральный разъезд).— Резко, но остроумно о таких любителях авторитетов отзывается Шопенгауэр.
“Люди, которые столь поспешно и с таким жаром хватаются за авторитеты, чтобы ссылкой на них разрешать спорные вопросы, в сущности, рады, что могут пустить в дело чужой рассудок и чужую проницательность, за неимением своих собственных. Число их — легион. Ибо, как сказал Сенека: unus quisque mavult credere, quam judicare (каждый предпочитает верить, а не рассуждать). Поэтому в их спорах обычное оружие — авторитеты. Ими они побивают друг друга. Кто ввязался с ними в спор, тот сделает неправильно, если захочет обороняться от них доводами по существу и аргументами. Окунувшись в пучину неспособности рассуждать и мыслить, они зачарованы против этого оружия,— своего рода Роговые Зигфриды. Поэтому они противопоставят вам в виде аргументов авторитеты и закричат: “победа!” (Parerga und Paralipomena, II § 266).
В виде небезынтересного характерного примера споров в этом роде приведу рассказ “Радда Бай” (Блаватской).
Один статный индус, драпированный в белую с золотом шаль, с золотыми кольцами на всех пальцах ног, огромным знаком Вишну на лбу и в золотом pince-nez, обратился ко мне уже с прямым вопросом: Неужели я, прожив так долго в Америке, родине Томаса Пена, верю в какое-либо божество? — Признаюсь, верю, и вовсе не каюсь в такой невежественной слабости,— последовал мой ответ.
— И в душу человека? — переспросил он со сдержанной усмешкой.
— Да, и в душу; и как ни удивительно, даже в бессмертный дух...
Юный магистр, нервно заиграв кольцами на ногах, обратился с новым вопросом, довольно на этот раз оригинальным. — Стало быть, по-вашему, Гексли шарлатан и глупец? В свою очередь мне пришлось вытаращить глаза.
— Это почему же? — осведомилась я у pince-nez.
— Потому что или он, признанный всеми авторитет, знает, о чем говорит, или же он шарлатан, рассуждающий о том, чего не понимает.
— Гексли,— сказала я,— как натуралиста, физиолога и ученого не только признаю, но и преклоняюсь перед его знанием, уважая в нем один из величайших авторитетов нашего времени,, т. д. во всем, касающемся чисто физических наук; но как о философе имею о нем весьма невысокое мнение.
Далее юноша совершает диверсию от довода
Знаменитый английский биолог и зоолог 60-х и 70-х годов XIX столетия.— С. П.
(авторитета) и переходит к другому доводу, то же очень характерному для подобного рода умов.
— Но ведь против логических выводов, основанных на факте, трудно идти. “Вы читали его статью в Fortnightly Review об “автоматизме человека”? — Кажется, читала... и кой-что запомнила из его удивительных софизмов. Но что ж о ней? — Вот что. Профессор в ней неоспоримо до казал, что человек не более как сознательный и сознающий себя автомат, добавляя к этому в своих “Las Sermons”, что человек “хитрейший из часовых приборов природы”, но не более,— и т. д. (Из пещер и дебрей Индостана, СПб. 1912. 2578).
Эти доводы: “тот-то неоспоримо доказал”, “наукой доказано” и т. п. так часто встречаются в некоторых спорах, и так сравнительно редко они правильны. Или ошибка неграмотного в логике и в науке незрелого мышления, или — софизм, т. е. лживый довод. Как часто он применяется — знает, вероятно, всякий.