Формирование доказательственной базы по гражданским и уголовным делам (стр. 26 из 44)

С этим мнением трудно согласиться. Общественная ценность человека, уважение к нему определяются не только его социально значимыми, сознательными поступками.

Человек с момента рождения приобретает моральную ценность и общественную значимость уже в силу того, что является человеком. Именно поэтому субъективное право на честь возникает у гражданина с момента рождения, и, следовательно, юридическим фактом, приводящим к его возникновению, является факт рождения.

Это положение вызывает определенные возражения. Так как с момента рождения не возникает осознания своей чести и достоинства.

Но ведь с момента рождения не осознаются и многие другие блага. Однако это обстоятельство не влияет на существование таких прав и обязанностей. «То обстоятельство, что с момента рождения нет самосознания чести, не может поколебать отстаиваемую позицию, по-

Особенности доказывания по делам о защите личных неимущественных благ

скольку в раннем возрасте не осознаются и другие права, принадлежность которых ребенку не отрицается»¹.

Но «ниоткуда не явствует, что с тем же фактом рождения не может быть связано возникновение субъективных гражданских прав, что и имеет место в данном случае, а также при возникновении других личных неимущественных прав, например права на имя»².

В связи с вышеизложенными соображениями встает вопрос о наделении несовершеннолетних правом самостоятельно защищать в суде свои личные права.

Личные права несовершеннолетних защищаются в суде их родителями, усыновителями и попечителями, однако суд обязан привлекать к участию в этих делах самих несовершеннолетних.

Таким образом, роль несовершеннолетних в делах о защите личных прав сводится к присутствию в суде и даче объяснений и, в сущности, мало чем отличается от роли, например, свидетеля. Такое положение вряд ли можно считать нормальным. Так, юноши и девушки, уезжающие на работу или учебу в другую местность, в случае посягательства на их честь вынуждены обращаться за содействием в правовой защите к своим родителям³.

Бесспорна возможность защиты чести и достоинства душевнобольных, признанных в установленном порядке недееспособными.

Недееспособное лицо защищает свои права через представителя (п. 2 ст. 29 ГК РФ).

Право на защиту чести и достоинства в отличие от одноименных нематериальных благ неотчуждаемым не является и переходит к законному представителю.

Как субъективное гражданское право, право на честь и достоинство прекращается со смертью своего носителя. Но по требованию заинтересованных лиц допускается защита чести и достоинства гражданина и после его смерти (п. 1 с. 152 ГК РФ). Хотя, как представляется, в данном случае речь может идти только о защите доброго имени, так как понятие «оскорбление» вряд ли применимо к умершему лицу.

Право на честь, достоинство и деловую репутацию является неотъемлемым правом лица. Его нарушение причиняет существенный вред свободе действий и общественному положению потерпевшего, обществу в целом. И защищать это личное неимущественное право — обязанность государства.

'См.: Малеина М. Н. Указ. соч. С. 14.

Черепахин Б.Б. Охрана личных прав граждан, не связанных с имущественными правами // Гражданско-правовая охрана интересов личности. М., 1969. С. 61.

'Чефранова Е. А. Охрана личных прав несовершеннолетних. Вопросы гражданского права и

процесса. М., 1977. С. 65.

'Черепахин Б. Б. Указ. соч. С. 61.

'См. Чефранова Е. А. Указ. соч. С. 65.

III

ГЛАВА

H. Г. Стойко,

докторант кафедры уголовного процесса и криминалистики СПбГУ, доцент, кандидат юридических наук

ВОПРОСЫ ЗАКОННОСТИ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ

ДЕЙСТВИЙ, РЕШЕНИЙ И ДОПУСТИМОСТИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ¹

Новый УПК РФ поставил перед практикой целый ряд сложных вопросов, решение которых далеко не всегда однозначно и требует обращения не только к легальному или профессиональному, но и к доктринальному толкованию закона. Возможность и необходимость использования правовой доктрины (теорий, концепций, научных и научно-практических комментариев) в российском уголовном процессе очевидна. Во-первых, бесспорно, что разработка УПК РФ осуществлялась в соответствии с определенной концепцией, которая, по сути, явилась источником нашего уголовно-процессуального права. Во-вторых, ясно, что наука в своем развитии может «опережать» законодательство, которое, как правило, отстает от практики.

В силу этих и некоторых других причин (несовершенство отдельных положений УПК РФ, консерватизм и сопротивление правоприменителя новшествам, недостаточные знания и информированность и т. п.) правовая доктрина в современных условиях превращается в важный юридический регулятор уголовно-процессуальных отношений как опосредованно — через обоснование необходимости изменения действующего законодательства, так и непосредственно — через комментирование конкретных казусов, дачу консультаций, заключений практическим работникам по сложным правовым вопросам.

Правовая доктрина, независимо от признания или непризнания ее источником уголовно-процессуального права², должна основываться на законе, служить разъяснению его смысла в спорных или трудных для

Научно-практический комментарий к случаям из судебной практики

понимания случаях правоприменения (казусах), то есть, иначе говоря, быть доктриной законности при производстве по уголовному делу. Только при таком условии она становится действительно востребованной органами предварительного расследования, прокуратуры и суда в целях разрешения конкретных правовых казусов.

Сказанное в особенности значимо для оценки законности уголовно-процессуальных действий, решений и допустимости доказательств.

Думается, что приведенные ниже комментарии, взятые из заключений, данных по запросам адвокатов и правоохранительных органов по различным делам в период действия нового УПК РФ, окажутся полезными как с точки зрения демонстрации этой значимости, так и практической пригодности метода доктринального толкования.

Все они исходят из авторского понимания принципа законности, наиболее существенной чертой которого является императивное требование недопустимости любых нарушений норм уголовно-процессуального права, рассматриваемое во взаимосвязи с признанием юридической ничтожности соответствующих действий, решений и их результатов (ч. 3, 4 ст. 7 УПК РФ).

Комментарии имеют общую структуру (фактические обстоятельства, правовые вопросы', правовая оценка, выводы) и объединены по характеру возникающих правовых вопросов в три части:

■Недопустимость использования в доказывании результатов опера
тивно-розыскной деятельности, полученных с нарушениями закона;

■Недопустимость использования в доказывании результатов уго
ловно-процессуальных действий, полученных с нарушениями закона;

Недопустимость использования в качестве доказательств сведений, полученных после принятия незаконного процессуального решения².

'Все использованные в комментируемых случаях данные, имеющие официальный или личный характер (номера дел, даты, фамилии и т. п.), изменены.

²В сравнительном правоведении доктрину относят к числу так называемых «необязательных» источников континентального (в том числе российского) права. См., например: Осакве К. Сравнительное правоведение в схемах: Общая и Особенная части. М., 2002. С. 85; Марченко М. Н. Курс сравнительного правоведения. М., 2002. С. 579—581, 822.

' Вопросы приводятся в том виде, в котором они ставились практическими работниками, с незначительными редакционными изменениями.

'«Чистота» произведенного деления в некоторых случаях носит условный характер, так как природа казуса иногда требует обращения к иным, прямо не относящимся к той или иной части правовым вопросам.

ГЛАВА III. Уголовный процесс

ЧАСТЬ 1.

Недопустимость использования в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности, полученных с нарушениями закона

КАЗУС 1

Фактические обстоятельства

По факту, связанному с предполагаемым совершением Б. особо тяжкого преступления, 17 января 2003 г. было возбуждено уголовное дело. В рамках дела оперативного учета в отношении Б., официально не являющегося ни подозреваемым, ни обвиняемым в уголовно-процессуальном смысле, 18 февраля 2003 г. был проведен оперативный эксперимент (независимо от следователя, без его поручения). В ходе оперативного эксперимента, производившегося без санкции суда и в отсутствии понятых, гражданин Ц., на тайной основе сотрудничавший с оперативно-розыскными органами (ОРО), вошел в дом (жилище) к ранее ему знакомому Б. (с согласия последнего). Состоявшийся сразу после этого разговор между Ц. и Б. прослушивался сотрудником ОРО (с помощью электронного радиопередающего устройства, которым был снабжен Ц.) и одновременно записывался на аудионоситель. Фонограмма записи не опечатывалась и не переносилась на бумажный носитель. Позднее была произведена перезапись на другой электронный носитель. Как и в первом случае, фонограмма не опечатывалась и не переносилась на бумажный носитель.