Слухи о деятельности «Негласного комитета», в котором Строганов, Новосильцев, Чарторижский и Кочубей, как Рашид Рейс Эффенди и Челеди Эффенди, «в тишине» «сочиняли» конституционные реформы, распространялись в это время достаточно широко, и конституционные планы Александра I ни для кого не были секретом. Эти обстоятельства перекликались с происходящем в «Письмах из Константинополя», когда турецкие вельможи и султан составили и ввели «конституцию» не спросив.
Раздумывая над идеальным режимом в понимании Карамзина, Лотман приходит к выводу, что «реальным содержанием монархизма Карамзина в этот период было президентское правление с очень сильной властью президента как в исполнительной сфере, так и в области законодательной инициативы. Главе государства принадлежала высшая воинская власть и роль конечного арбитра во всех государственных вопросах. Однако сохранение ряда республиканских институтов, выборность законодательных органов и свобода печати (попытки ограничить ее во Франции вызывают в «Вестнике» осуждение) не дают превратиться этому правлению в деспотическое. А сила правительства — гарантия от анархии».
Но не все исследователи разделяют эту точку зрения. Евгений Осетров в книге «Три жизни Карамзина» иначе трактует идеал власти по Карамзину. По его мнению, Карамзин был хорошо знаком с учением Ж.-Ж. Руссо, ненавидел неравенство и деспотизм, но считал «монархию наиболее приемлемой формой правления в большой стране, ибо республиканский строй связывался в размышлениях женевского философа со сравнительно небольшими государствами». Но Е. Осетров не останавливается подробно на этом вопосе и даже не упоминает, по каким статьям он пришел к такому выводу[15].
Ю. Лотман же понимает, что многие могут не согласиться с его точкой зрения, поэтому прибегает к следующему примеру: «в номере втором журнала за 1802 год было опубликовано «Письмо из Соединенных Американских Областей», в котором дается портрет президента Джефферсона — идеального главы государства. Портрет этот текстуально близок к характеристикам, которые даются в «Вестнике» Бонапарту. Даже вождь гаитянского восстания негров Туссен-Лювертюр получает в «Вестнике» положительную характеристику, пока кажется, что он способен ввести восстание в рамки порядка, и пока его поддерживают бонапартистские газеты Франции: «Туссен-Лювертюр есть, как Бонапарте, победитель и примиритель» (1802, № 3, «Письмо из С.-Доминго»). Одновременно постоянную иронию издателя вызывает английский парламентаризм. В нем подчеркивается купеческий или аристократический эгоизм и отсутствие подлинной демократии».
Юрий Михайлович понимал, что такой взгляд идет в разрез с общепринятым представлением, поэтому продолжает рассуждение: «Такая позиция была очень своеобразна: она ставила Карамзина вне рядов русского англоманского либерализма начала века и еще в большей мере отгораживала его от тех, кто оставался верен традициям философии XVIII века с ее верой в доброту человека и народный суверенитет. Но не менее чужды были издателю «Вестника Европы» любые оттенки идеологии эмигрантов, сторонников Бурбонов и теоретиков легитимизма». Он также отмечает, что политические взгляды карамзина мало кто разделял, а на его журнал смотрели как на интересное чтение, свежую, прекрасно изложенную информацию, вопринимая автора или как ретрограда, или как опасного якобинца. «Парадоксы Карамзина», как назвал Пушкин идеи редактора «Вестника», оставляли читателя равнодушными.
М. Ю. Лотман проводит исследование и приходит к занимательному выводу: если сравнить многочисленные переводы «Вестника…» с оригиналом, то становится ясно, что автор высказывал собственную позицию и нарочно туманно указывает на источники. Так, например, «Письмо из Константинополя», конечно, писалось не в столице Оттоманской империи. Это комбинация отрывков из книги «Путешествие в Оттоманскую империю, Египет и Персию, произведенное по приказу правительства в период шести первых лет республики Г. А. Оливье, членом национального института и проч., и проч., т. 1, Париж., девятый год республики» (по-французски) и «Политического журнала», октябрь 1801 г. (Карамзин, видимо, пользовался немецким оригиналом, а не позже появившимся русским изданием). Сопоставление убедительно показывает свободу и субъективность интерпретации Карамзина. Например:
«ПИСЬМО ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЯ» КАРАМЗИНА:«ПУТЕШЕСТВИЕ» ОЛИВЬЕ:
О Пасване-Оглу
Сим первым успехом он прославился по всей империи, и народ, почти везде недовольный новой (курсив Карамзина) системой Дивана, явно желал Па-свану дальнейшего счастья, считая его великим воином и другом старинных обычаев.
Его первые успехи создали ему репутацию талантливого полководца и заставили видеть в нем человека, целиком преданного делу народа (перевод мой. — Ю. Л.).
«ВЕСТНИК ЕВРОПЫ»«ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ»
Последствие доказало, что такая Аристократия не годится для Турецкого народа.
Неоспоримо выводимое из того следствие, что для турок годится только деспотический образ правления. (перевод П. А. Сохацкого).
Причины реформы
«ВЕСТНИК ЕВРОПЫ»«ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ»
...мать добродушного Селима III <...> была встревожена слухами <ложными. — Ю. Л.> о всеобщем неудовольствии народа, о разных бунтах в провинциях и предложила сыну своему сей новый план хитрых честолюбцев, как самое лучшее средство успокоить империю. Селим принял его охотно, уступая часть власти своей для государственного блага. Селим хотел вместо сонного правления своего предшественника вновь ввести строгость военной власти. Дикое рвение его завело его слишком далеко. Он боялся своих вельмож... <перевод мой. — Ю. Л.>
Менее загадочна позиция Карамзина относительно крестьянского вопроса в России. Тут Исследователи Е. Осетров и Ю. Лотман сходится. Это произошло потому, что свое мнение автор ясно выразил в статье «Письмо сельского жителя»[16]. Так, редактор «Вестника Европы» был против планов немедленного освобождения крестьян, но категорически настаивал на широком просвещении народа, которое должно предварить и подготовить отмену крепостного права: меру необходимую и справедливую, но требующую нравственной и просветительской подготовки.
Журнал о политике неотделим от истории. К тому же следует помнить, что по окончании работы над «Вестником Европы», Карамзин приступил к написанию «Истории государства Российского», что называется, по госзаказу: император Александр I именным указом от 31 октября 1803 даровал звание историографа Николаю Михайловичу Карамзину (титул историографа в России после смерти Карамзина не возобновлялся). По этим двум причинам вполне естественно, что в своем журнале Карамзин много уделял истории, причем и российской в том числе, хотя в эпоху галломании это было весьма странно.
Карамзин тяготел ко всему российскому и явно не приветствовал современных веяний моды. В статье «Женские парики»[17] он пишет: «Не далее как десять лет перед сим говорили мы с отвращением о той женщине, которая носила парик. Старуха, самая набожная, по неволе только прибегала к чужим волосам; но всячески старалась подбирать их под цвет своих, чтоб обмануть глаза… Какая же быстрая перемена в идеях произошла с того времени! Лучшее украшение женского полу, которым пленялись все народы и все веки, впало в совершенное презрение. … В париках милые красавицы!.. О времена! о нравы! Марциал и Ювенал в свое время гремели против женщин, которые плешивые свои головы скрывали под чужими волосами: чтобы сказали они, видя теперь молодую, стыдливую девицу, которая нежный лоб свой оскверняет – (по чему знать?) – какой-нибудь гнусной женщины, какого-нибудь злодея, убийцы?» Позже автор извиняется за такие слова и просит прощение, если перешел грань. Но бросается в глаза то, что сентименталист Карамзин, который считал, что для чтения женщиной подходят только самые нежные слова, так резко осуждает ношение париков прекрасным полом. Статья подписана, как перевод с французского, но из изысканий Ю. Лотмана стало ясно, что Карамхин не просто переводил и печатал у себя в журнале материалы, исключительно подходящие его точке зрения, но и мог немного исказить источник. Отсюда можно сделать вывод, что на страницы журнала не могло попасть мнение, с которым не был бы согласен редактор. Следовательно, в этой статье была нарочно так осмеяна мода на парики, хотя это совсем не характерно для автора. Карамзин явно не одобрял и моду в целом: в заметке «Письмо из Парижа» (№6 «Вестник Европы», 1802) он отождествляет мнения и моды, подчеркивая, что нет в мире ничего более переменчивого. Но эта перемена, по мнению автора, ведет только к худшему: теперь французы стали скупы и негостеприимны, для них имеет значение только богатство, а развлечения и собрания похожи на трактирные общества. Имея такое мнение, Николай Михайлович не мог не желать, чтобы его современники отказались от слепого подражания французам.
После окончания работы над «Вестником Европы» Карамзин принялся за монументальный труд по истории России. Однако его желание обратить внимание на прошлое родной страны в эпоху повального увлечения французской литературой и следования французской моды было выражено и в «Вестнике Европы». «О случаях и характерах в Российской Истории, которые могут быть предметом Художеств» начинается словами: «Мысль задавать художникам предметы из отесественной Истории достойна вашего Патриотизма и есть лучший способ оживить для нас ее великие характеры и случаи, особливо пока мы еще не имеем красноречивых Историков, которые могли бы поднять из гроба знаменитых предков наших и явить тени их в лучезарном венце славы». Много позже в своей книге «Исторические портреты» В. О. Ключевский[18] напишет о Карамзине: «Он не объяснил и не обобщил, а живописал, морализовал и любовался, хотел сделать из истории России … героическую эпопею русской доблести и славы. Конечно, он много помог русским людям лучше понимать свое прошлое; но еще больше он завтавил их любить его». Ключевский пишет здесь об «Истории государства Российского», но те же цели и задачи можно проследить и прочитав данную статью в журнале.