Никакой университет не в состоянии справиться с этим катастрофическим положением. Но это, безусловно, не вина школьников и студентов. Исправить такое положение могут только радикальные изменения в системе школьного и среднего специального образования. Пока, однако же, предпринимаются различные попытки дать возможность "непривилегированным" учиться в колледжах, так как "…школа дает недопустимо низкий уровень знаний, которые не позволяют выпускникам школ справиться с теми немногими видами деятельности, которые абсолютно необходимы в жизни каждого человека – это умение уверенно читать, писать и считать, а также начальные навыки по извлечению и обработке информации" [230].
Некоторые университеты решили пойти путем "положительной дискриминации", т. е. путем снижения требований при поступлении. В конце 80-х годов университет Беркли принял решение принимать студентов пропорционально демографическому распределению различных групп населения в Северной Калифорнии – чернокожих, латиноамериканцев, индейцев, азиатских этнических групп и белых.
При этом оказалось, что среди абитуриентов, подавших заявления о поступлении в университет Беркли, отбор прошли соответственно 3 проц. чернокожих, 6 проц. индейцев, 15 проц. белых и 30 проц. американцев китайского и японского происхождения. Объяснение этому лежало на поверхности: китайцы и японцы выросли в семьях сплоченных, с крепкими семейными традициями и привычкой к постоянному труду с детства. Университету Беркли пришлось опять изменить вступительные требования. В дальнейшем, так было решено, для зачисления в университет чернокожим будет достаточно набрать из 8 000 баллов по системе тестирования 4 800, а китайцам и японцам – 7 000 баллов. Когда это стало известно, последовали протесты в азиатской части населения, и эти условия пришлось отменить.
В 1970 году в некоторых ведущих колледжах абитуриенты набирали на вступительном тестировании по английскому языку в среднем 670-695 баллов из 800 возможных. К концу 80-х годов уровень владения родным языком снизился в среднем на 50 баллов и составил 620–640 баллов. Не располагая надежными статистическими данными на конец 90-х годов ХХ века, ограничимся лишь замечанием о том, что общая тенденция сохранилась.
Что бы ни предпринимали преподаватели колледжей и университетов с целью повысить усвояемость учебного материала, все тщетно, так что "приходится снижать общий уровень преподавания соответственно недостаточным навыкам студентов в чтении текстов, обработке источников и анализе понятий" [231].
Причина такого неудовлетворительного владения родным языком заключается в том, что, начиная с 60-х годов, в системе американского школьного образования стала прививаться "…терпимость по отношению к прорехам в знаниях учащихся, столь же несоразмерная, сколь и циничная, преподносимая, однако же, как уважение к собственному мнению и чувству собственной значимости учащихся. Необходимость слишком много читать и слишком напряженно думать могла бы, якобы, повергнуть бедных детей в состояние стресса; их нежные души пострадали бы, чего доброго, от слишком высоких требований, так что предпочтительнее оказалось уменьшить объем литературы, обязательной для прочтения, а это неизбежным образом снизило уровень владения языком" [232].
Это очень важное свидетельство. Несложный подсчет позволяет существенно прояснить понимание причин возникновения политической корректности. Школьники 60-х годов – это взрослые молодые люди 80-х годов, не вполне овладевшие духовной культурой (не по своей вине), ожидающие уважения к их мнению и подтверждения их чувства собственной значимости (поскольку так были воспитаны), но не всегда получающие их. Именно в 80-е годы появляются в Америке обиды и обиженные, которые позднее, в 90-е годы, трансформируются в "виктимизированных" и к которым примыкают также и бывшие школьники 70-х годов. Вполне понятно, что они не могут ценить культурное наследие, которым они не владеют, но ощущают определенную "недостаточность" своего состояния, воспринимаемого, возможно, как униженность, "дискриминированность", поскольку живут в обществе, большая часть которого представлена старшими поколениями, владеющими духовной культурой.
Если это обстоятельство стало порождающим фактором в возникновении конфликта поколений, то оформление конфликта в виде политической корректности произошло, по сути, через усвоение риторики и традиционных требований дискриминированных в Америке расовых и этнических групп с распространением их на все группы "виктимизированных" и переносом конфликта из социальной сферы на уровень культуры в целом. Весьма примечательный результат типологического характера дает при этом попытка сопоставления вектора усилий политической корректности в разных странах.
Как уже упоминалось, Московским бюро по правам человека был представлен новый проект под названием "Общественная кампания борьбы с расизмом, ксенофобией, антисемитизмом и этнической дискриминацией в многонациональной Российской Федерации". В рамках представления этого проекта международный директор Объединения комитетов в защиту евреев бывшего СССР Леонид Стонов сказал, что в России "ксенофобия – не единственная проблема. Всяких фобий, то есть боязней, много (курсив мой; звучит знакомо, не правда ли? – Л.Л.). Например, имеет место антизападничество – теория заговора Европы и Америки против России. Также есть фобия нетрадиционных религий. Из-за необразованности большого количества верующих, появившихся в последние десять лет, многие из них с большим подозрением стали относиться к инакомыслящим" [233].
На примере Америки и Германии видно, что одной из целей политической корректности является, по всей очевидности, умножение не только числа, но и разнообразия фобий. При этом разобраться с фобиями весьма непросто, как свидетельствует опыт Германии: то ли с ними надо бороться? То ли их надо бояться? То ли надо бояться тех, кто боится бояться? То ли надо бороться с теми, кто боится тех, кто боится бояться?
Однако вполне ясно одно – обозначены направления борьбы правозащитников (т.е. в этом случае – политической корректности) в России: антизападничество и религия. Это весьма примечательное сочетание, которое очень важно для изучения политической корректности как проявления конфликта культурного характера:
– в Америке политкорректность ведет борьбу против западной культуры, значит, против западников, то есть традиционалистов;
– в России политкорректные правозащитники намереваются бороться с антизападниками, то есть традиционалистами;
– в Германии политкорректность борется с теми, кто выступает в защиту "немецкости", то есть с традиционалистами;
– повсюду политкорректность ведет борьбу с религией, то есть с традицией.
Конечно, в каждой из этих трех стран есть свои особенности, своя историческая почва и своя историческая ахиллесова пята:
– в Америке – геноцид индейцев и рабство;
– в России – "недемократичность" ее истории, объясняемая "незападностью";
– в Германии – фашизм и Вторая мировая война.
Поэтому в каждой стране существуют наряду с общей направленностью целей свои особенности театра военных действий политической корректности, свой образ врага и свой "текст сценария":
– в Америке враг – западничество, политкорректность представлена антизападниками в лице "виктимизированных" меньшинств; декларируемая цель борьбы – права жертв дискриминации и неповторение прошлого;
– в России враг – антизападничество, политкорректность представлена западниками в лице защитников демократических свобод, декларируемая цель борьбы – права жертв тоталитаризма / дискриминации и неповторение прошлого;
– в Германии враг – "немецкость" [234] как предпочтение немецкой культуры; политкорректность представлена апологетами мультикультурности и интернациональности; декларируемая цель борьбы – права жертв фашизма / дискриминации и неповторение прошлого.
Культуре каждой из этих трех стран присущи свои особенности, однако сама культурная традиция у них общая – это европейская культурная традиция. Вести борьбу против европейской культурной традиции невозможно, оставляя в стороне христианство, поскольку именно христианство лежит в основе всей западной культуры.
По этой причине христианство – стратегически важная высота в борьбе политкорректности против европейской культурной традиции. Именно поэтому оказывается, что религиозная фобия существует, с точки зрения политической корректности, исключительно у христиан. Иначе невозможно объяснить очевидную избирательность: по требованию политкорректных в христианской (пока еще) Америке из государственных школ удаляют христианские тексты и символы. Из соображений политической корректности в государственных школах христианской Баварии убирают из классных комнат Распятия, чтобы не задевать чувств мусульман. Однако решение убрать из государственных школ христианской Франции символы ислама вызывает бурю негодования политической корректности.
Многие упоминавшиеся авторы, которые пишут о "новой культуре" в Америке, употребляют выражение "культурная война", имея в виду действия политической корректности. Хочется надеяться, что они сгущают краски, что это культурный конфликт поколений, в котором поколение "не ведает, что творит". В то же время вполне очевиден и характер политической корректности, главное проявление которого – борьба с европейской культурной традицией в целом.
Согласно Ю.В. Рождественскому это квалифицирует политическую корректность как антикультуру, или контркультуру. Так определяет себя и сама политическая корректность, открыто заявляя, что она противопоставляет себя большинству, действуя в интересах меньшинства.