Сомнителен и источник, повествующий о нерешительности – “по словам приближенных”. Очень часто полемисты используют апелляцию к “ложному стыду”, включая в текст формулы, подобные “вам, конечно, известно, что...», “давно уже установлено...” или “общеизвестный факт”. В полемике такой “ход” встречается и в монологических, и в диалогических текстах. Однако в диалогических он в большей мере направлен на убеждение оппонента, а в монологических – на убеждении читателя: “А основания для недоверия есть. Широко известна, например, история с переменной NSAKEY в одном из модулей CryptoAPI” [20, 4].
Нередко журналист обращается к другой родственной уловке, когда в текст включается оговорка, что довод будет убедительным только для избранных, по схеме “Вы, как человек умный, не станете отрицать, что...»: “И только если задуматься (а много ли у “Комсомольца” читателей, склонных задумываться?), начинаешь понимать, что тебя элементарно берут на пушку” [20, 5]. Такая уловка может осуществляться и через ссылку на авторитет, когда используется модель “если такой-то – умный человек, он, бесспорно, согласится со мной”, как, например, в следующем фрагменте: “Рассматривая вышеприведенную публикацию с точки зрения ее качества, я испытывал сильные сомнения в том, что она была оплачена. На месте заказчика, если и был таковой, я бы подал в суд за нанесение морального вреда. А редактору следовало рассмотреть вопрос о взыскании суммы, потерянной газетой из-за того, что статья заняла место на полосе. И по рекламным расценкам! Кровожадно получилось?!
“ [3, 20] С. И. Поварнин называет существенную уловку – перевод спора на противоречия. “Указать, что противник противоречит сам себе, часто очень важно и необходимо. Но только не для доказательства ложности его тезиса. Такие указания имеют, например, огромное значение при критике какой-нибудь системы, мыслей. Нередко с их помощью можно разбить или ослабить доказательство противника” [17, 111], как, например, в публикации “О диктаторах – на сытый желудок”: “А дальше еще одна липа: в ночь самоубийства Н. Аллилуевой Сталин оказывается в объятиях какой-то женщины рядом с мертвой женой. И при всем этом в титрах фильма сказано, что он якобы снят... по книгам Светланы Аллилуевой. Но, перечитав их еще раз... я нигде не встретил ни одного слова о показанном в американском фильме” [5, 74]. Автор утверждает, что сам фрагмент фильма лжив, но доказывает это утверждение с помощью противоречий в его содержании и источнике, на который ссылаются авторы фильма.
Совершенно очевидно, что такое противоречие может доказать лишь то, что источник указан неверно, но не может ни доказать, ни опровергнуть истинность или ложность самого эпизода. Эффект же публикации именно таков – читатель не доверяет тому, о чем шла речь в фильме.
Перевод спора может осуществиться на противоречия между словом и делом, между взглядами противника и его поступками, эпизодами из жизни. Этот “ход” часто используется в политической полемике, например – в русле предвыборной кампании. В публикации “Американский акцент”, оспаривая отмену праздника подписания Георгиевского трактата в Грузии, автор пишет: “Бесспорно, отмечать или нет 220-летие подписания Георгиевского трактата – дело руководства суверенной республики. Хотя здесь хорошо помнят, как Шеварднадзе, будучи первым секретарем ЦК Компартии республики, при каждом удобном случае славословил исторический трактат” [27, 2].
К числу частых отступлений от спора относится подмена пункта разногласия, опровержение не по существу, когда опровергаются несуществующие моменты позиции оппонента, а эффект распространяется на всю позицию. С. И. Поварнин отмечает, что эта уловка часто используется в письменных (газетных, журнальных) спорах, поскольку читатель редко возвращается к прочитанному материалу и глубоко анализирует тезисы и аргументы. Например, в тексте “Как критикуют Президента” автор спорит с позицией: лучше вакцинировать всех детей и подростков России от гепатита В, чем построить на ту же сумму Дворец конгрессов для приемов на высшем уровне. Журналист пишет: “И почему, в конце концов, российский Президент не может прилично принять гостей? Это ведь тоже штрих к портрету страны, важная краска ее престижа” [4, 41]. Конечно, в исходном тексте речь идет не о том, что такое здание не нужно – речь идет о том, что столь шикарное здание неуместно в стране с такими проблемами, как наша, что можно построить здание вполне приличное, но поскромнее. Оппонент же утрирует ситуацию и заменяет предыдущее утверждение, приписывая оппоненту мысль о том, что такое здание не нужно, а затем спорит с этой мыслью. Вопрос о возможности экономии средств в этом тексте и не обсуждается.
Близка к предыдущей и уловка, построенная на расширении или сужении тезиса (или довода), которые нередко достигаются за счет омонимии. В прессе используется как синтаксическая омонимия, так и лексическая омонимия. Например, в публикации “Осанна за наличные” [19, 76–78] слово “продажность” по отношению к журналистской профессии фигурирует и в прямом смысле, как торговля результатами своего труда, и в косвенном – моральном, включаемом в категорию личной и профессиональной позиции. Автор доказывает допустимость последнего варианта, цитируя известную пушкинскую строку “не продается вдохновенье, но можно рукопись продать”, где “продажа” применяется в другом смысле. В исходном тексте логично было бы акцентировать слова “не продается вдохновенье”.
Журналист же утверждает, что это возможно, поскольку можно продать рукопись. Начав с категории продажности в моральном плане, Ю. Романов расширяет ее до категории продажи вообще и на этом основании выстраивает аргументацию, что, безусловно, нарушает логику доказательства.
Огромное значение в сфере уловок имеет перевод вопроса на точку зрения пользы или вреда.
Так, в публикации “Как критикуют Президента” автор рассуждает о справедливости или несправедливости критики в адрес первого лица страны, однако по отношению к одному критическому материалу рассматривает не его содержание, а вопрос о том, стоило ли вообще критиковать Путина, каков смысл такой критики, будет ли от нее польза: “Судьба русских грозненцев по-прежнему не интересует никого: ни нынешнее чеченское правительство, ни федеральных миграционных чиновников, ни Администрацию президента Путина, ведущего войну...»
Это – текст вреза. Далее в статье о Путине ни слова. Ему врезали походя, мимоходом, просто по удобному поводу подвернулся под руку. /.../ Но так ли это важно? “ [4, 48] Серьезную роль в полемической практике играют названия с пропущенной посылкой, которая объясняет их. По отношению к журналистскому тексту часто высказывается следующее требование: каждое название должно быть обосновано. Однако такое обоснование усложняет текст, а потому в прессе часто посылка хотя и не пропускается вовсе, но дается в сокращенном варианте, который сам еще требует объяснений: “Хорошее правительство состоит из профессиональных параноиков, иначе оно просто не выживет” [3, 20]. В данном случае в текст включается уловка, основанная на ошибке в использовании языковых средств. Иногда в русле этой уловки акцентируется внушение. Известны названия, которые особенно “удачны” для такой уловки: это названия, которые имеют оттенок порицания или похвалы; ими пользуются как “злостными кличками” или “красивыми словами”,
“красивыми названиями”. Игра “красивыми названиями” и “злостными кличками” встречается постоянно, например в тексте “Берегите природу за деньги! “ одно и то же явление получает обе формы наименования: “бюрократические изыски” – “бюрократические проволочки” [16, 3].
К тому же роду софизмов произвольного названия относится одна из самых обычных уловок спора – бездоказательная оценка доводов противника: “А ведь “Принцип домино” – передача по нынешним временам почти приличная по сравнению с ток-шоу малаховых, нагиевых, кушанашвили. Там и говорить не о чем. Там любое хамство позволено” [2, 43].
К софизмам произвольного довода относятся часто и мнимые доказательства. Например, тождесловие, где в виде довода приводится для доказательства тезиса тот же тезис, только в других словах, или “обращенное доказательство”, когда мысль достоверную или более вероятную делают тезисом, а мысль менее вероятную – доводом для доказательства этого тезиса. Иногда же используется “ложный круг”, или “круг в доказательстве” или “ заколдованный круг”, когда в одной и той же полемике тезис и доказательство несколько раз меняются местами. В полемических материалах прессы эти виды софизмов встречаются редко, в отличие от текстов электронных средств массовой информации. Возможно, особенности письменной речи позволяют отчасти регламентировать процесс их употребления.
Распространенной же ошибкой в прессе можно назвать софизмы непоследовательности
(неправильные рассуждения), где тезис “не вытекает” из доводов. В текстах многих полемических статей обнаруживается и false cause
(ложная причина). Это общий термин для сомнительного заключения о причине и следствии.
Например, М. Майзель называет героев А. Платонова “ошибкой мастера” на основании того, что герои эти “преклоняются перед мертвой материей”. Они “машинны” и в силу этого “пассивны” [13, 195].
Другой вариант – non sequitur – заключение, которое не связано с предпосылками или не является разумным выводом из них: “Россия не нуждается в резком росте добычи нефти”, – заявил Ходорковский. Это утверждение выглядит, по меньшей мере, странным, если учесть, что нефтяной экспорт приносит стране треть ее бюджетных доходов” [18, 26]. В цитируемом фрагменте идет речь о внутренних потребностях страны, а далее – об экспорте. В первой части – о “ резком приросте” добычи нефти, который автор оценивает как рискованный. Во второй части этот параметр опускается. Фраза М. Ходорковского необоснованно включается в материал и трансформируется журналистом в точку зрения оппонента.