Но очевидно, что этих ресурсов некоторым подросткам уже недостаточно; так, уважение в семье они четко отличают от авторитета среди сверстников, а понимание со стороны родителей – от взаимопонимания между друзьями: «они могут меня выслушать». Тогда как во взаимоотношениях в семье потоки коммуникации обычно неравнозначны: младшие в большей степени являются слушающими и воспринимающими, нежели говорящими и высказывающими. То есть можно сказать, что по сравнению с кругом друзей, семья в гораздо меньшей степени служит сферой целенаправленных поисков и обретения себя.
В нескольких работах респонденты специально подчеркнули, что семья не является для них важным элементом «социальной географии»; вероятно, это является следствием внутрисемейных конфликтов и отсутствия взаимопонимания с родственниками.
Эти первые две группы, наиболее часто называемые школьниками среди важных, характеризуются также наибольшими позитивными ассоциациями. Важно отметить, что механизмы группообразования в них не связаны с практиками исключения, основанными на каких-либо культурных различиях: семья свободна от этого в силу своего естественного происхождения вне сознательной деятельности подростка, а круг друзей формируется на основе совпадения/несовпадения личностных особенностей мировосприятия («имеют со мной общие интересы, схожее со мной мнение в чем-то»).
Следующая по частоте упоминаний группа – это школа и входящие в нее подгруппы одноклассников и учителей. Отношение к одноклассникам в целом амбивалентно, среди высказываний присутствуют как положительные, так и отрицательные оценки этой сферы своего общения. Это видно из наиболее характерных высказываний:
«В классе в трудный момент мы просим и даем друг другу советы и помощь, понимаем ситуацию и помогаем друг другу», «Мне очень приятно общаться с ребятами из нашего класса, но иногда бывают такие моменты, когда ребята просто могут кинуть тебя».
В некоторых работах чувствуются элементы осознания того факта, что не все существующие вокруг нас субъекты социального мира комфортны. Но, в отличие от семьи, подросткам придется выстраивать здесь собственные стратегии поведения, основанные только на их собственных ожиданиях и ресурсах:
«К новому классу, я еще не особо привыкла, но с классом я провожу большинство времени, поэтому приходится налаживать отношения даже с тем, с кем не очень-то хочется», «к классу я отношусь параллельно, есть только два три человека, которых я уважаю», «в классе есть несколько людей, с которыми мне неприятно общаться», «школа, одноклассники – неизбежная часть жизни. Не всегда отношения в школе складываются гладко, но это не является препятствием», «со школьными друзьями я провожу достаточно много времени, но этих людей я не могу назвать своей семьей».
Есть и другие мнения, например:
«Общение со всеми в классе мне приятно, за исключением двух-трех человек...».
Важно отметить, что одноклассники и школа в целом не являются для подростков какой-то единой сферой, обладающей какими-либо чертами общности. Авторы работ подчеркивают, что единственной общей чертой всей школьной среды является невозможность резко ее изменить или избежать общения с ней: «школа – общая трудовая деятельность», «одноклассники – с ними я учусь».
Группой, получившей довольно много негативных оценок, оказались учителя. В некоторых работах лаконично отмечалось, что учителя – это «те», которые «нам» не подходят, которые «нас» раздражают. Подобные высказывания позволяли сделать вывод только о существующем глубоком непонимании между учителями и учениками, но о причинах и мотивах такого положения оставалось только догадываться.
Были и другие мнения об учителях, не только более взвешенные по характеру, но и более развернутые, что делало возможным понимание отмеченного антагонизма:
«Есть учителя, которые вполне хорошо относятся к ученикам, мы находим с ними общий язык, понимание (…) а есть те, которые просто зациклены на своем уроке и мало понимают учеников как людей», «больше всего меня в школе напрягают некоторые учителя, их отношение к детям, ну а также в школе в основном очень хорошие учителя, с которыми интересно и с которыми можно даже посоветоваться (не считая школы)».
Становится ясно, что главной причиной отрицательного в целом отношения к учителям является несовпадение самооценки школьника и оценки его как человека, успевающего по тому или иному предмету, что характерно для учителей. Подростки понимают, что не всегда могут показать свои общечеловеческие достоинства в рамках того или иного учебного материала и переносят эмоции, родившиеся от подобного дискомфорта, на учителей. В любом случае идентификация по принципу «учителя – не мы» также показывает, что наиболее важной частью социализации подростка является обретение круга «своих», с которыми он имеет общие ценности и оценки, в рамках системы которых он выглядит наиболее привлекательным образом.
Эта группа венчает небольшой список групп, которые важны для абсолютного большинства участников исследования: друзья, семья, школа упоминаются в каждой работе. В качестве предварительного вывода можно отметить, что во всех этих случаях процесс определения того, кто «мы», а кто – «они», не связан с общими для всех внешними отличительными признаками, которые осознавались бы как черты «нашей» культуры. Общим для всех этих групп является только тот факт, что все они в той или иной степени «предзаданы» в качестве социальной среды, которой подростки не в силах избежать, и в рамках которой вынуждены реализовывать все свои индивидуальные склонности и предпочтения.
Гораздо более интересны для нас были те работы, в которых школьники говорили о группах и/или идентичностях, важных для них и располагающихся вне повседневно доминирующего социального контекста. Таковых оказалось совсем немного.
Несколько раз упоминались спортивные секции, но походя; очевидно, что сами школьники не воспринимают свое общение там важной частью социальной жизни. Один раз была упомянута театральная труппа, в которой занимается подросток, и которая, судя по всему, очень много дает для его развития. Один раз упоминалась музыкальная группа, где играет школьник, но эта сторона его жизни не была развернута более детально (возможно, из-за боязни не найти адекватного для всеобщего внимания языка описания этой специфической культурной микросреды).
В одной работе было специально подчеркнуто, что среди знакомых с «курсов и кружков» нет взаимопонимания. Очевидно, автор этого высказывания нацелен лишь на получение необходимых знаний и умений, а не на поиск новых пространств социализации. Автор еще одной работы специально отметил, что он не входит «ни в какие группировки всяких там "эмо" или "скинов"», вся жизнь его проходит в рамках школы и дома.
Лишь одна девочка написала, что важная для нее группа –
«это фанаты моей любимой группы Tokio Hotel. C большинством единомышленников я общаюсь по Интернету (...) мне интересно с этими людьми, но и среди них попадаются наглые и жестокие».
Казалось бы, налицо некоторые признаки наличия особой «субкультурной» группы, но присутствие критической рефлексии в отношении некоторых из своих «единомышленников» и отсутствие упоминаний о каких-либо общих мировоззренческих установках заставляет усомниться в этом. В конце концов, единственное, что сближает фанатов этой группы, как пишет школьница, так это обмен информацией о любимых артистах.
Таким образом, среди упоминаемых школьниками социальных групп, которые важны для них и с которыми они себя соотносят, не оказалось таких, которые можно назвать «субкультурными», то есть обладающими не только общими устойчивыми осознаваемыми коллективными отличиями, но и чувством сопринадлежности, и хотя бы элементами схожего отношения к миру вокруг, на основе чего могла бы формироваться общая идеология.
В этих условиях особый интерес для нас представляют те немногочисленные работы, в которых подростки описывают группы, которые им неприятны и неприемлемы.
Таких групп можно выделить две.
Первая описывается в следующих выражениях:
«Пьяные, в изобилии валяющиеся на улицах», «группа подростков, занимающихся тем, что сидят, болтают и курят», «группы, в которых злоупотребляют спиртным», «пьяные на улицах», «незнакомые сверстники и мужчины пьяного и обкуренного вида».
О второй говорится так:
«Те, кто любит выпендриваться (...) я их просто игнорирую, с ними милиция разбираться и общаться должна», «те, кто любит понтоваться и наезжать без причины (ненавижу таких)», «лица кавказской национальности, выполняющие простую работу (уборка улиц или продажа в магазинах) (…) Некоторых лиц кавказской национальности я презираю, так как, по моему мнению (и большинства окружающих тоже), они ведут себя слишком нагло, а с некоторыми состою в дружеских отношениях (...) Я дружу с некоторыми лицами кавказской национальности, теми, кто не ведет себя слишком нагло или как хачи».
Нетрудно заметить, что главным критерием, на основании которого выделяются обе группы, является страх, который авторы данных высказываний испытывают перед представителями описанных групп. В первом случае школьники считают, что люди, находящиеся в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, представляют для них угрозу в силу того, что не контролируют свои действия и неадекватно реагируют на окружающее. Помимо этого нетрудно заметить, что, возможно в силу возраста, для подростков сам факт употребления алкоголя или даже курения в группе является признаком поведения «чужих», поскольку для них самих такое поведение, очевидно, нехарактерно. Отсюда все, кто курит и пьет, имеют больший шанс быть причисленными к «чужим», чем те, кто этого не делает. Возможно, через несколько лет, когда школьники станут больше времени проводить среди людей, которые подвержены вредным привычкам, их отношение к этой группе станет более дифференцированным. Но уже сейчас можно говорить, что механизм исключения членов данной группы основан не на каких-то общих для всех пьющих или курящих отличительных признаках, а на особенностях их поведения, которое подростки считают опасным для себя.