Помимо усиления коммуникативной значимости слова или словосочетания эпифорический повтор может придавать дополнительную информацию эмоциональности. В главе, повествующей о смерти друга Гайаваты необычайно сильного Kwasind’а, эпифора его имени употребляется трижды, причем в отличие от других случаев эпифоры его имя заключает три и четыре последовательные стихотворные строки, потому что он является центральной фигурой эпизода. Первая эпифора имени Kwasind приводится в нашей работе во втором примере. Это четверостишие воспевает силу и известность этого героя, с которым никто не осмеливается состязаться. Рассказчик гордится им, он испытывает к нему уважение, и его расположение к герою ощущается слушателем не только потому, что он использует такие слова, как «слава Квазинда», «известное всем его имя», «невозможность победить его в состязании», а также потому что имя его повторяется в каждой строке отрывка. Вторая эпифора имени Квазинда возникает в строфе после описания замысла карликов Puk-Wudjies погубить этого сильного добряка из зависти, что они не обладают такой же силой.
14. So the angry Little People
All conspired against the Strong Man,
All conspired to murder Kwasind,
Yes, to rid the world of Kwasind,
The audacious, overbearing,
Heartless, haughty, dangerous Kwasind! (XVIII, 22-27)
Здесь возникает иная, враждебная тональность проявляемых эмоций. Совершенно очевидно, что она вызывается словами трех последних стихов строфы, воспроизводящих внутреннюю речь самих карликов, убеждающих себя и по-видимому весь остальной мир в необходимости убить Квазинда и избавить мир от наглого, высокомерного, бессердечного, опасного Квазинда. Тем не менее, мы считаем, что эпифора имени Квазинда тоже усиливает эту враждебную тональность и вызывает контраст между отношением к Квазинду рассказчика и коварных, завистливых пигмеев.
Светлые, радостные эмоции вызывает детская песенка о светлячке, которую Гайавата пел ребенком, когда видел пролетающего во тьме светлячка. Его неподдельный восторг и счастье выражены в каждом слове, с которыми он обращается к светящемуся насекомому.
15"Wah-wah-taysee, little fire-fly,
Little, flitting, white-fire insect
Little, dancing, white-fire creature,
Light me with your little candle, (III, 111-114)
Это радостное чувство усиливается эпифорой fire-fly через его синонимы white-fire insect, white-fire creature и анафорой little.
Хотя эпифорический повтор индейских реалий встречается чаще, чем анафора, возможности его в усилении ритмической организации стиха тоже ограничены по той же причине, что и у анафоры. Но там, где повторяется само индейское слово, например, Nokomis, Kwasind, Mondamin и др., эпифора несомненно подчеркивает двустопную организацию стиха. Этот эффект усиливается при сочетании анафорического и эпифорического повтора в двух, трех последовательных строках (12, 13, 14).
Вывод:
Эпифорический повтор индейских реалий и их эквивалентов встречается в поэме чаще других видов. Это может быть повтор реалии или ее повтор через английский эквивалент. Глубина повтора два или три стиха.
Функцией эпифоры в поэме является усиление коммуникативной значимости повторяющегося слова. Помимо этого эпифора может передавать дополнительную информацию эмоциональности. Эпифорический повтор реалии, глубина которого превышает две строки может усиливать ритмическую организацию стиха. Эпифора очень часто может сочетаться с анафорой, анадиплозисом и создавать возможность размеренно, неторопливо, все время возвращаясь к ключевому слову, излагать события как это делает сказитель, повествуя о «преданиях старины глубокой».
Профессор О. С. Ахманова определяет анадиплозис как фигуру речи, состоящую в повторении слова или выражения в начале или в конце следующих друг за другом словосочетаний (предложений) [2; 43]. В нашей работе мы рассматриваем анадиплозис как повтор находящегося в середине или в конце строки слова или словосочетания в начале следующей строки. Лонгфелло часто использует реалии в повторе этого вида как повтор самого индейского слова, так и используя английские слова-эквиваленты. Первые встречаются реже.
1. Showed him Ishkoodah, the comet,
Ishkoodah, with fiery tresses; (III, 88-89)
2. Then on pemican they feasted,
Pemican and buffalo marrow, (XI, 31-32)
3. All his hearers cried, "Iagoo!
Here's Iagoo come among us!" (XI, 216-217)
4. Only Oweenee, the youngest,
Laughed and flouted all her lovers,
All her young and handsome suitors,
And then married old Osseo,
Old Osseo, poor and ugly, (XII, 44-48)
В большинстве случаев повтор-подхват осуществляется с помощью реалии индейского и его эквивалента или наоборот.
5. Listen to the words of warning,
From the lips of the Great Spirit,
From the Master of Life, who made you! (II, 97-98)
6. Stamped upon the sand, and tossed it (XI, 112)
Till the sand was blown and sifted (XI, 115)
Heaping all the shores with Sand Dunes,
Sand Hills of the Nagow Wudjoo! (XI, 117-118)
7. Hiawatha, wise and thoughtful,
Spake and said to Minnehaha,
To his wife, the Laughing Water: (XIII, 33-35)
8. In those days the Evil Spirits,
All the Manitos of mischief,
Fearing Hiawatha's wisdom,
……………….
Made at length a league against them, (XV, 1-3,7)
9. In my wanderings and adventures
I have need of a companion,
Fain would have a Meshinauwa,
An attendant and pipe-bearer. (XVI, 127-130)
10. As he turned and left the wigwam,
Followed by his Meshinauwa,
By the nephew of Iagoo, (XVI, 170-172)
He had mittens, Minjekahwun,
Magic mittens made of deer-skin; (IV, 16-17)
He had moccasins enchanted,
Magic moccasins of deer-skin; (IV, 21-22)
Во всех этих случаях анадиплозис усиливает коммуникативную значимость повторяемого слова благодаря тому, что второе слово уточняет первое с помощью дополнительных фактов, сведений, обстоятельств, которые оно привносит с собой в качестве определения в 6, 7, 8, 10, а в 5 и 9 в качестве приложения.
В результате подхвата, слово может оказаться смещенным в сторону середины строки как в примере 10, из-за расширения информации с помощью magic, а во втором двустишии из-за того, что синоним слова enchanted-magic стал препозитивным, что было вызвано добавлением еще одного определения к повторяемому слову moccasins of deer-skin. Как следствие повтора-подхвата и сопровождающего его расширения информации слова mittens и moccasins получают особую значимость как доспехи, которые делают Гайавату неуязвимыми.
Подхват может образовывать цепочку повторов (chain repetition, Galperin p.212), если в описании приводится несколько эквивалентов индейского слова. Такого рода повтор очень часто используется автором потому, что индейские боги, герои, пророки, сказатели, могучие силы природы имели несколько имен или прозвищ, названий, отражающих их силу, могущество, храбрость, искусство, род деятельности.
11. Gitche Manito, the mighty,
The creator of the nations,
Looked upon them with compassion, (I, 79-81)
Или:
Gitche Manito, the mighty
He the Master of Life (I, 3-4)
Цепь повторов (chain repetition) по своей структуре является многократно повторенным подхватом. Она помогает полностью описать понятие, заключенное в ключевом слове, дать разностороннюю характеристику персонажа, если это лицо, и одновременно избежать монотонности и однообразия, возникающие при повторе одного и того же слова, и если использовать синонимы повторяющейся реалии или фразы, его перифрастическое описание, то внимание читателя не отвлекается от повествования, а наоборот концентрируется на акцентируемом компоненте, как например в описании Духа Богатства и Бус из Раковин.
12. "Yonder dwells the great Pearl-Feather,
Megissogwon, the Magician,
Manito of Wealth and Wampum, (IX, 20-22)
Лонгфелло в начале использует перевод его имени на английский Pearl-Feather, потом индейское имя и после них два существительных, указывающих на его принадлежность к волшебному миру.
Цепь повторов используется не только когда персонаж, лицо, божество или животное впервые появляется в повествовании, как это имеет место в 11 и 12 примерах, и следующем 13
13. And above him the war-eagle,
The Keneu, the great war-eagle,
Master of all fowls with feathers,
Screamed and hurtled through the heavens. (IX, 64-67)
Цепь подхватов используется и тогда, когда персонаж уже известен из повествования, иногда с привлечением всех перифрастических сочетаний, иногда только с частью из них.
14. He could see the Shining Wigwam
Of the Manito of Wampum,
Of the mightiest of Magicians. (IX, 135-137)
Лонгфелло по-разному комбинирует эквиваленты реалий в разных ситуациях оживляя повествование и обновляя образ.
15. And above him, wheeled and clamored
The Keneu, the great war-eagle, (IX, 157-158)
Hovering nearer, nearer, nearer. (IX, 160)
Цепь повторов замедляет повествование. Сказанное как бы дублируется снова и снова. Однако для повтора используются каждый раз новые слова и словосочетания, часто в комбинации с только что упоминавшимся словом, например в 13 примере. Поэтому такой повтор усиливает коммуникативную значимость понятия, и объясняет причину такой значимости с помощью определений, перифразы. Цепь повторов – совершенно необходимый прием в произведениях устного народного творчества для его легкого восприятия слушателем. Лонгфелло использует и развивает традиционные эпически песенные приемы, целью которых является обеспечить слушателю возможность легко и с интересом следить за повествованием полных событий, действующих лиц, не напрягая при этом свою память. В различных вариантах первоначальной цепи повторов может полностью отсутствовать сама индейская реалия.
Lifeless lay the great Pearl-Feather,
Lay the mightiest of Magicians. (IX, 238-239)
Лонгфелло использует еще одну модификацию подхвата, которая тоже является цепью повторов, но в ней присоединение эквивалентов осуществляется с помощью личного местоимения he.
Most beloved by Hiawatha
Was the gentle Chibiabos,