В тесной связи с когерентной находится дейктическая функция сниженной лексики. Функция междометных ситуативных обозначений предмета разговора или адресата речи (при этом такие слова почти всегда имеют аморфную семантику, обусловленную данной ситуацией общения) – тоже в неофициальном общении или в производственной ситуации:
Also wer, fragt Clara.
Schau Zeiserl, sagt er, hast amal den James Bond “Goldfinger” gsehn? [Zeh 2003: 328]
«Кто?» - спросила Клара.
«Слышь, дурочка, - сказал он, - Джеймса Бонда «Голдфингер» ни разу не видала?»
Maaaann, nörgelte eine Stimme im Nebenzimmer. Funkzioniert der Scheiss auch mal oder was.
Max, sagte sie, ich freue mich [Zeh 2003: 114].
В последнем примере, как было рассмотрено нами выше, употребление подобного междометия, учитывая ситуацию, может иметь инвективный эффект. Однако в научной литературе сниженный (порой и обсценный) текст зачастую рассматривается в первую очередь в контексте игры. С этой точки зрения формирование в процессе игры иного, альтернативного реальному, мира ослабляет культурный запрет на использование бранных выражений. Иллокутивная (воздействующая) сила сниженной лексики в игровом контексте оказывается направленной на другой мир, на воображаемый, а не на реальных участников общения. Игра, по крайней мере отчасти, позволяет снять с говорящего возможные обвинения в нарушении табу, например на обсценные выражения, когда сниженная лексика используется в речи как реакция на систему запретов «формализованного» общества (derProtestaspekt Г. Эманна): с одной стороны, говорящий «попирает основы», с другой стороны, он оставляет себе пути к отступлению, облекая свой протест в несколько игровую форму.
Именно эта функция чаще всего реализуется в речи подростков и молодежи, и именно наличие игрового момента помогает избежать контрреакции со стороны «попираемого». Интересным примером может служить разговор молодого специалиста со служащей бюро при приеме на новое место работы, где главный герой должен заниматься гражданским правом (до этого он работал только в области международного права):
Es wird schwierig werden zu entscheiden, sagte sie, ob Sie ein Genie sind oder ein Idiot.
Scheisse, sagte ich.
Ach kommen Sie, Max, sagte sie, hier lässt sich auch aushalten. Man schafft sich Freiräume für die wirklich interessanten Fälle.
Was zur Hölle, fragte ich, gibt’s hier für die interessante Fälle??
Immerhin, sagte sie bedächtig, haben wir mit echten Menschen zu tun [Zeh 2003: 114].
«Будет трудно решить, - сказала она, - кто вы – гений или идиот».
«Дерьмо»,- сказал я.
«Ну, же, Макс, присоединяйтесь, - сказала она, - Здесь вполне можно работать. Полный простор для действительно интересных дел».
«Какие к черту, - сказал я, - могут быть здесь интересные дела?!»
«По крайней мере, - сказала она спокойно, - мы имеем дело с настоящими людьми».
Несмотря на свою молодость, он работал в главном бюро над Балканским вопросом, что заставляет его собеседницу подозревать в нем гения, но внешний вид героя и его манера держаться говорят об обратном. Однако достаточно было служащей высказать свое сомнение, как герой тут же принимает игру и ведет себя сообразно тому, что было о нем сказано. С одной стороны, здесь выражается негативное отношение к тому месту, куда он попал, но с другой стороны, вне всяких сомнений, учитывая уже высказанное о нем мнение, он может не сомневаться в спокойной реакции на свои слова.
Здесь же проявляется тесно связанная с предыдущей функция использования сниженной лексики как своеобразной бравадой вседозволенностью. Герой не сильно дорожит новой работой и, помимо всего прочего, является протеже хозяина фирмы. Для молодого максималиста (MäxderMaximale‘Макс Максимальный’, как окрестил его его начальник) этого вполне достаточно, чтобы позволить себе подобную браваду.
Профессор Т. Дж. Галлино считает, что в попытке утвердиться в глазах сверстников и самоутвердиться молодые люди зачастую «бравируют в пустоту», то есть употребляют инвективную лексику тогда, когда адресат уже не может их слышать, но слышат их друзья, одноклассники [Галлино 2003: 4]:
An der Grenze winkte man uns durch. Kaum waren die Zöllner auBer Sichtweite, hob Shershah, den ich für tot gehalten hatte, beide Arme, steckte die Mittelfinger durch das Schiebedach und brüllte: FUCK YOU [Zeh 2003: 107].
На границе нас пропустили без досмотра. Едва таможенники стали исчезать из зоны видимости, Шерша, которого я до этого считал мертвецки пьяным, сопроводив свои слова соответствующим жестом, пробормотал: FUCKYOU.
Однако больший интерес, бесспорно, представляет номинативная (назывная) функция, которая в сленге зачастую неотделима от инвективной (оскорбительная) функции. В этом случае коммуникация является всегда адресной, имеет место персонализация сниженной, а чаще всего сниженной= инвективной, лексики и фразеологии. «Назвать» здесь равно «обозвать», а умение ответить агрессией на агрессию, оскорблением на оскорбление цениться в подростковой среде выше всего. Психологи подчеркивают, что ни одна социальная группа (даже криминальная среда) не может похвастать столь мастерским умением давать человеку обидные и меткие прозвища, как подростковые коллективы [Галлино 2003: 6]. В этой связи интересны диалоги между двумя героями романа – Шерша и Максом, которые считаются лучшими друзьями, но не упускают возможности при первом удобном случае выказать друг другу «респект», так как между ними стоит их общая знакомая – Джесси. Так, уже при знакомстве Макса и Джесси Шерша с легкостью показывает, кто главный в комнате общежития интерната, которую он делит на двоих с Максом:
Shershah legte mir die Hand auf die Stirn.
Max, sagte er, ist mein privater Philosoph [Zeh 2003: 107].
Шерша положил мне руку на лоб.
«Макс, - сказал он, - мой личный философ».
И хотя здесь номинация осуществляется с помощью нейтральной лексики (‘личный философ’), однако уже сам жест, предшествовавший фразе (положить руку можно на личную вещь, но не на человека) инвективен по своей сути. Обострение взаимоотношений находит свое отражение в усилении степени экспрессии номинативных лексем (здесь номинативная функция неотделима от психологической функции, где сниженная лексика выступает как средство разрядки психологического напряжения индивида):
Du hast den Schlüssel stecken lassen, flüsterte Shershah, du verdammter
Schwanzlutscher[Zeh 2003: 148].
«Ты оставил ключ в замке зажигания, - прошептал Шерша, - проклятый членосос».
Или при конечной расстановке акцентов, когда Макс хочет знать, собирается ли Шерша работать на наркоторговца Герберта (отца Джесси) и каково отношение Шерша к самой девушке:
Du willst in Zukunft für Herbert arbeiten, fragte ich mühsam.
Das ist der beste Job auf der Welt, sagte er.
Deshalb hängst du mit Jessie rum, fragte ich.
Das Mädel liebt mich, sagte er, und Liebe ist immer egoistisch. So haben wir alle gewonnen.
Du bist ein verdammtes Schwein, sagte ich [Zeh 2003: 156].
«Ты и в будущем хочешь работать на Герберта?» - спросил я устало.
«Это лучшая работа в мире»,- ответил он.
«Поэтому ты возишься с Джесси?» - спросил я.
«Девочка любит меня, - сказал он, - а любовь всегда эгоистична. Так все довольны, всем хорошо».
«Ты – поганая свинья», – сказал я.
Зачастую номинативная функция реализуется и в публичной сфере речевой коммуникации, в том числе может фигурировать в СМИ (в прессе и электронных СМИ). Примером может служить обращение Клары, ведущей радио-шоу, к своим слушателям:
Ich bin ganz für euch da, wer einen Tripp braucht, kann mich anrufen. Die Sendung für Verzweifelte, für Nihilisten, Zurückgebliebene und Einsame, für Atomforscher, Diktatoren und das einfache Arschloch von der StraBe. Hier reden wir gemeinsam ÜBER EINE KARGE WELT. Wer ich bin, wisst ihr [Zeh 2003: 75].
«Я здесь и вся для вас; кому нужен совет, тот может позвонить мне. Это передача для сомневающихся, для нигилистов, неудачников и одиноких, для исследователей атома, диктаторов и для обычной задницы с улицы. Здесь мы вместе обсуждаем этот жалкий мир. Кто я такая, вам известно».
Здесь же мы можем говорить об экспрессивной функции. Сниженная лексика выступает в этом случае как достаточно сильное экспрессивное (стилистическое) средство оживить, сделать более эмоциональной речь говорящего, реже – пишущего. C одной стороны, это может иметь место в дружеской беседе, в застолье и т.д.
(Hast du einen Musikwunsch, fragt Clara mich. – Musik geht mir am Arsch vorbei, sage ich [Zeh 2003: 80].
«Хочешь послушать какую-нибудь музыку?» - спросила меня Клара. – «Музыка мне до задницы», - сказал я.),
а с другой стороны – в обстановке публичности: на митинге, во время встречи с аудиторией, часто в популистских целях.
Так, умело играя на мазохизме среднестатистического обывателя-неудачника, девушка-модератор позволяет себе ненормативную лексику в адрес определенной части своих слушателей, одновременно подчеркивая свой демократизм: я такая же, как и вы, я тоже не люблю этот мир, я говорю на том же языке, что и вы, вы ведь не оскорбитесь, если я назову вас так, как вы зачастую сами называете друг друга?
Этот пример иллюстрирует одновременно с номинативной и экспрессивной и следующую функцию сниженной лексики – индентифицирующую. Здесь лексика выступает в качестве кода – сигнала окружающим, что говорящий, органично употребляющий сниженную лексику и фразеологию, – свой. Чаще всего эту функцию выполняют жаргонизмы:
Ich arbeite an einem Bericht für den Kultursender der Radio-Kooperation Mitteldeutschland, leiert Clara.
Ja, ja, sagt Erwin, und der Hefenbruader do sitzt im Öl und schlogt Wellen.
Er zeigt auf mich.
Wie bitte, sagt Clara.
Der Kleinkriminelle, sage ich, ist wohl zum SpaB hier [Zeh 2003: 327].
«Я работаю над докладом для Вестника культуры Объединения радиостанций Центральной Германии», – забубнила Клара.
«Ага-ага, - сказал Эрвин, - а малыш-шушер тута для телевизора».
Он показал на меня.
«Извините, что?» - сказала Клара.
«А мелкий преступник, - сказал я, - тут просто для удовольствия».
В данном случае художник Эрвин употребляет не просто диалектную лексику, но и воровской жаргон, так что Макс вынужден «переводить» сказанное им для Клары, которая до этого момента без труда понимала речь Эрвина.
Более прочих индефицирующий аспект характерен для речи Джесси. Душевнобольная девушка – пример вечного ребенка. Ее речь изобилует выражениями, которые понятны только близким ей людям: