Натуралистом, заигрывавшим с социализмом, является Вацлав Серошевский (р. 1860, см.), проведший много лет в ссылке за принадлежность к революционной партии «Пролетариат». Талант Серошевского гл. обр. проявился в описаниях суровой сибирской природы и жизни якутов. К якутам Серошевский подходит так же, как и к природе. Для Серошевского тяжелая жизнь якутов — это исключительно отражение тяжелых природных условий Якутии. «Социалист»
Серошевский и не пытается объяснить жизнь людей социальными взаимоотношениями, найти классовые корни окружающей его общественной среды. Только в последующий, патриотический период своего творчества, в романе «Бениовский», Серошевский сумел показать кровавый царский гнет на Камчатке, куда был сослан герой этого произведения за участие в национально-патриотическом движении конца XVIII века. Позднейшие романы Серошевского, как напр. исторический роман «Пан Твардовский», не могут ни в какой степени равняться с «Бениовским» или даже с ранними сибирскими его рассказами. Серошевский кончил жизненный путь в лагере воинствующего национализма и шовинизма.
Наиболее крупным представителем натурализма является Владислав Реймонт (1868—1925, см.), вышедший из обедневшего дворянства и прошедший суровую школу жизни. Его первые рассказы из жизни крестьян написаны с невиданным до него в П. л. реализмом. Но этот реализм показа крестьянской бедноты у Реймонта классово ограничен. Бедняки Реймонта улучшают в конце концов свое положение благодаря помощи более зажиточных крестьян. Призыв к «крестьянской солидарности», замазывание расслоения деревни и классовых антагонизмов на селе («Томек Баран») знаменуют первый этап творчества Реймонта и определяют его лицо как кулацкого писателя. В 1898 Реймонт перешел к изображению другой среды в романе «Обетованная земля». В этом произведении Реймонт показал жизнь промышленного центра Польши, города Лодзи, так наз. «польского Манчестера».
Полными ужаса глазами видит Реймонт картину растущей капиталистической индустриализации. Он преклоняется перед машинами, благовеет перед ними, но одновременно боится их, чувствуя в них «Молоха», который неизбежно проглотит «шляхту». Природа деревни всегда противопоставлена у Реймонта жутким образам города, хорошие люди в деревне — разложившимся, деморализованным горожанам. Поэтому лодзинские капиталисты даны во всем своем циническом плутовстве, во всей своей грубости и жестокости. Но среди лодзинских фабрикантов имеются выходцы из польского дворянства, которых Реймонт изображает слишком честными среди окружающих их спекулянтов и плутов и осужденными поэтому на гибель. Полный мистического испуга перед лицом изображенного им мира, Реймонт находит утешение в мысли, что весь этот капиталистический кошмар — преходящий, бренный. Накануне войны и во время войны Реймонт перешел к историческому роману. Его роман «Год 1794» из эпохи разделов Польши знаменует собой поворот автора к патриотизму и шовинизму. Самым выдающимся произведением Реймонта является роман «Крестьяне», в котором автор пытался изобразить жизнь деревни в зависимости от времен года.
Некоторые элементы натурализма и романтизма объединяет Мария Конопницкая (1842—1910, см.), талантливая поэтесса. Ее романтизм объясняется беспомощностью в разрешении тех общественных проблем, которые волновали всю жизнь ее впечатлительную душу. В стихах Конопницкой звучат грустные, страдальческие ноты, т. к. поэтесса тщетно ищет помощи и выхода из трагических условий жизни обездоленных. Революционный же выход решительно ею отвергается, Конопницкая ищет путей улучшения доли трудящихся масс в рамках капиталистического строя. Некоторые песни Конопницкой сделались достоянием самых широких масс, нашли музыкальное оформление, как например знаменитое стихотворение «Как король шел на войну». И подобно тому как германские фашисты мошенничают с песнями Гейне, так и польские фашисты начинают изменять стихи Конопницкой. Неудобно ведь петь, что король вернулся цел и невредим с поля брани, а бедного крестьянского сына Стаха зарыли в могилу, и вот польские «культуртрегеры» приказывают вместо этого петь: не король вернулся цел и невредим, а «полк» вернулся. Наиболее крупным произведением Конопницкой явилась эпическая поэма «Пан Бальцер в Бразилии». Это — шедевр П. л., представляющий собой трагическую эпопею польских крестьян, эмигрировавших в Америку. Не понимая достаточно ясно великого исторического значения пролетариата, Конопницкая все же не опустилась до жалкого шовинизма, империалистического по своему содержанию, как другие певцы «обездоленных» из буржуазной интеллигенции. В одной из самых ярких сцен в конце эпопеи «Пан Бальцер в Бразилии» крестьянин-патриот Бальцер примыкает к шествию бастующих портовых рабочих, поднявших красные знамена.
Польская литература эпохи империализма
А. ДО 1918. — Дальнейшим этапом развития П. л. является переход от позитивизма, реализма, патриотического романтизма к модернизму — декадентству. В общем и целом причины, создавшие эти течения в П. л., те же, что и причины, создавшие аналогичные течения в зап.-европейской литературе, т. е. рост рабочего революционного движения, обострение классовой борьбы, загнивание капитализма, переходящего в свою высшую стадию — стадию империализма, с ее обнаженными гигантскими противоречиями. Специфические условия в Польше — это рост влияния революционного пролетариата, руководимого польской соц.-дем. В Польше агентурой буржуазии, запуганной перспективами революции, являлась партия социал-патриотов — ППС, пытавшаяся обосновать идею «общенациональных интересов» Польши в целях подчинения интересов пролетариата интересам борьбы за буржуазное польское государство. Все эти политические процессы нашли свое отражение в литературных течениях разных частей Польши (речь идет главным образом о русской и австрийской частях ее). Буржуазии приходилось все больше прикрашивать, лакировать действительность: правда жизни, более или менее объективное ее отражение, опасна для нисходящего класса. Отсюда переход в литературе от реализма к так называемому модернизму.
Развитие литературных форм на Западе, развернутое мастерство формы в разнородных областях литературного творчества, более усложненный подход к психологии современного образованного интеллигента помогали и в Польше модернизму под удобной ширмой защиты «глубокого» искусства скрывать некоторое время свою реакционную по существу физиономию и выполнять свою задачу защиты буржуазии во имя «чистого искусства». Одно течение польского модернизма — «молодой Польши» — не признавало вообще общественных вопросов, а с аристократическим презрением к «толпе» предавалось культу эстетских «настроений». Другое течение «молодой Польши» смыкалось в основном с левобуржуазной ППС и другими методами выполняло ту же основную задачу: идеологически свести пролетариат с его основного интернационального революционного пути в дебри национализма с якобы революционной национально-освободительной вывеской.
Первое из вышеназванных течений возглавлялось Станиславом Пшибышевским (1868—1927, см.), Марьямом Пшесмыцким, Леопольдом Стаффом (р. 1878), Казимиром Тетмайером (р. 1865) и др. Нельзя считать случайным тот факт, что основной цитаделью этого течения был Краков. Также не случайно, что главные руководители этого течения, Пшибышевский и Пшесмыцкий, долгое время жили вне Польши и с Запада внесли струю ницшеанства и т. п. «откровений» зап.-европейской буржуазной мысли. Галиция из-за отсутствия сколько-нибудь значительной промышленности не предъявляла спроса на технически образованные кадры. Краков со своим польским искусством средневековья, со своим патриотическим романтизмом как нельзя больше способствовал влиянию Пшибышевского и его приверженцев. В краковских кафе Пшибышевский проповедывал галицийским интеллигентам учение о «сверхчеловеке», взятое на прокат у зап.-европейских ницшеанцев, и о «чистом искусстве». Неслыханно вульгарная литература жалких последователей Сенкевича и других столпов шляхетско-буржуазной литературы, образцы которой давал и сам Сенкевич, облегчала Пшибышевскому и другим его сторонникам их задачи. Сама буржуазия в русской Польше слишком была запугана громкими фразами глашатаев «чистого искусства», чтобы разобраться, что собственно выражает Пшибышевский. Пшибышевский изображал анархистов как «демонических» позеров, но даже таких «революционеров», бегущих обыкновенно после «подвигов» к «демонической женщине», боялась буржуазия русской Польши: отсюда резкий отпор Сенкевича и других из его лагеря «молодой Польше». С другой стороны, немыслимо было в русской царской Польше с ее могучим революционным движением и очень сильным развитием промышленности проповедывать с успехом и демонизм «сверхчеловека». Здесь нужен был реальный отпор и реальная защита в виду все более нарастающей волны революционного пролетарского движения. Вот почему это крыло «молодой Польши» очень быстро сошло со сцены. Сам Пшибышевский, «демонический» борец за «сверхчеловека», кончил очень маленьким человеком, патриотом и правоверным католиком.
Среди эстетизирующих сторонников Пшесмыцкого и Пшибышевского особое место занимает выдающийся писатель Вацлав Берент (р. 1873), примыкающий к «молодой Польше». Берент дебютировал натуралистическим романом, не чужд был радикальных, даже пролетарских веяний, но скоро отошел от общественности. Его основные произведения: «Профессионал» (1898), «Прах» (1903), «Озимь» (1911), «Живые камни» (1918). В них проявилось мастерство формы, проникновение в самые скрытые тайники сложной декадентской психики. Но повсюду автор старательно сам скрывается за своими творениями и тщательно избегает ставить себе основные жизненные вопросы. Он бежит от окружающей его действительности, которую видит во всей ее неприглядной наготе. Творчество Берента отличается выдержанностью стиля, строгостью композиции, конкретностью и выразительностью языка.