Так называемые «специальные клитики», то есть сокращенные формы вроде: He's, Mymother'swork и под., как правило, примыкают к «хозяину» слева. Ср. французский пример из Интернет-энциклопедии: Vorange. Как пишут авторы, в этом примере апостроф отделяет клитику от имени. Это значит, что клитикой они считают артикль, располагающийся слева.
Интересной в просодическом плане представляется ситуация с греческими клитиками, располагающимися справа, то есть эн-клитиками. В греческом языке при добавлении энклитики у слова-хозяина появляется дополнительное ударение о bavxakoqiwvи т.д. Авторитеты в области современной греческой просодии слова считают, что именно этот акцент, перенесенный с энклитики, является наиболее сильным и именно он слышен в разговорной речи, тогда как первичный лексический акцент ослабляется. Особенности ударения позволяют выявить также, что в современном греческом кап-падокийском диалекте относящиеся к глаголу превербальные клитики являются на самом деле просодически энклитиками по отношению к предыдущему слову, а не проклитиками по отношению к «хозяину» – глаголу, как это можно было предположить.
Наиболее подробно славянские клитики разобраны в специальной монографии Г.А. Цыху-на, к сожалению, оставшейся, видимо, неизвестной западноевропейскому читателю. Дело в том, что болгарский язык обладает тремя рядами форм местоимений:
1)слабыми, т.е. краткими формами типа, we, те, го, му и т.п.;
2)сильными, т.е. полными, типа мене, тебе, него, нему, на него и т.п.;
3)усиленными, состоящими из сочетания первых двух форм: мене ме, тебе те, мене ми, нему му, на мене ми и т.п.
М. Димитрова-Вулчанова также имеет ряд работ по болгарским и македонским клитикам, и она также считает, что южнославянские клитики тяготеют к глаголу. Об этом она пишет в уже упоминавшейся коллективной монографии «Клитики». По ее мнению, болгарский и македонский языки в принципе отличаются от сербо-хорватского и чешского, которые являются простыми «ваккернагелевскими» языками. В болгарском и македонском же языках клитики тяготеют не к позиции в высказывании, а к положению глагола-сказуемого:
Той я видя вчера; Видя я вчера.
Хотя на самом деле определить «хозяина» в этих языках сложно:
Той го купи; Купи го;
Книгата му бете дадена.
Естественно, что из славянских языков наиболее подходящими для «клитиковедов» были болгарский и македонский языки, как правило, не различавшиеся исследователями в типологическом плане. Однако, применяя некую операционную процедуру, он приходит к выводу, что у болгарского и македонского языков существует ряд типологических различий между собой. Прежде всего отмечается некий вид «классности» в македонском языке при постановке клитики при имени, а именно: существование клитики дательного падежа, которая употребляется при именах «терминах родства, названиях частей тела, абстрактных понятий типа ум, душа и др.». То есть в македонском литературном языке возможны такие модели конструкций с именами родства: ма] ка му, ма] ка. му иегова, неговата ма] ка, ма] – ката иегова. Болгарский язык в этом отношении более толеран-тен к лексическому «хозяину», см.: Взех балтона му; Той посрами името му; Взех му балтона, но и там «местоименная клитика дат. падежа сочетается только с членной формой имен существительных, исключение составляют имена существительные – термины родства, ср.: майка ми, но старата ми майка». Как видно, абсолютно иную модель представляет собой конструкция с русским «посессивным дательным»: Я им сосед; Слуга царю, omeif солдатам. В этом случае дательный является чем-то вроде сентенциального дополнения, а не только приименным дополнением-посессивом, поскольку нельзя сказать, например, Им сосед пришел. Однако все-таки сходную ситуацию для балканских славянских языков отмечает и Г.А. Цыхун: «Возможна своеобразная нейтрализация функций местоименной клитики дат. падежа, ср. Писмата му взех, где краткая форма в равной степени может рассматриваться как входящая в именную (писмата му) и глагольную (му взех) конструкцию». Как и в других языках, о которых говорится в настоящем разделе, определенность имени оказывается мощным фактором, определяющим дистрибуцию клитик. В частности, многократно описываемая южнобалканская местоименная реприза в македонском и болгарском языках встречается тогда, когда прямое дополнение имеет показатель определенности. См. у него: «Обычно не получают репризы имена существительные, имеющие согласованное определение, выраженное неопределенным местоимением типа болг. един, някой, и т.п., мак. еден, некой, хотя в македонском литературном языке нередки примеры типа Еден бран го истргна еден морнар». И тут, однако, можно видеть типологические различия: в македонском языке реприза является универсальным средством, демонстрирующим объект, а в болгарском при имени с предлогом на она факультативна.
Напротив, относительно свободное положение клитик можно видеть на примере болгарского си, которое, несомненно, является клитикой. По своему значению и своей функции в высказывании эта клитика близка к русскому себе в предложениях типа: Обедать пора, а он себе читает; Страшная щена разыгрывается, а я себе улыбаюсь; Шумно, а ты все себе играешь, однако абсолютного семантического совпадения здесь нет. См. приведенные болгарские примеры:
Това си е моя работа;
Дискусията си беше интересна;
Нажата селска река е малка. И пак си я обичам;
Те и досега си живеят вДобрич;
Аз пък си мислях че нямаш чувство за хумор;
Но то и без това си ясно, че си немяш срам и т.д.
Ограничением здесь часто является требование одушевленности субъекта при глаголе в высказываниях с си. И именно это требование – наличие анимированного субъекта – мы наблюдаем и в русских примерах с себе.
Об относительной свободе положения болгарских клитик пишет И. Петкова-Шик: «Дателното кли-тично местоимение заема различии позиции не само в границите на именната фраза, към която се отнася, но и вън от нея». По ее мнению, клитичные местоимения имеют статус сентенциального топика, именно поэтому они не встречаются в объектной позиции при финитном глаголе:
Иво видя мене/*ме, Иво помага на мене/*ми.
Однако особенностью болгарского и македонского языков является проклитическое положение клитик при глаголе: см. примеры Г.А. Цыхуна: Мене ми мъчи жажда; На него всички му правят пьт и под. Замечательно, что, согласно последним наблюдениям А.А. Зализняка, клитика ся в древнерусский период тяготела к препозиции по отношению к глаголу, то есть по современной южнославянской модели; в дальнейшем она становится в постпозицию и переходит в аффиксы глагола, как это имеет место в современном русском языке. В грамотах наблюдается двойное ся. В «Слове о полку Игореве» оно представлено дважды; Вежи ся Половецкий подвизашася; А древо с тугою кь земли преклонилос. Таким образом, позиция клитик по отношению к «хозяину» может на протяжении языковой эволюции меняться, с одной стороны, и различаться в языках близко родственных, с другой.
В уже упоминавшейся работе Дж. Клэвэнс автор предлагает избегать термина «хозяин», а заменять его несколькими характеристиками, а именно – «сфера клитизации» и фонетическое примыкание. Непосредственная связь с «хозяином» ею обозначается как precedence. Таким образом, сфера клитизации, например, для романских клитик – это глагол, для английской специальной клитики, показателя генитива, сфера клитизации – это именная фраза, а фонетическое примыкание может от сферы клитизации отличаться и т.д.
В тех случаях, когда представлены «слабые» местоимения, являющиеся логической формой клитик, они всегда примыкают к своему «хозяину», которым часто бывает и местоимение: Jelesaiconduits.
Однако вопрос о проблеме «хозяина» при выяснении позиции клитик неотделим по сути от выяснения позиции данного словосочетания в высказывании в целом, то есть словосочетания: «хозяин» + клитика. Он неотделим и от проблем диахронической типологии или даже просто типологии. Между тем в зарубежной лингвистике распространены две дескриптивные презумпции, на самом деле затрудняющие какое бы то ни было ясное решение проблемы:
1)Предлагаемая классификация, как это принято считать, должна быть универсальной. Это как будто бы позитивная презумпция, но это значит, что для иллюстрации развиваемых положений привлекаются «на равных» языки малоизвестные и потому примеры из них широкому читателю-лингвисту, как правило, непонятны. Можно даже подозревать, что малоизвестные языки в известной степени «спасают» такосономические затруднения, которые в данном случае слишком очевидны.
2)Авторы ограничиваются рамками только одного высказывания. Между тем влияние текстовой нагрузки и контекста охватывает также и языки с «жестким» порядком слов. Так, например, известно, что в романских языках клитики тяготеют к глаголу, но не понятно, почему один из приведенных в статье примеров оказывается невозможным:
Lo voglio fare; *Voglio lo fare; Voglio far lo.
Подробное исследование клитик в германских и романских языках предложено А. Кардиналетти. Замечая, что проклитики примыкают к «хозяину» менее тесно, чем энклитики, А. Кардиналетти строит различие между романскими и славянскими языками через отношение к глаголу-сказуемому как хозяину-опоре. Так, в романских языках клитики теснятся к глаголу, а в славянских они более свободны:
Иван га je често читао; Често га je Иван читао; Читао га jeHean често.
Внутри самих романских языках, по наблюдениям Кардиналетти, французский отличается от итальянского тем, что клитика во французском языке может быть отделена от инфинитива.
Саму идею введения клитик А. Кардиналетти связывает в романских языках с семантикой референта. Так, в итальянском языке в 3-м л. ед. ч. клитики могут относиться к нечеловеческому референту, а местоимения в полных формах этого не могут. Во французском языке клитика также связывается с неодушевленностью референта. Например, глагол acheter не сочетается с полной формой местоимения, но только с клитикой, так как субъект здесь одушевлен, а объект – нет.