Все это наводит на мысль, что так называемые полные формы местоимений на самом деле состоят из нескольких частей, из которых одна относится собственно к местоимениям, а другие служат для выражения неких других семантических категорий.
К подобной мысли приближается и Кардиналетти, предполагая, что клитики выражают некую «пустую» категорию пока еще неясной семантики и потому, собственно, они и сами могут быть основанием синтаксического узла – быть heads.
Однако попытка понять, что же выражает на самом деле «фраза» полного неклитичного местоимения, насколько можно судить, еще не предпринималась.
Обнаружение в германских языках двух классов местоимений – слабых и сильных, различающихся ударностью, А. Карди-налетти считает большим достижением лингвистики последних лет. И в германских языках, как и в романских, сильные местоимения относятся только к человеческому референту. Правда, особенность немецкого языка в том, что местоимения с индексом + human могут занимать любую позицию, а местоимения с индексом – human могут занимать только позицию внутри предложения и не могут быть в изоляции, в начале высказывания, в сочинительной конструкции и следовать за сентенциальным наречием. Немецкому языку как особому языку Европы А. Кардиналетти уделяет большое внимание. А именно: традиционно принято считать, что в немецком языке нет оснований для постулирования двух классов местоимений. Их позиции совпадают с существительным:
a.Ich glaube, dass Maria ihn gestern gesehen hat;
b.Ich glaube, dass Maria den Hans gesehen hat.
Но, однако, по этому поводу существует ряд возражений. Во-первых, такое местоимение, как е$ «displaysclitic-likebehavior». Во-вторых, положение за субъектом обязательно для безударных местоимений, но факультативно для именных групп и «полноударных» местоимений:
a.*dass Maria gestern ihn gesehen hat;
b.dass Maria den Hans gesehen hat;
c.dass Maria IHN gesehen hat.
Далее. Если во французском и нидерландском сильные местоимения соотносятся с человеческими существами, а слабые – и с теми, и с другими, то интерпретация местоименных различий в немецком другая: +human могут занимать любую синтаксическую позицию, в то время как – human может занимать только специфическую позицию внутри clause: они недопустимы в позиции вправо от сентенциального наречия, в инициальной позиции, они не могут выступать в качестве союза, а также в изолированном виде. Например:
a.Er hat gestern wohl eingeladen;
b.Er hat wohl SIE eingeladen;
c.SIE hat er gestern eingeladen;
d.Er hat sie und ihre Freunde eingeladen;
e.Wen hat er eingeladen? SIE.
В этой связи можно сказать нечто сходное и о русском языке. Во-первых, ударность бывает трех типов:
• ударение в слове;
• ударение в словосочетании;
• ударение во фразе в целом.
Несомненно, что разные авторы, занимавшиеся клитиками, оперировали этими разными степенями акцентной выделенное™, так сказать, на равных правах, что метатеоретически недопустимо. Считается общеизвестным, что русский язык не знает клитик, кроме бы, хотя А.А. Зализняк вводит в оборот достаточно большое число клитик, деля их по рангам; при этом ранг с числом X + 1 всегда стоит правее клитики с рангом X. Вводится следующий перечень клитик, встречающихся, в частности, в «Слове о полку Игореве»: же, ли, бо, ти, бы, ми, ти, ны, мя, ся, ecu, ecei, еста.
Однако ясно, что во фразах:
Послушай, дай ему эту книгу! Кому ты дала эту книгу? – Ему
местоимение ему будет различаться акустически по степени выделенное™: она более слабая в первом примере и более сильная во втором. Тогда, с позиций А. Кардиналетти, первое местоимение будет считаться клитикой или чем-то близким к этому. В рамках же отечественной интонологической теории обе ситуации различаются рисунком фразовой интонации, но местоимение здесь представлено одно и то же.
Однако, хотя таксономически мы считаем ему в двух высказываниях идентичной единицей, семантика высказываний с неидентичной позицией местоимения тоже может различаться. Например, предположим, родители встречают дочь, вернувшуюся из поездки: у выхода из аэропорта, у причала, на перроне и т.д. Предположим, кто-то спрашивает, видят ли они ее. Возможны два ответа:
Да~да! Я ее вижу!; Да~да! Я вижу ее!
Чем же они различаются? Как кажется, в первом случае человек хочет сообщить, что встречаемые начали выходить, и он уже видит свою дочь. Во втором случае препозиция глагола является ответом на некоторые сомнения спрашивавшего по поводу того, действительно ли можно что-то видеть или действительно ли родители увидели дочь. Но различия эти тонкие и, насколько мне известно, выход за пределы одного высказывания и / или попытка объяснить меняющуюся позицию клитики с точки зрения праг-масемантической практически не делалась, а для древних языков это почти и невозможно.
Итак, сложности в разрешении вопроса о позиции клитики по отношению к «хозяину» объясняются и тем, что статус клитик неясен: элемент является клитикой и будет ею всегда или он становится клитикой при построении высказывания?
Неотвратимым образом исследование клитик не проходит без обращения к знаменитому «закону Ваккернагеля 1892 года», хотя, строго говоря, этот закон относится, скорее, к порядку слов и к фразовой интонации, о которой тогда имели представление весьма смутное.
Естественно, что в этом разделе обратиться к «закону Ваккернагеля», к одному из немногих «законов» лингвистики, и широко известных, не потерявших свою актуальность и злободневную дискуссионность, необходимо. К подробному рассмотре-ниию этого закона мы еще вернемся, а пока нужно сказать только, что основные проблемы при обращении к нему возникают по поводу того, является ли этот закон универсалией или существуют «не-ваккернагелевские» языки, является ли он законом «в диахронии», то есть двигаются ли языки от «ваккернагелевского» состояния к «не-ваккернагелевскому», как сочетается для клитик закон об обязательности второго места в высказывании и стремление следовать за своим «хозяином» повсюду, где бы он ни был.
Но к этому можно добавить и другие исследовательские проблемы.
В частности, позиция каждой клитики в высказывании неотделима от позиций других клитик, если они представлены. Клитики, в соответствии со своей этимологией, «прилипают» друг к Другу, образуя так называемые кластеры клитик, или, как удачно выразилась болгарская исследовательница, «клитични вериги». Они также имеют свою внутреннюю позиционную структуру: как бы «государство в государстве» внутри высказывания.
Наконец, во времена Ваккернагеля о существовании многоярусно устроенной фразовой интонации практически не подозревали или подозревали смутно, оперируя лишь понятиями «тон» для мелодики вообще и «интонация» для того, что мы сейчас называем «тональными акцентами». Смутно это подозревал и сам Я. Ваккернагель. Так, в одном месте своей статьи он пишет, что безударные слова тянутся на второе место. То есть свойство ударность-безударность он приписывает слову, а не фразе. См. у него о тенденции древних языков: HinterdasersteWortdesSatzeseinbetonteszusetzen, то есть, по его мнению, начало всегда ударно? Но далее он говорит о тенденции индоевропейского ставить глагол придаточного предложения в конец – wodasVerbumdenTontrug. То есть тут уже говорится о фразе, а не о слове. Поэтому из его закона могут следовать две совершенно различные трактовки:
1)сами слова онтологически ударны или безударны, позиции сами по себе не имеют просодического наполнения, важна лишь последовательность «позиций», однако безударные слова «тянутся» именно к второй позиции;
2)интонация высказывания, более значимая, устроена так, что после активного начала наступает интонационный спад и потому слова во второй позиции слышатся более слабыми, то есть безударными, а сами они так квалифицироваться не могут.
Итак, можно суммировать противоречия, связанные с «законом Ваккернагеля» и потому затемняющие, на наш взгляд, картину в целом.
1.Клитики тяготеют к «хозяину». Если это так, тогда интонация фразы не имела бы «безударных позиций», а состояла бы только из полнозвучных фонетических слов. Например, А. Вейль, говоря о порядке слов в древних языках, считал, что основное свойство частиц – безударность: leseuleffetdureposd'accent.
2.Являются ли клитиками на самом деле «мелкие» безударные слова вроде бы, вот, еще и т.д.? Предположим, мы будем считать так? Считать их клитиками. Тогда, проще говоря, имеем ли мы право объединять клитики и частицы, трактуя «закон Ваккернагеля»? В таком случае эта проблема должна пониматься шире: в языковом лексиконе есть слова безударные и ударные.
3.Но ведь одни и те же частицы, как известно, могут быть и ударными, и безударными в зависимости от позиции в высказывании. Например, сравним два вот: Вот что случилось у нас вчера и Иду вот я по улице… В первом случае вот явно «ударное», а во втором – «безударное». Тогда, значит, на самом деле подобные слова расщепляются на две лексемы.
4.Однако существуют инициальные частицы, и в разговорной речи ударение падает на них. Они тоже могут быть «хозяевами». Значит, есть два рода частиц: внутренние и внешние.
5.Вообще, «закон Ваккернагеля» относится только к кластерам мелких слов или распространяется и на одно слово тоже? То есть какова его минимальная / максимальная протяженность воздействия?
6.Как относиться к достаточно важному тезису Р. Якобсона о том, что в восточнославянских языках «закон Ваккернагеля» не «работает» для изменяемых клитик из-за того, что в этих языках «свободное» ударение? См.: «Dans les langues slaves a accent d'intensite libre, la regie de Wack-ernagel ne s'etend pas aux mots enclitiques flechis».
7.Наконец, в интонации фразы, например повествовательной, всегда ли «второе место» слабоударно или оно является таковым только в том случае, если имеются подходящие для этого «мелкие слова». Ведь существует же известное инто-нологам положение, что интонация повествовательного предложения в европейских языках напоминает «шляпу»~трапецию: ahat.