В целом же политика царской власти по отношению к языкам национальных меньшинств была достаточно жесткой и порождала конфликты. Эти конфликты где-то существовали лишь в зачаточном виде, но в более экономически и культурно развитых регионах, особенно в Европейской России и в Закавказье, они к началу XX в. уже четко оформились. Хотя общая политика власти не представляла собой чего-либо особенного по сравнению с другими странами Европы, недовольство ею стало, пожалуй, наиболее острым. В Западной Европе, как правило, существовали два варианта. Там, где ассимиляторская политика издавна была жесткой, ассимиляция зашла настолько далеко, что активная борьба за права малых языков уже оказывалась нереальной; так было, например, в Великобритании и Франции. Там же, где многоязычие играло значительную роль, складывались более гибкие по сравнению с Россией типы языковой политики – от равноправия языков в Швейцарии до культурно-национальной автономии в Австро-Венгрии. В России же жесткая ассимиляторская политика совмещалась с достаточно большим количеством носителей языков меньшинств и для многих – с развитым национальным самосознанием. Неудовлетворенность потребности идентичности стала к началу XX в. серьезной проблемой. Распространение принципа равноправия народов на языковую сферу нашло поддержку не только среди национальных движений, но и среди русской оппозиции разного толка – от либералов до революционеров.
Взгляды оппозиционеров различались степенью радикальности, но было в них и нечто общее. Все они были против ассимиляции и привилегий для русского языка. На всех воздействовал опыт Швейцарии, где не было обязательного государственного языка. Более радикальные из них допускали лишь два варианта государства: национальное одноязычное и многонациональное швейцарского типа. Более умеренные также признавали и австро-венгерский вариант с господством немецкого языка и культурно-национальной автономией для других. Другим, обычно неявным постулатом было представление о наивысшей ценности того, что мы назвали потребностью идентичности. Каждый человек должен иметь право пользоваться материнским языком всегда, когда он того хочет, и никто не может его принуждать к другому языку. Такая возможность и для меньшинств Запада была скорее идеалом, достигавшимся, например, франкоязычными швейцарцами, но никак не бретонцами, валлийцами или даже чехами. Но для нерусского населения России, особенно как раз для его более развитой части, она совершенно открыто нарушалась.
Позиция большевиков отличалась от приведенных выше взглядов лишь последовательной радикальностью: они отвергали австрийский вариант культурно-национальной автономии и отстаивали право наций на самоопределение вплоть до отделения. В.И. Ленин в 1914 г. писал: «Что означает обязательный государственный язык? Это значит практически, что язык великороссов, составляющих меньшинство населения России, навязывается всему остальному населению России... Русские марксисты говорят, что необходимо: отсутствие обязательного государственного языка при обеспечении населению школ с преподаванием на всех местных языках». «Мы... хотим, чтобы между угнетенными классами всех без исключения наций, населяющих Россию, установилось возможно более тесное общение и братское единство. И мы, разумеется, стоим за то, чтобы каждый житель России имел возможность научиться великому русскому языку. Мы не хотим только одного: принудительности»; «Потребности экономического оборота сами собой определят тот язык данной страны, знать который большинству выгодно в интересах торговых сношений».
Они исходили из необходимости удовлетворения потребности идентичности для каждого гражданина России. И это было естественно в условиях, когда именно эта потребность постоянно ущемлялась для многих. Однако вставал и вопрос о потребности взаимопонимания. Народы России должны быть свободны в одном: либо использовать наряду с материнским языком русский для «потребностей экономического оборота» (а это тоже принудительность, пусть и экономическая), либо отказаться и от русского языка, и от «экономического оборота», что означает либо автаркию внутри государства (ситуация мало реальная в развитом обществе), либо право на отделение. И еще одно. Критикам царской языковой политики казалось, что раз языки России в большинстве далеки от вымирания, то это сохранится и в изменившихся социальных условиях; наоборот, при ликвидации ассимиляторской политики эти языки смогут устойчиво функционировать и расширять свои возможности.
После 1905 г. заметно расширились выпуск литературы на ряде языков: украинском, польском, грузинском, языках Прибалтики и др., стало развиваться школьное обучение на этих языках. Впервые стала систематически издаваться литература на белорусском языке. Активно развернулось просветительское джадидистское движение у тюркских народов; у некоторых из них, прежде всего казанских и крымских татар, активно начали издаваться книги и развилась периодическая печать. Даже в по-прежнему отсталом Туркестанском крае, где в начале века существовали лишь медресе, к 1917 г. уже открылись 166 школ нового типа. Однако главные проблемы не были решены, а политика власти, став несколько либеральней, не изменила своей сути. Недовольство сложившейся ситуацией сохранялось.
После Октябрьской революции встал вопрос о коренной смене всей политики, в том числе и языковой.
2. НОВАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
Сразу после революции в основу языковой политики государства было положено стремление к удовлетворению потребности идентичности для всего населения. Речь шла о принципиально новой, не имевшей аналогов в мировой истории политике (опыт буржуазной Швейцарии учитывался, но, безусловно, речь не шла о его копировании). Такую политику старались основывать на научных принципах. Цель ее заключалась в том, чтобы каждый, независимо от национальной принадлежности, мог свободно пользоваться своим материнским языком и овладеть на нем высотами мировой культуры.
В первом же советском правительстве, образованном сразу после революции, был создан специальный Народный комиссариат по делам национальностей (Наркомнац), который возглавил И.В. Сталин. Уже в «Декларации прав народов России» от 15 ноября 1917 г. говорилось о равноправии наций, а 15 февраля 1918 г. декрет ВЦИК и СНК о суде № 2 устанавливал: «В судах всех инстанций допускается судоговорение на всех местных языках». В самый тяжелый период гражданской войны, 31 октября 1918 г. появилось постановление Наркомпроса «О школах национальных меньшинств». В том же году при Наркомнаце создали национальные комиссариаты, издававшие литературу на языках народов РСФСР (позже, в декабре 1922 г., при том же наркомате образовалось Центральное восточное издательство, печатавшее литературу на языках Средней Азии, Поволжья и Сибири). В 1919 г. на VIII съезде РКП(б) говорилось о необходимости создания единой трудовой школы с преподаванием на родном языке.
Такая политика продолжалась и по окончании гражданской войны. В Татарии в 1921 г. приняли декрет ЦИК и Совнаркома «О введении татарского языка в делопроизводство советских учреждений республики», а в следующем 1922 г. образована Центральная комиссия по введению татарского языка в делопроизводство как орган власти на правах отдела при Татцике; комиссию возглавлял сам председатель Татцика. В 1924 г. правительство Татарской АССР разработало расписанный на пять лет вперед «Перспективный план в области реализации татарского языка», где говорилось о «полном огосударствлении татарского языка в течение пяти лет». Этот план, впрочем, исходил из необходимости официального двуязычия и предусматривал обучение не только русских татарскому языку, но и татар русскому. А Ревком Узбекской ССР 31 декабря 1924 г. (через два месяца после создания республики) ввел на уездном уровне делопроизводство только на узбекском языке. В Якутии в 1924–1925 гг. ввели обязательное делопроизводство на якутском языке на местном уровне, обязательное обучение этому языку в школах, перевели на него все судопроизводство, запретили принимать на работу в госучреждения лиц, не говорящих по-якутски.
Аналогичная политика велась с разной степенью интенсивности по всей территории РСФСР и других советских республик, затем СССР. Некоторые колебания в ее проведении бывали лишь там, где существовали разные точки зрения на то, что считать языком той или иной национальности. Так было на Украине и в Белоруссии, поскольку многие коммунисты рассматривали украинский и белорусский языки как диалекты русского. В 1918 и 1919 гг. на территориях Украины, контролировавшихся советской властью, в основном шла русификаторская политика, и лишь в декабре 1919 г. был окончательно сделан выбор в пользу украинизации.
В апреле 1918 г. И.В.Сталин писал в связи с подготовкой Конституции РСФСР: «Никакого обязательного «государственного» языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинств во всех общественных и политических установлениях». Показательно и упоминание здесь же опыта Швейцарии. 10 мая 1918 г. в речи при открытии совещания по созыву учредительного съезда Татарско-Башкирской Советской Республики И.В.Сталин заявлял: «Школа, суд, администрация, необходимые политические мероприятия, формы и способы проведения общих декретов применительно к национально-бытовым условиям, – все это на родном, доступном для населения языке». Подобные высказывания постоянно повторяются у него в 1918–1920 гг.. Резко отрицательно он отзывался про «разговоры о преимуществах русской культуры и вьщвигание положения о неизбежности победы более высокой русской культуры над культурами более отсталых народов», считая, что это лишь «попытка закрепить господство великорусской национальности». Наконец, в мае 1921 г. И.В.Сталин заявил: «Нельзя ограничиться одним лишь «национальным равноправием»; необходимо от «национального равноправия» перейти к мерам фактического уравнения национальностей». Впрочем, уже два года спустя в докладе на XII съезде РКП(б) он вынужден был отойти от такой утопической точки зрения: «Я не говорю о фактическом равенстве, ибо установление фактического равенства между нациями, ушедшими вперед, и нациями отсталыми дело очень сложное, очень тяжелое, требующее ряда лет. Я говорю тут о равенстве правовом».